Она достала чистый лист бумаги и принялась писать заявление в милицию, официальное, с подробным описанием нападения… Но уже очень скоро ей это занятие наскучило: она понимала, что этого журналиста все равно не найдут…

Она отшвырнула от себя исписанные листы и тут ее внимание привлек газетный заголовок: «Рыжая девушка осталась без кофейника». Пробежав взглядом столбец, Наталия хмыкнула довольно громко, а потом застонала от раздиравшего ее смеха: «… как оказалось, картины Роже Лотара, которые были выставлены совсем недавно на аукционе в Париже, оказались подделкой. Особенно поразила покупателя, имя которого по известным причинам не называется, известная уже работа Роже Лотара „Рыжая девушка с кофейником“. Оказывается, в состав красок, которые использовал при работе художник, сделавший эту (неплохую, кстати), копию, входили оригинальные растворимые вещества, которые при первой экспертизе, как ни странно, показались ровесниками самого художника, то есть их параметры совпадали с параметрами именно тех красок, которыми пользовался Лотар. Однако, по истечении времени эти краски постепенно теряли свою яркость, а некоторые и вовсе исчезли. Так, к примеру, исчез серебряный кофейник с подноса рыжей девушки, растворился, что называется, в воздухе… Этот уникальный случай описан подробнейшим образом в журнале „Paris-Match“…»

«Мне еще рано уезжать из Москвы…» – Наталия сложила аккуратно газету и спрятала в сумку. Мысль о том, что и Агеева обманули, подменили лотаровские полотна, пока он отсутствовал в С., вызывала смех. В случае же, если Агеев сам лично принимал участие в продаже еще одной партии фальшивых картин (вполне возможно, что у него было три, а то и четыре копии коллекции), то Фальк по сравнению с ним просто ребенок.

Ожидая звонка, Наталия нервничала, а потому вздрогнула, когда телефон, на которого она смотрела всю ночь с надеждой, наконец зазвонил. Она сорвала трубку, чуть не уронив сам аппарат:

– Да-да, я слушаю… Кто это?

– Вы Наталия Валерьевна Орехова? – услышала она довольно близкий и отчетливый мужской голос.

– Да, – удивилась она, потому что надеялась услышать либо голос Сапрыкина, либо Машин голос. – А вы кто?

– Моя фамилия Фролов. Виталий Фролов, тот самый хирург, который оперировал Цареву Полину Валентиновну… Мне сказали, что я должен вам позвонить в интересах следствия…

– Да-да, все правильно, – перевела дух Наталия, – значит, это вы делали операцию Полине?

– Да. Я и раньше хотел придти и все рассказать, но почему-то боялся… Понимаете, я знал Полину…

– Постой, Фролов, Виталька, это ты? – до нее вдруг дошло, что Фролов – их одноклассник, ее и Полины. Очкарик, тихоня, который вынужден был прогуливать уроки со всем классом «за компанию», но никогда никого не закладывал не в пример таким же отличникам, как и он в параллельных классах. – Это же я, Наташа Орехова… Ты вспомнил меня?

– Наташка, это ты? Господи, а я тут со страха чуть не умер, когда мне позвонили из милиции и в строгом порядке…

– Да, это я подняла столько шуму… Рассказывай, какую еще операцию ты сделал Полине?

– Как-то неудобно все это рассказывать по телефону, но раз это так важно, то скажу… Понимаешь, у нее воспалился шов после аппендицита… а встретились мы с ней совершенно случайно на улице… Я ее сначала не узнал… такая шикарная, красивая, хотя красивой она ведь никогда не была… Но что-то в ней изменилось… Так вот, мы зашли с ней в кафе, взяли по чашке кофе и она начала расспрашивать меня о том, о сем… А потом, когда узнала, что я хирург, призналась в том, что у нее болит шов… Я сказал, что буду ждать ее у себя утром… И она пришла… Если честно, то мне просто хотелось, чтобы она пришла… Не поверишь, но я даже попытался приударить за ней, но понял, что у нее в голове другой мужчина… Короче, она пришла, я посмотрел ее шов и сказал, что у нее началось воспаление… Правда, она смазывала его какой-то мазью, но все равно… было сильно запущено… Кроме того, она сказала, что чувствует в правом боку какое-то покалывание. В это время ко мне в кабинет вошел рентгенолог, услышав про покалывания, он в шутку предположил, что Бурковиц, это тот самый хирург, который оперировал ее, оставил у нее в животе ножницы… Мы еще посмеялись тогда, а она вдруг возьми и скажи: сделайте мне снимок. Ну мы и сделали. Представляешь, он дествительно оставил у нее в полости какую-то капсулу… Странно, что она не пожаловалась ему сразу после операции…

– Он не мог, Бурковиц умер от сердечного приступа как в тот же день, когда делал ей операцию…

– А… понятно. Так вот, я предложил Полине прооперировать ее под местным наркозом, достать этот предмет – мы же тогда еще не знали, что это капсула – и она согласилась. Ты же понимаешь, что такое местный наркоз, короче, я ее резал, а она рассказывала мне про свою московскую жизнь, смеялась и, конечно, материлась… Я достал эту штуку, промыл нагноение, обработал старые швы, наложил новые и приказал ей вести спокойный образ жизни…

«Куда уж спокойнее…»

– Просто не верится, что ее нет в живых… И черт занес ее на эту крышу!

– А что вы сделали с капсулой? Неужели тебе неизтересно было, ЧТО это такое?

– Она взяла эту капсулу и сказала, что оставит себе на память.

– И вы не вскрывали ее?

– Да нет… А разве она вскрывается? Я так понял, что эта штуковина имеет отношение к новому оборудованию в операционной Бурковица… Потому что это была не мягкая пластиковая капсула, в которой бывает лекарство, а словно что-то электронное… запаянное что ли…

– Понятно. И она просила тебе никому не рассказывать про нее?

– А ты откуда знаешь? Да, она действительно попросила меня об этом, но только через пару дней после операции… Такие дела.

– А про саму капсулу ничего не говорила?

– Нет. Сказала, что собирается на недельку в Москву, уладить кое-какие дела, а потом, вроде бы, она собиралась выйти замуж что ли…

– И на этом история закончилась? Больше ты не видел ее?

– Видел, – сказал после некоторых раздумий Фролов, – только не ее, а некого Гурова, ее жениха… Я уж не знаю, как он вычислил меня, но пришел с очень странной просьбой… Вы же одноклассник, говорит, так поговорите с Полиной, у нее будет ребенок, а шов-то у нее воспален… Может, вскрыть его? И тогда я понял, что она ничего ему не сказала про мою операцию и про капсулу… Не знаю, наплел ли он мне про ее беременность…

– .. не наплел…

– … в любом случае, я понял: ему нужна эта капсула. А потом мы в пивбаре встретились с Романовым, и он рассказал мне о трупах женщин, которые нашли в старом доме на Мичуринской… КОгда он сказал о том, каким образом они были убиты, у меня волосы на голове встали дыбом… И я тогда понял, чьих это рук дело…

– Фролов, тебя убить мало, ты хоть понимаешь это?

– Понимаю. Я и так по ночам не сплю, мне все кажется, что сейчас откроется дверь и войдет Полина… Влип я, короче, по самые уши… Ведь это ОН, Гуров ее столкнул с крыши…

– А мне кажется, что нет… Понимаешь, все было хорошо, пока, наверно, Гуров не стал уговаривать ее сделать повторную операцию… И тогда она все поняла. Она его просто вычислила… Или же вычислила раньше и устроила эту пирушку на крыше только лишь затем, чтобы его самого сбросить с крыши, тем самым избавиться от него, но только чтобы его смерть выглядела, как несчастный случай… Возможно, она специально напоила его, чтобы его падение с крыши выглядело более менее оправданно… Она же никогда не была глупой… Кроме того, она наверняка знала, что Гуров – не простая пешка, что он не последний человек в президентской команде, а потому может многое… Но быть женой убийцы ни в чем неповинных женщин тоже не могла… Он стал ей противен и скорее всего она высказала ему это в лицо… Прямо там, на крыше… Достала пистолет и нацелилась в него… А он, не поверив, что она выстрелит в него, двинулся прямо на нее… Она стала отступать и выстрелила, но выстрел совпал с тем моментом, когда она уже уперлась ногой в парапет… Ударная волна отбросила ее назад, она не удержала равновесие и упала… О, Господи, какая страшная смерть…

– Но как она могла догадаться, что это именно он убил этих женщин? Ведь их трупы нашли позже ее смерти…

– Возможно, что она оказалась свидетельницей того, как

Гуров перевозил тела в пустой дом или что-нибудь в этом духе… Она явно видела труп со вспоротым животом, иначе бы ничего и не было…

– Ну ладно, Фролов, спасибо тебе за звонок, но ты все равно сволочь… Извини, конечно… – она положила трубку.

Посмотрела в окно: уже светало. И вдруг она метнулась в прихожую, взяла связку ключей Полины и быстро спустилась на площадку между первым и вторым этажом, где располагались почтовые ящики, и открыла ЕЕ ящик. Оттуда посыпалось великое множество предвыборных листовок, приглашений на избирательный участок, на встречи с кандидатами в президенты, рекламные газеты и журналы и, наконец, из этой толщи бесполезной макулатуры выпало письмо… Оно было адресовано Лене, но почему-то лежало в Полинином почтовом ящике. Как же могло получиться, что Лена ни разу не заглянула в ее ящик? Что, не было такой инструкции?

Она прочла письмо здесь же, в подъезде:

«Дорогая Лена, пишу тебе, потому что ты – единственно близкий мне человек. Не хочу обидеть Наташу, я ее очень люблю, но у нее есть Логинов и она не так одинока как ты. У меня нехорошие предчувствия… Пишу письмо ночью, потому что днем не могу это делать: у меня такое чувство, будто за мной следят, за каждым моим шагом… Человек, которого я еще вчера так любила, оказался убийцей. Я сама видела, как Гуров переносил тело женщины, завернутое в белую простыню, на второй этаж одного старого дома… Лучше бы я было в это самое время дома… И черт меня дернул проследить за ним… Понимаешь, я знала, что у него нет машины, поэтому страшно удивилась, когда увидела его в белых жигулях… Он проехал мимо меня – я вышла из дома за хлебом – и я узнала его. Остановила такси и поехала следом. Он долго не выходил из машины, ждал, наверно, как стемнеет… А я, отпустив такси, стояла за углом дома и следила за ним… Я думала, что у него свидание с женщиной… И вдруг, представь, он открывает багажник и, постоянно оглядываясь, достает оттуда нечто белое и длинное, похожее на безжизненное человеческое тело… И скрывается с ним в доме. Я тоже зашла следом и спряталась за входной дверью… Я слышала, как он поднялся на второй этаж… Леночка, дорогая, может, я делаю глупость, что посвящаю тебя в это, но мне страшно… Завтра утром я буду себя ругать за то, что написала тебе все это, но сейчас я просто умираю от страха… Понимаешь, он вышел из дома и на этих же белых жигулях уехал, а я поднялась на второй этаж и нашла в одной из дальних комнат труп женщины… Ты знаешь, я не из пугливых, не из тех, кто падает в обморок при виде мертвеца. Я видела своих подруг, которых насиловали до смерти, которых мучили и издевались… Я и обмывала их, и хоронила и даже один раз присутствовала при бальзамировании… Но такого, что я увидела там, в этом старом доме, мне не приходилось еще видеть… И тогда я все поняла. Поняла, ЗАЧЕМ Я БЫЛА ЕМУ НУЖНА… Потому что не я ему была нужна, а то, что во мне и то, чего уже давно нет… Понимаешь, Леночка, за все в жизни приходится платить… И я заплачу. Но сначала заплатит он. Поэтому я и пишу тебе… Запомни, что бы со мной ни случилось, все, что у меня есть, будет принадлежать тебе… Я высылаю тебе вместе с письмом копию своего завещания. (Будет лучше, если ты по этому вопросу обратишься в Москве к адвокату Кирсанову Льву Яковлевичу.) Я знаю, что ты завидовала мне, моему образу жизни… Я не хотела бы, чтобы ты стала такой же как и я, чтобы прошла весь этот страшный путь… Пусть хотя бы у тебя все будет хорошо. Будь счастлива. Мне не звони, не приезжай… Если я сумею выкарабкаться, то вернусь сама. В крайнем случае обратись к Наташе Ореховой, она живет в С. вот ее телефон… Она свой человек и ей ты сможешь показать это письмо…