Самый обыкновенный маленький, затерянный на забайкальских просторах и забытый богом городок, как и вся страна, тянулся к новой пока ещё никому не ведомой жизни. Рядом Китай, Монголия и контрабандистские тропы. Заимки в лесу и скрывающиеся, разрозненные, но всё ещё сильные банды. Только время не остановить и мужчины потихоньку возвращались домой. Кто гордо — воевал за красных, кто тихо, украдкой, это из банд и отрядов всевозможных доморощенных правителей и местных атаманов. Как бы там ни было, но в городе помноголюднило. Сразу бросалось в глаза, что женские платочки стали разбавляться затейливо заломленными головными уборами мужчин.

Бармин, подумав и понаблюдав за торговлей соседей, вновь снял замки со ставень и открыл лавку. Долгое время, притворяясь немощным ломал голову как поступить. Открыть лавку и торговать или бросить всё и уехать, как другие в Монголию? Но у него нет таких грехов перед новой властью от которых надо сломя голову бежать — он всего лишь купец средней руки не ввязывающийся никогда в политику. А середняков по всем новым документам велено не трогать. Опять же от банд он держался подальше. Безумцы. Кашу заварят, людей положат и поминай как звали, а ты расхлёбывай. Ничего уже не изменить. Правда он был бы не против, если б оно всё возвернулось на круги своя. Но что уж кусать локти, если прошляпили. Надо как-то приспосабливаться и жить. Только как? Хотя для кого-то, кто много накрутил, побег самый лучший выход. Но не для него. Одни могут жить на чужбине он нет. Родился на этой земле здесь в неё и уйдёт. Почему он должен в конце-то концов бежать к басурманам. Но как уцелеть? Вся надежда на время. Только оно может всё разъяснить. Вот и притворялся хворым, не мощным. Удачно отбиваясь раз за разом от тех и других — ждал. Оценивал. Присматривался. И дождался. Новая власть торговать разрешила. Шибко не зажимала. Случись чуду — Бармин и выздоровел. Убирая замки гремел запорами открывая лавку. Товар не бог весть какой — книги, тетради, всякая канцелярская мелочь и прочая ерунда, но на прокорм хватало. Семья не маленькая, всех накормить, обуть, одеть надо, выучить. В смутные времена всё это, конечно, никому не нужно было, ни до книг, учения и тем более красоты. Но, а сейчас, когда жизнь налаживается, и дети пошли в школы и гимназии, почему бы и нет. Театр и тот работает, чередуя в нём спектакли с лекциями. Новая власть даже краеведческому музею, основанному народниками, распахнула двери. Подросшая молодёжь валом валит. Как будто мёдом им там везде намазано. Опять же рестораны и буфеты работают. Портные шьют. Пролетарии тоже хотят есть и одеваться. До коммунизма, пока как до солнца. Бармин, поминутно оглядываясь, вздыхал, как будто его неволили. Открывая ставни, здоровался с таращившими на него глаза прохожими, кланялся соседям и торопил жену, и дочерей наводящих порядок в лавке. — "Поворачивайтесь, едрёна корень, мы и так припозднились. Солнце вон носы щекочет". Как будто он не сидел несколько лет сиднем, как будто ему не только вот бегом, сейчас приспичило…

Юлия, невысокая росточком, хрупкого телосложения девочка, темноволосая, с огромными глазами, точёными губками средней полноты, высоким и ясным лбом, продолговатым носом, придающим чертам утончённость, прячет за спину тряпку и, потупив глаза, просит:

— Батюшка простите. Не гневайтесь. Мне в гимназию пора.

Юлия, как и все женщины их рода, удавшиеся в бабушку красавица. Отец забывшись, любуется дочерьми, в род жены пошли, глаз не отвести, но очнувшись ворчит:

— Коль пора, так иди. Кто тебя неволит- то. Да учись хорошенько. На хлеба свои скоро пойдешь. Учить детей будешь. Музыку, музыку не кидай. И гляди у меня на глупости время не трать.

Юлия кивнула, и спешно передав тряпку сестре, умчалась на верх в комнаты. Отец больше для чужих глаз гонял дочерей, шумя на них. Время такое. Мол, вся семья трудится. И все как один пролетарии. А так делами занимаются в основном женщины приживалки. Таких в тяжёлое время не мало по чужим дворам мыкалось. Забрав сумку с книжками, всю дорогу бежала, боясь опоздать. Сегодня для неё нелёгкий день: занятия, потом репетиции в драмкружке и хоре тоже. Кругом хочется успеть. Они готовят концертную программу для поездки в подшефный кавалерийский полк, а потом по близлежащим станицам. Там тоже хотят приобщаться к культурной жизни. Первым номером идёт доклад — о светлом будущем Сибири, а вторым — художественная часть. Доклад будет читать приезжий лектор из Иркутска, а художественной частью поставили их. Девушки волнуются. Большая ответственность. Придумали много разных интересных номеров. Кто-то предложил включить гимнастические пирамиды. Все с жаром поддержали. Юлия, как самая маленькая, забиралась на верх. Энтузиазма было выше крыши, никто не чинил препятствий, только успевай проявлять инициативу. Везде хотелось успеть. Во всём поучаствовать. А ещё у них с подружками на вечер запланирован поход в театр на спектакль. Преподаватель любимого предмета посоветовал посмотреть. Сказал, что неплохая труппа. Театр не большой и не бог весть какой, но по сибирским меркам вполне приличный и представительный. Там местные любители драматического искусства ставили спектакли. Правда, случалось, добирались до этих затерянных в тайге и богом забытых краёв и труппы профессионалов. Артисты, сорванные голодом и революцией из насиженных мест, пытаясь пробраться в Китай замешкались, да так и остались бродить по Сибири, потчуя драматическим искусством провинцию. В этот раз в городок привезли "Чайку". Её мысли и бег прервал выросший, как из-под земли парень. Сын лавочника, что торгует мясом и колбасами. Их дом и лавка от Барминых наискосок и он надоел ей своими ухаживаниями хуже перезрелой черемши. В зубах вязнет, а удовольствия нуль. Отец просил присмотреться, а ей нет до него никакой охоты. Губастый, носастый с вечно мокрым ртом. Отсиживался где-то на заимке в тайге, кормил себе вшей да варил самогон или того хуже в какой-нибудь банде по степи саблей махал, лишая людей жизни, а сейчас появился и лезет с ухаживаниями. Тоже рыцарь нашёлся. От него вечно несёт потрошёнными курами и свининой с чесноком.

— Юль, подожди, — ухватил её больно за руку колбасник.

— Жду. Что дальше? — подчёркнуто сухо ответила она, не имея возможности его обойти.

Парень комкал в одной руке стянутую с головы непонятно для чего фуражку. Другой же в напряженных размышлениях потирал лоб, поперёк которого от напряга в мозгах запала морщинка и бубнил:

— Театр приехал. Приглашаю.

Юлия насмешливо обсмотрела дубинушку с ног до головы.

— Звучит впечатляюще…

Он не понимающе заморгал на её реплику своими круглыми, как у совы глазами: "К чему это она? Барышня учёная… враз на смех поднимет. Она такая. Воображает из себя…" В его семье не принято было сорить деньгами и спускать их на ветер. Не учили, а впрягали в дело. Да он и не тянулся больно-таки к свету. Считал-баловство. Но перед маленькой грамотейкой соседкой робел.

Юлия делано вздохнув и вздёрнув подбородок, пренебрежительно оглядев парня, принялась решительно объяснять незадачливому кавалеру, да так, что у бедняги последний разум отшибло.

— Не театр, а труппа, колотушка кедровая. И к тому же, я приглашённая. Мы с подругами идём. Так что отпусти и отстань. Тоже мне театрал, — не удержавшись фыркнула она.

Парень, недоумённо пожал плечами и растопырив руки, стараясь удержать её вероятно для дальнейшего разговору, преградил дорогу.

— А ну руки убери… — грозно предупредила она.

Юлия, собравшись с силами, оттолкнула настырного, начинающего злиться кавалера. Обидевшись на очерёдную отставку, он кричал ей в след:

— Подумаешь, принцесса. Фу ты — ну ты. Катись колбаской…

Он осёкся вероятно решив, что заедаться с девчонкой не солидно, до определённого часу неумно, да и куда ей деваться потрепыхается и сложит крылышки. Родители сговорятся и пойдёт за него. Тогда она у него пофыркает. Он спеси-то ей поубавит. Будет любить на всю катушку, да ноги мыть и целовать. Он заставит её целый день обхаживать его на светский манер декламировать стихи и песни петь на французском. О, как! А на что же она ещё нужна, работник из неё никакой. Зато похвастаться и показать не соромно. Но прервав высоко вспорхнувшие мысли, на всякий який огляделся: не видит ли кто? Срам! С девчонкой пигалицей не справился.

Юлия даже оборачиваться не стала. Чего ещё от колбасника ожидать, если не намёков на колбасу. Он может быть и хороший, даже замечательный, как рассказывает отец, но не её герой. Чтоб щипать ему кур, не обязательно было учиться языкам, музыке, танцам. Раньше бы отец никогда не предложил ей ни к кому присмотреться. В выборе был волен каждый член семьи. И в мыслях бы его не было подталкивать дочь на такой шаг, а сейчас намекает. Скорее всего, в шаткое непростое время волнуется за судьбу и будущее детей. Она понимает, время такое беспокойное и не обижается. Но по её понятиям Любовь — это пропуск в вечность и она дождавшись своего Рыцаря будет любить именно так, чтоб уйти с ним в вечность. Но пока она не встретила такого, к кому потянулось бы её сердце и желала соединиться душа.

В гимназии не сиделось, елозила так — словно шило в лавке торчало. Она даже не веря себе отодвинулась и посмотрела — есть оно или нет. Еле дождалась конца занятий. Домой летела, как на крыльях, но ведь никто не ждал и чуда не предвещал… Странное состояние, не понятное. То ли полёт ждёт, то ли потеря караулит. То взлететь хочется, то в клеть забиться… Вот что это? Что?

Собиралась на спектакль не спеша. Опять отчего-то сосало под ложечкой и стучала молоточками кровь в висках. Казалось что-то непременно должно произойти. Какая-то ерунда творится с ней с самого утра. Точно ждёт приезда самого дорогого гостя или желанного подарка. Но ведь она никого не приглашала и день рождение с рождеством не завтра… А вдруг рыцарь? Она ждёт, ждёт, а его всё нет и нет. Может быть его вообще не существует такого, какого она хочет — без страха и упрёка… Думы думаются, а руки делают дела. Так устроены женщины и маленькие и старенькие. Вымыла и тщательно расчесала голову. Заплела непослушные волосы в косу и приколола бант. Перемерила имеющийся у неё наряд, выбрала лучшее: сатиновое бардовое платье с белым кружевным воротничком и такими же манжетами. Зашнуровала высокие из мягкой кожи ботиночки. Взяла сумочку, проверила билет. Подружки торопили, покрикивая у ворот:- "Юлия, хватит рядиться, давай быстрее!" Последний раз бросила взгляд в зеркало. Ни картинка, конечно, но не дурна. Миндалевидные глаза неизменно вызывали всеобщее восхищение, как и улыбка не очень полных и не очень тонких губ естественного алого цвета. Росточка бы чуток добавить, но уж какая есть, богу не попеняешь. Носик чуток островат, но опять же каким наградили родители, на любителя сойдёт. Покончив с критическим осмотром, сбежала по лестнице вниз. Отец, появившись в дверях лавки, погрозил пальцем. Стайка барышень, вспорхнув и весело смеясь, припустила от ворот. Бармин улыбнулся: "Жизнь, несмотря на революционную суету, продолжается. Пусть живут, молодость быстро проходит и не возвращается. Придёт один раз, подразнит. Распустится цветком под солнцем и быстро отцветает. Тем более, женская молодость совсем короткая причуда. Раз и нет её. Кто знает, какая этой умненькой стрекозе уготовлена половинка? Бабья доля мужиком красна. Отвалила природа ей щедро и ума и красоты. В бабкину породу пошла. Тонкая кость, голубая кровь. Головку откинет, спинку выгнет — царица. Опять же разумна… На трёх языках говорит, как пишет. На немецком бегло, по французки — заслушаешься, даже песни поёт. Английские книжки читает. На монгольском и китайском хоть немного, но лопочет. Только на что девке ум… Хотя, если мужик с понятием попадётся, то может и ничего, а вот случись быку встать на её пути — наплачется девка. Маленькая, худенькая, как тросточка, вся в мать. Книжки всё читает, рыцаря ждёт. Интеллигента ей подавай. Мудрит девка. Он её понимает, хочется, как в романах. Сам слушал чтение жены и слёзы глотал. Мечта красива потому что чиста, а чиста потому что недосягаема. Потешить бы её, голубушку. Разве он против. Только где его, того рыцаря, в их дыре найдёшь. На тысячу вёрст народ дремучий, простой. Э-хе-хе! Ничего подрастёт, сама поймёт, что среди таёжного бурелома и степного ковыля не сыскать того заморского принца на коне днём с огнём. Здесь мужики конкретные от тайги и земли. Может отдать её сыну Лавра Петрухе?… Может быть. Нет, надо подождать годочки не торопят!" Посмотрев задумчиво девчонкам вслед, он выкурил самокрутку, и вернулся в лавку к делам. Юлия же точно знала о чём думал посматривая им в след отец. Она его уважала, любила, боготворила, но в мечтах и надеждах себе не отказывала. Разгонялась в фантазиях и планах особенно ночью глядя в освещённое луной окно. Никто не мешает, нырять в сказку. Правда, реальность старается поставить палки в колёса и ту сказку сломать. Но Юлия не потерпит никаких отклонений от намеченного пути, потому что верит — судьба непременно приготовила подарок.