Таррин Фишер - Рыжая (ЛП)

На мне черная ночная рубашка. Не очень вызывающая. Не хочу, чтобы Калеб догадался, что я принарядилась ради секса. Я медленно брожу по кухне, пока он не возвращается. Когда я слышу, как он спускается по ступенькам, я делаю вид, что мою бутылочки, которые Сэм уже вымыл. Слышу его где-то за моей спиной. Он замирает на пороге, и я улыбаюсь, понимая, что он наблюдает.

Когда он уходит в гостиную, я отправляюсь следом. Он садится, и я забираюсь на кушетку рядом с ним.

— Такого больше никогда не случится. Мне было проблематично поладить с ней. Но сейчас дела обстоят гораздо лучше. Мне нужно, чтобы ты поверил мне.

Он кивает. Уверена, что не убедила его, но он уже близок к тому, чтобы поверить мне. Я буду играть в мамочку, и скоро он снова будет смотреть на меня как раньше. Я целую его в шею.

— Нет, Лия.

Прищурившись, я отстраняюсь. И кто из нас использует секс в качестве оружия?

— Я хочу извиниться, — я слегка надуваю губы, но он выглядит раздраженным.

— Тогда извинись перед Эстеллой, — затем он встает и уходит. Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок. Отказ. Случалось ли подобное со мной раньше? Не припоминаю такого. Все вышло из-под контроля.

Мне хочется позвонить кому-нибудь — подруге… сестре. Мне нужно поговорить о том, что только что случилось, прояснить все. Я тянусь за телефоном и листаю список контактов. Останавливаюсь напротив имени Катины. Она вполуха будет слушать то, что я рассказываю ей, а через пять минут мы уже будем говорить только о ней. Листаю дальше. Прокручиваю список до Корт, и мое сердце начинает бешено биться. Корт! Я набираю ее номер. И, пока звонок не прошел, сбрасываю его.

Прошлое…

Помню, каким влажным было лето — воздух такой густой, что, казалось, будто вдыхаешь в легкие суп. Мы носились сломя голову — сестра и я — бегали вверх и вниз по коридорам нашего огромного дома, кричали и гонялись друг за другом, пока не попадали в неприятности. Мама, разозлившись, выгоняла нас на улицу с няней Маттиа, пока она отдыхала. Маттиа часто ездила в магазин, где все продавалось за один доллар, и покупала что-нибудь для игр на улице. Кортни и я, которые делали покупки в модных бутиках, находили бесконечно забавным, что можно прийти в магазин и весь товар будет по доллару. Она приносила нам мел, скакалки, обручи, и, конечно, наши любимые мыльные пузыри…

Маттиа всегда оставляла их напоследок. Она притворялась, что забыла купить большой розовый контейнер, и мы вздыхали и дулись. В последнюю минуту она вытаскивала его из-за спины, а мы прыгали и кричали, радуясь, что она оказалась такой находчивой. Мы называли пузыри «пустыми планетами», и суть игры заключалась в том, чтобы лопнуть как можно больше пустых планет, прежде чем они самоуничтожатся и направят свои осколки лететь к Земле. Маттиа стояла под деревом в тени и выдувала их для нас. От этой игры наши ноги постоянно были в синяках. У нас вошло в привычку толкать друг друга, чтобы первой дотянутся до пустой планеты. Маттиа говорила, что мы бегали так быстро, что напоминали размытые пятна.

Она называла нас Рыжей и Вороном, соответственно цвету волос. В конце игры мы подсчитывали, сколько пузырьков мы лопнули. Двадцать семь — Рыжая, двадцать два — Ворон, объявляла она. Затем мы счастливо хромали в дом, потирая синяки на голенях и выпрашивая мороженое. Мама ненавидела синяки. Она заставляла нас носить чулки, чтобы прикрыть их. Она ненавидела многое, что ассоциировалось со мной — колтуны у меня в волосах после ванны, цвет моих волос, как я жую, как слишком громко смеюсь, как вожу ногтями по большому пальцу, когда попадаю в неприятности. Если спросить меня, тогда и сейчас, что ей вообще нравилось во мне, я не смогу ответить. Все, что могу сказать, так это то, что мое детство напоминало прохладную газировку. Мы с Корт смеялись и вдыхали густой воздух. Маттиа обнимала меня, чтобы компенсировать резкие слова моей скупой на чувства матери.

Мама больше любила сестру. Кортни была достойна любви. Помню, как наткнулась на них, когда она расчесывала ей волосы после ванны. Она рассказывала ей историю о том, как она была маленькой девочкой. Кортни хихикала, и мама смеялась вместе с ней.

— Мы станем хорошими друзьями, если вырастем вместе. Ты похожа на меня, когда я была в твоем возрасте. Я села на край ванны, наблюдая за ними.

— А Джо? — спросила Кортни, посылая мне улыбку, в которой не хватало двух передних зубов. — С ней вы тоже будете хорошими друзьями?

Казалось, она даже не заметила, что я была в комнате, пока Корт не произнесла мое имя. Она медленно моргнула и улыбнулась младшей дочери.

— Ох, ты знаешь Джоанну и ее книги. У нее нет времени играть с нами, она только и делает, что читает.

Я хотела сказать ей, что сожгла бы все книги, которые у меня есть, чтобы стать частью их клуба «Мама и дочка». Вместо этого, я лишь пожала плечами. Кортни была сильно похожа на маму и отличалась от нее только тем, что ей нравилась я.

Я должна была бы завидовать ей, но не завидовала. Она была, своего рода, единственной моей семьей: в мой день рождения именно она вставала рано, выкладывала на тарелку кучу пирожных «Крошка Дебби» и приносила их в мою комнату, напевая песню «Lake of Fire» Нирваны. Мой день рождения четвертого июля — огромное неудобство для моих родителей, которые в этот день всегда устраивали вечеринку для компании.

Но Корт всегда делала так, чтобы этот день казался мне особенным. Когда мою твердую «отлично» не замечали, она вешала мой табель на холодильник и обводила средний балл красным маркером. Она была любовью в моей жизни без любви… теплым одеялом в семье, которая ценит холодные эмоциональные отношения. Когда все быстро пролетали мимо меня, моя сестра останавливалась. У нас были связь и узы, которые было трудно разрушить.

Когда я впервые привела Калеба домой, отец, наконец, заметил меня. Как будто он разглядел меня только теперь, когда я подцепила такого мужчину, как Калеб. Мой кавалер был не только при деньгах, он красиво говорил, респектабельно выглядел и был амбициозен…, а еще он знал чертовски много мелочей о спорте.

Родители пригласили нас на ужин. Я наблюдала за ними со своего места на диване. Мой отец смеялся над всем, что говорил Калеб, а мама носилась вокруг него, будто он был голубых кровей. Сестра сидела около меня — так близко, что наши ноги соприкасались. Когда мы были вместе, мы всегда бывали так близки. Это был акт восстания против наших родителей. Мы сопротивлялись любым попыткам возвести между нами барьер. Пока родители были увлечены Калебом, Корт толкнула меня локтем в ребра и поиграла бровями. Я разразилась смехом.

— Думаю, он хороший, — высказала она свою точку зрения. — Хорош в постели?

Я поморщилась.

— Зачем мне быть с кем-то, кто плох в этом?

Она приподняла брови.

— Знаю. Ли, помнишь того парня со старшей школы? С ямочкой на подбородке?

Я фыркнула в бокал с вином. Его звали Кирби. Само это имя дает представление о нем. Нельзя серьезно воспринимать парня, чье имя звучит, как имя персонажа в видеоигре. Особенно, когда его голова между ваших ног, и он, пропев «поцелуй», начинает делать агрессивные толчки своим языком.

— Женщины, не девушки, правят моим миром. Я сказал, что они правят моим миром… — пропела сестра, закрывая глаза и прикусывая губу, как делал Кирби.

Мы разразились смехом, чем заслужили неодобрительный взгляд от матери. Клянусь, эта женщина все еще может заставить меня чувствовать себя так, будто мне пятнадцать. Я с вызовом посмотрела на нее и засмеялась громче. Мне двадцать восемь чертовых лет. Она больше не может меня контролировать.

Я считала, что все прошло прекрасно, пока мы не сели в машину. Калеб придержал для меня дверь и вдруг сказал:

— Твой отец шовинист.

Я удивленно моргнула. Это не прозвучало как обвинение. Скорее, как наблюдение. И правдивое наблюдение. Я пожала плечами.

— Он немного старомоден.

Калеб притянул меня в свои объятия. Он странно смотрел на меня — брови нахмурены, уголки губ задумчиво опущены вниз. Я узнала это выражение лица «я занимаюсь психоанализом». Я хотела отстраниться, чтобы он не мог внимательно рассматривать меня, но отстраняться от Калеба все равно, что запираться в морозильной камере. Если его свет падает на вас, хочется находиться в его лучах, впитывать его. Жалко. Это было так прекрасно. Никто никогда не давал мне так много тепла. Я вцепилась в его руки, и позволила ему анализировать желания его сердца. Я хотела знать, что он видит, когда так внимательно смотрит на меня. Он разрушил чары, неожиданно улыбнувшись.

— Итак, думаю, ты готова сидеть дома босая и беременная?

Я приподняла брови. Когда он это сказал, это не прозвучало так уж ужасно.

— Это будет в твоем доме? — спросила я. Я была застенчива. Он поцеловал кончик моего носа.

— Может быть, малыш.

Он слишком быстро отпустил меня. А мне хотелось остаться в его объятьях и пообсуждать пол ребенка, которым я буду беременна, и будут ли мои голые ноги стоять на деревянном полу или на плитке? Будем мы жить в двухэтажном доме или на ранчо? У меня кружилась голова. Для меня это было так же хорошо, как и предложение руки и сердца. Этот мужчина — золото. Он даже заставил моего отца смотреть на меня так, будто я человек. Мы вместе лишь восемь месяцев, но, если я правильно разыграю свои карты, к весне у меня на пальце будет кольцо. Это был счастливый вечер для меня.

Я быстро поняла, что Калеб моя «пустая планета».

Настоящее…

Я подпрыгиваю, когда слышу машину Калеба на подъездной дорожке. Мы вместе уже пять лет, но у меня до сих пор в животе начинают порхать бабочки, когда он входит в комнату. Я стараюсь не выглядеть нуждающейся в нем, но, когда в замке поворачивается ключ, и он входит внутрь, я запрыгиваю на него. Мне нужно, чтобы он простил меня. Я постоянно существую словно в полумраке с тех пор, как он перестал улыбаться мне.