Они еще раз поцеловались, крепко обнявшись, Элизабет закрыла глаза, чтобы сдержать слезы. Не желая показывать их, она быстро отвернулась и молча вышла. Вильям стал подниматься ей навстречу, она остановила его жестом, вытерла слезы. Подумала и решила вернуться, чтобы попрощаться с улыбкой. Не надо оставлять Роджеру груз опасений за нее, сейчас он должен видеть ее уверенной в себе.

— Роджер! — крикнула она от входа; Херефорд обернулся и заслонился рукой. Этим движением он помешал де Кальдо ударить метко. Нож резанул по руке и немного задел плечо, а немощный противник уже был обезоружен и отброшен в сторону. Впрыгнул Вильям, выхватил свой меч, но Херефорд, зажав полой халата рану, остановил его.

— Стой, Вильям, хочу знать, кто подослал его и зачем меня хотят убить. Подержи его.

— Роджер… — Элизабет зашаталась, и Херефорд быстро кинулся к ней, увидев, как из бледной она стала зеленой. Отняв руку от кровоточащей раны, он поддержат ее.

— Спокойно, Элизабет, мне ничего не стало. Присядь.

Элизабет трудно дышала, опускаясь на стул. Она внимательно смотрела на урода, которому Вильям прижал меч к горлу, и вспоминала.

— Ты не Знаешь. А я знаю, что его никто не посылал. — Как бы тяжело мужу ни было, думала она, он должен знать это. Еще думать о покушении, уж это действительно окончится для него плохо. — Это де Кальдо. Он грозил, что придет и убьет тебя; это он мне говорил.

— Не может быть!

— Я тебе писала. Спроси его сам.

Но сделать этого было уже нельзя. Когда единственное желание, поддерживавшее в нем сознание, не осуществилось, рассудок насовсем покинул де Кальдо. Он что-то невнятно бормотал и плакал, издавал непонятные звуки, делал бессмысленные движения. Когда Вильям попытался с ним заговорить и ткнул его мечом, тот со страха измарался.

— О Боже, Роджер, пощади и прикончи его. — Но, взглянув на мужа, она забыла про де Кальдо. Херефорд побледнел как полотно, кровь текла по пальцам руки, зажимавшей рану. — Ты ранен! Дай я остановлю кровь!

Херефорд совершенно безучастно позволил перевязать себя, он как будто пребывал во сне. Он только единожды поднялся, чтобы отменить призыв Элизабет о помощи, приказал Вильяму вытащить и связать де Кальдо, остаться снаружи и никого к нему не пускать, как будто ничего не случилось. Потом он уселся, никуда не глядя, и почти не мигал, пока Элизабет промывала и перевязывала ему руку и плечо.

— Тебе надо лечь, Роджер, — сказала она, закончив перевязку. Рана не была серьезной, но вид его сильно ее тревожил. — Ничего серьезного. Полежи, тебе станет лучше.

Херефорд вдруг стал как-то странно смеяться.

— Ошибаешься, Элизабет, это очень серьезно. Даже хуже — я умер.

— Нет! Нет! — крикнула Элизабет, упала перед ним на колени и схватила за руку. — Что ты говоришь, любимый! Тебе скоро будет лучше. Полежи, не говори такие страшные слова!

— Я говорю тебе, что я убит! Все, мертв. Что может быть лучше? Это решает все наши проблемы. Благослови Господь этого человека… де Кальдо, если, как говоришь, это он. Он сделал для меня больше всех моих друзей!

Элизабет самой не хотелось жить; лучше умереть, ослепнуть, оглохнуть, лучше вообще было не родиться, только бы не видеть, как мужество оставило Роджера и он воспользовался этим, чтобы бежать ото всех.

— Роджер, пожалуйста, будь мужчиной! — она стала рыдать. — Мужайся! Ведь не первый раз на тебя замахивается рука убийцы. Ну что ты струсил от одной царапины! Неужели это так тебя напугало?

Она была готова говорить что угодно. Может быть, жестокие слова уязвят его и заставят сопротивляться. А на нее смотрели с удивлением голубые глаза Роджера.

— Тебя-то что напугало? Почему ты это мне говоришь? — спросил он сердито.

— Слава Богу, спасибо Богородице, — шепотом молилась Элизабет, — это было минутное помешательство. Это прошло! — Она смахнула слезы и улыбнулась через силу. — Ничего меня не пугает. Мне показалось, что ты от шока был в забытьи. Ты так страшно говорил, что уже умер…

— Говорю же тебе, я — умер. Мне надо стать убитым. Да не смотри ты на меня так! Как ты не поймешь, что таким путем мы выманим де Траси из крепости.

Последние слова звучали для Элизабет вполне разумно, но первые…

— Ничего не понимаю! Ты меня так напугал, чуть с ума не сошла. Если ты сам в здравом уме, можешь мне толком объяснить, что с тобой?

— Ты сама должна понимать без объяснений, — заговорил Херефорд с нетерпением. — Ты собираешься уезжать и уводишь семь сотен ратников. Верно? Значит, мы можем сделать вид, что все наше войско распалось. Так? Я думал об этом раньше, только не знал, какой может быть причина этого. Теперь причина есть!

— Какая причина? — Элизабет смотрела на мужа с восхищением, но и с некоторым подозрением.

— Я уже несколько раз тебе сказал! Я должен умереть.

— Роджер!

— Элизабет, если ты, наконец, перестанешь думать, что я могу вот так просто сойти с ума… или за пять минут превратиться в жалкого, дрожащего труса… Не знаю, правда, когда давал тебе повод для такого вывода… — он с досадой махнул рукой. — Ты все без труда бы поняла. Если я буду мертв, мои вассалы и платные наемники просто разбегутся. Так?

Элизабет кивнула. Раздражение в голосе мужа и ясный взгляд дали ей понять, что он в прекрасном и здравом уме.

— Ну, слава Богу. Значит, нам нужно пустить слух, что я мертв. Конечно, Генрих, Глостер, мой брат и главный вассал должны знать правду, но остальным лучше ее не знать. Ты поедешь с моим гробом…

— Не надо, Роджер!

— Сейчас не время для предрассудков!

Элизабет смотрела на Роджера и думала: как она и все — и Глостер, и Генрих — ошибаются в нем! Никакие страхи не могут его сломить. Никаким демонам, преследующим и пытающимся уморить его, не подвластна его душевная стойкость. Пока он дышит, дух его несгибаем. В тот миг, когда он просил Элизабет отбросить предрассудки с гробом, ему самому пришлось подавить в себе суеверный страх. Эта схватка выплеснула бледность на лицо и затуманила глаза, но и тут он не дрогнул ничуть. Наблюдая за ним, Элизабет убедилась: ей нечего за него бояться, был бы только здоров, и она покорно склонила голову.

— Хорошо, Роджер, я сделаю все, как велишь.

— Ладно тогда. Вильям! — позвал он сквайра. Тот вошел с обнаженным мечом. — Убери меч и слушай внимательно. Мы делаем вид, что этот тип сделал задуманное. Потом все узнаешь, что и почему, сейчас делай, что тебе говорят. Убей его, развяжи и постарайся, чтобы на тебе было побольше крови. И сразу беги к милорду Генриху и Глостеру, кричи при этом, что на меня напал убийца, но смотри, чтобы никто в шатер не вошел, кроме этих лордов, брата и главного вассала.

Через несколько минут четверо благородных джентльменов с побелевшими лицами влетели в шатер, где их встретило окровавленное видение, знаками дававшее понять, чтобы не шумели. Элизабет полушепотом, как ей велел Херефорд, все им объяснила. Вокруг шатра стал быстро собираться народ. Уже раздавался плач, собравшиеся и ждущие снаружи рыдали. Генрих, все еще бледный, что только подтвердило версию Херефорда, приказал окружить шатер часовыми, якобы для охраны Элизабет, и велел спешно изготовить гроб.

Сразу после полудня печальный кортеж сопровождения гроба с останками де Кальдо вместо Херефорда тронулся в путь, а вассалы Херефорда начали разбирать свой лагерь. Вся армия пришла в движение, порядок нарушился, «смерть» Херефорда лишила ее цели и дисциплины. Было ясно, что рыцари не смогут сражаться. Самые малодушные сразу бежали, а некоторые поспешили известить о происшедшем де Траси и просить убежища в его крепости. Соглядатаи сообщали то же самое, и де Траси стал готовить свои силы. Тем временем Генрих трудился как вол, расставляя свои отряды в нарочито бессмысленном порядке, но так, чтобы дружно нанести удар, если де Траси решится атаковать. Он разговаривал с каждым предводителем и нацеливал на решительные действия, не раскрывая, однако, всего замысла. Благодаря своему сильному характеру ему удалось внушить воинам былую уверенность, и они с готовностью двинулись на указанные позиции, чтобы храбро кинуться в бой. При этом Генрих намекал, правда, у него это получалось далеко не так убедительно, как сделал бы сам Херефорд, что в покушении замешан де Траси, чтобы дезорганизовать и тем самым ослабить их силы. Он убеждал рыцарей жестоко отомстить за это и показать всем, что с ними надо считаться. Но в целом это хорошо помогло решительно настроить даже тех военачальников, которые не были привязаны к Херефорду. Все были единодушны, что такое злодеяние не должно остаться безнаказанным. Конечно, они сделают все, чтобы выманить и разбить де Траси, говорили они Генриху, и тот мчался убеждать следующих.

Большой отряд ратников последовал за дружиной Элизабет на тот случай, если де Траси решит самолично убедиться в правдивости слухов и попробует заглянуть в гроб. Вальтер Херефорд был самым подходящим для этого человеком, его войско использовалось для всяких отвлекающих действий и быстрых перемещений с одного места на другое. И Вальтер хотел уже уйти. В коротком и нервном разговоре со старшим братом Вальтер ограничил свою службу у него этим последним поручением.

— Я провожу Элизабет отсюда, Роджер, но это будет все, больше к тебе не вернусь.

— Как хочешь. Думаю, твоя дружина нам теперь не понадобится, и что сейчас уйдешь, что потом, разницы нет. Но почему ты сердишься? Чем я сейчас провинился?

Вопрос его остался без ответа. Вальтер стал понимать, что ему больше не выдержать постоянной борьбы радости и печали, надежды и разочарования, которая шла в нем в обществе брата. Он больше не мог сопротивляться влиянию во всем превосходящего Роджера; он либо сдается и уступает оберегающей и обволакивающей любви брата, либо бежит. Оглушенный известием о гибели Роджера, он, казалось, мог умереть от горя сам. А чуть погодя, увидев брата вполне живого, с легким ранением, совсем не покойника и даже вне опасности таковым стать, Вальтер был готов убить его сам: владения Херефорда, титул и независимость снова уплыли у него из рук.