Анна Дубчак - Рыжая девушка с кофейником

– Что ты будешь на десерт? – спросил он Наталию, которая пристально изучала меню.

– Клубнику и шоколад.

В баре, прямо напротив них, на полке стоял небольшой телевизор. Откровенно скучающий в этот ранний час бармен, молодой мужчина в отглаженной белой сорочке с красным галстуком, внимательно слушал и смотрел, соответственно, выпуск новостей.

– Вот черт, и здесь про политику… И снова про Родионова и его поездку в Италию. Знаешь, Валентин, я иногда чувствую себя настолько оторванной от жизни, что мне даже становится стыдно… Вот скажи мне, объясни глупой женщине, какой смысл заключается в выборах? Я ни за что не поверю, что это честная борьба за власть. Если бы у меня были деньги, да я придумала такой цирковой трюк с этими избирательными урнами – у меня бы, к примеру, внутренность здания администрации ходила ходуном, вертелась бы вместе с мебелью, как в драмтеатре, только чтобы при подсчете голосов использовались заранее подготовленные мною урны… Вариантов – тысячи! Вот поэтому-то мне, глупой, и не понять, зачем миллионы взрослых людей наряжаются в день выборов и идут голосовать. За кого? За толстосумов. Вот разбогатею и тоже буду баллотироваться в Президенты. Уверяю тебя, вся страна проголосует только за меня. Просто мне надо будет все хорошенько обдумать, рассчитать, если понадобиться, приглашу Дэвида Коперфильда и оплачу все его фокусы с бюллетенями. Ты же меня нигде, кроме как в постели представить не можешь… И напрасно, я бы6 находясь на президентском посту, разработала такую колоссальную социальную программу, что все евреи потянулись бы из Израиля назад, в Россию…

– Какая ты смешная, Ната…

– Родионов был в Риме, – внезапно стала серьезной Наталия, лицо ее нхмурилось, словно она никак не могла вспомнить что-то очень важное. – А кто еще был в Риме-то?

– Да там вообще-то была целая политическая тусовка…

– Да я не об этом… Кто-то еще был в Риме, постой, мне надо сосредоточиться, а этот золотой копченый угорь сбивает меня с мысли… Стоп! Все, вспомнила… Селиванов. Андрей Селиванов, тот самый журналист, которого, как мне кажется, убил Бурковиц…

– Старый хирург, Лев Иосифович Бурковиц убил журналиста? По-моему, Ната, ты улетела в своих фантазиях слишком далеко…

– Не далеко, а высоко… Ведь Селиванов накануне вернулсяиз Рима… Так, у меня где-то был блокнот, – она достала из кармана жакета крохотный блокнот и принялась листать его: – вот, полюбуйся, Селиванов вернулся 28 мая из Рима… А теперь набросаем быстренько схемку: ГУРОВ – ПРЕЗИДЕНТ – РОДИОНОВ – РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ – КОМПРОМАТ – СЕЛИВАНОВ – ЦЕНТРАЛЬНЫЕ МОСКОВСКИЕ ГАЗЕТЫ – ДЕНЬГИ – РАЗОБЛАЧЕНИЯ – СНОВА РОДИОНОВ – СЕЛИВАНОВ – ГУРОВ – МЕРТВЫЕ ЖЕНЩИНЫ – ПАЦИЕНТКИ БУРКОВИЦА – 30 МАЯ – СМЕРТЬ БУРКОВИЦА И ПЕРЕСТРЕЛКА – ПОЛИНА И ГУРОВ – ГУРОВ И БУРКЕВИЦ —

БУРКЕВИЦ И СЕЛИВАНОВ – СЕЛИВАНОВ И РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ – РИМСКИЕ ВСТРЕЧИ И КОМПРОМАТ – КОМПРОМАТ И ДЕНЬГИ – ДЕНЬГИ И ПОЛИНА…

– А почему бы тебе не связать Полину с Селивановым?

– Она терпеть не могла журналистов. Презирала их за то, что они суют свой нос куда не следует, вмешиваются в ход истории и вообще, много на себя берут… Ведь журналисты, это кто? Обыкновенные люди, которые должны заниматься элементарными вещами: констатацией фактов, нейтральными комментариями… А что выходит на деле? Журналисты пишут огромные статьи, претендуя на звания политологов, в то время, как сами являются аккредитованными писаками, принадлежащими к конкретным политическим группировкам, и которым платят за то, чтобы они преподносили любой материал в выгодном для этой группировки свете… Все же просто как белый день. Где бы только найти те газеты, на которые работал Селиванов? Ведь он мог публиковаться под самыми разными псевдонимами… Вот почему и я не люблю журналистов и прессу в целом: потому что там можно написать ВСЕ, ЧТО УГОДНО, прикрывшись чужим именем… Подожди минуточку… – она встала из-за стола и подошла к бармену, который, увидев приближающуюся к нему красивую девушку, сразу преобразился, и на лице его появилась искренняя улыбка.

Через минуту Наталия вернулась, держа в руках «Российскую газету». Переписав все имеющиеся на последней странице номера телефонов, она, извинившись перед Валентином, который смотрел на нее с нескрываемым восхищением – хотя пока еще и не понимал, что она собирается сделать, – вышла из зала и отыскав телефон, начала набирать первый попавшийся номер:

– Девушка, это секретарь главного редактора? Добрый день. Пожалуйста, выслушайте меня до конца и не вешайте трубку, поскольку это очень важно… Я из С. от Селиванова. Я – его подруга. Вам, должно быть, известно, что Андрея убили, так вот, у меня очень мало времени… Я сейчас в Москве и у меня есть МАТЕРИАЛ. Так и скажите вашему главному редактору. Он знает. Я буду ждать вашего человека через час на пересечении Гоголевского бульвара и Кропоткинской. На мне табачного цвета жакет и черные брюки, волосы светлые, длинные…

Сказала и повесила трубку. Вернулась за столик и принялась как ни в чем не бывало доедать салат из каких-то «морских животных».

– Через час у меня встреча с представителем Российской газеты.

– Через час? И ты так спокойно об этом говоришь?

Валентин знал Наталию всего несколько месяцев. Они познакомились при очень странных обстоятельствах в ресторане, куда он ходил инкогнито, чтобы посмотреть на свою дочь. Человек с длинным шлейфом трагического прошлого, он, находясь рядом с Наталией, словно возрождался и начинал понимать вкус жизни, за что и был ей благодарен. Ее расследования, о которых она рассказывала ему с таким упоением, он почему-то не мог воспринимать всерьез, хотя умом понимал, что все, чем занимается его молодая подруга, приносит реальные результаты. И все же, ему казалось, что она словно играет, ввязываясь в опасные авантюры и действуя очень часто в одиночку и рискуя собственной жизнью. Быть может, это происходило от того, что за что бы она ни взялась, она делала это с легкостью и блеском, и вся ее деятельность шла как бы параллельно реальной жизни, но никак не пересекаясь.

Ее отношения с Логиновым доставляли Валентину боль. Он ревновал Наталию к молодому прокурору и не понимал, зачем ей сразу два любовника. Когда они разговаривали на эту тему, Наталия, словно защищаясь, как маленький зверек, которому грозит смертельная опасность, замыкалась в себе или начинала говорить совершенно безумные вещи о существовании параллельной жизни, о контрастах, о любви и том малом количестве времени, которое отпущено человеку Богом и которое нельзя запирать на замок.

О замужестве она не хотела слышать вовсе, считая, что не создана для семейной жизни. Но Валентин воспринимал ее слова как чудесную уловку, придуманную Наталией для того, чтобы не задеть Валентина своим отношением к той разнице в возрасте, которая и препятствовала, по его мнению, оформлению их отношений. Он не мог знать, что Наталия совершенно искренне отказывала своим мужчинам в браке, считая, что просто еще не созрела для семьи. Не мог он так же знать и того, на чем держался их странный треугольник – двое мужчин и одна женщина. А ведь именно контраст этих двух мужчин и составлял всю остроту и смысл ее любви. Она считала, что любит И Валентина и Логинова одинаково сильно, но все равно по-разному. Когда Валентин спрашивал ее, что она будет делать, если Логинов вдруг узнает о существовании в ее жизни еще одного мужчины, она отвечала всегда одно и то же: это ему, мол, надо будет подумать, что делать. Ее независимость притягивала и настораживала одновременно. Но он любил ее и был счастлив от того, что в его жизни есть такой удивительный человек, такая непредсказуемая и веселая женщина, сумасбродная и наивная, умная и восторженная, которая в состоянии позвонить ему в три часа ночи и сказать: «Жди меня, я еду…»

Когда было покончено с клубникой, она посмотрела на часы и сказала:

– Мне пора. Ты пойдешь со мной?

– Конечно.

– Тогда пообещай мне, что будешь стоять в сторонке, чтобы человек, на встречу с которым я иду, не насторожился… Я же не разбираюсь в их журналистских играх. Пусть себе поломают голову, какая информация может поступить от подружки погибшего Селиванова. А заодно и я попытаюсь что-нибудь узнать… Если же мы направимся к машине или к метро, не переживай и поезжай к Полине, вот ключи, держи… Ну, теперь кажется, все…

Они вышли из ресторана и направились в сторону Кропоткинской: Наталия впереди, Валентин – следом.

Он остановился перед витриной магазина, а она пошла дальше, высматривая среди прохожих человека, о котором она ничего не знала и с которым неизвестно о чем собиралась говорить.

Она встала на самом углу и задумалась о Полине, представила ее стоящей возле ее особняка в Цюрихе… «Как же удалось ей купить этот дом? Какой же образ жизни надо было ей вести, чтобы заработать такую кучу денег…»

К ней подошел человек в джинсах и красной трикотажной блузе, светловолосый, лет 25-ти.

– Вы – знакомая Селиванова? – спросил он, и Наталия вздрогнула, хотя и ждала этого вопроса и этого человека.

– А вы из «Российской газеты?»

– Да. Что у вас новенького? Опять про Морозова?

– Понимаете, за несколько часов до смерти к Андрюше приходил один человек и что-то требовал у него, он не отдал и из-за этого его и убили… Вы, наверно, слышали?

– Слышали. А где материал?

– С собой, здесь, в сумочке… – она заранее продумала весь разговор, поэтому нарочно сказала, что материал у нее с собой, чтобы потом журналист пригласил ее для разговора, во время которого она с помощью наводящих вопросов постарается выпытать, какого характера материалы поставлял Селиванов и какой конкретно материал он должен был (или обещал) представить прессе, за что его, собственно, и убили. Ее сбила с толку информация о пребывании Родионова в Риме. Об этом писала вся пресса, все, казалось, просто помешались на этих «неслучайных» римских встречах Родионова, одного из самый сильных кандидатов в президенты, со своими потенциальными европейскими союзниками в вопросах захвата власти со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому она совершенно спокойно произнесла: – Это касается римских встреч Родионова…