Некоторое, довольно продолжительное время Дэйн молчал, глупо уставившись на нее. Казалось, он был ошарашен ее словами и никак не мог прийти в себя. Открытое неповиновение женщины, даже выраженное в столь мягкой форме, было недоступно его пониманию. А может быть, он просто дурак.

Конечно, Глориана знала, что это не так.

Дэйн был умен, он зарекомендовал себя как ловкий стратег в военном деле. Но сейчас Глориана была так зла на него, что позволила себе отступить от истины, назвав его про себя дураком.

Потом он заговорил. Голос его был спокоен, тих, даже вкрадчив. Глориана ясно осознавала, что Дэйн никогда бы не позволил себе причинить женщине физическую боль, но он способен разбить женское сердце. Он опасен. Он вызывал в ней темные, примитивные желания, которых она никогда раньше не ощущала.

- До тех пор, пока вы моя жена, Глориана, - сказал Дэйн, - вы будете подчиняться мне.

Глориана почувствовала себя смертельно усталой. Возвращение мужа, сперва так обрадовавшее ее, сменилось горьким разочарованием. Все ее мечты таяли на глазах, как снег под весенним солнцем. И к тому же она уже исчерпала свои запасы сдержанности еще в большом зале.

- Если священные узы брака ничто для вас, милорд, - ответила Глориана, - то и для меня они то же самое.

- Что вы хотите этим сказать?

- Думаю, вы прекрасно знаете, милорд, - сказала она.

- Мариетта. - Это имя Кенбрук сопроводил глубоким вздохом.

- Ваша любовница, - с триумфом произнесла Глориана. Но чувства ее были далеки от торжества победителя, как раз наоборот.

- Мариетта не любовница мне, - прошипел Кенбрук, уперев руки в бока. В свете факелов его волосы и небольшая бородка поблескивали золотом. - Уверяю вас, миледи, что с мадемуазель нас связывают самые чистые и непорочные отношения.

Глориана с трудом сдерживала рвущиеся наружу рыдания. Она никогда бы не простила себе, если бы Дэйн увидел ее слезы.

- Вы могли бы дать мне хотя бы один шанс понравиться вам, - проговорила она, - прежде чем привозить ее сюда, чтобы занять мое место.

- Вы не понимаете...

- К сожалению, понимаю, - перебила Глориана. - А сейчас я бы хотела удалиться в свои покои и отдохнуть. День был нелегкий.

- Да, - согласился Кенбрук после долгого и грозного молчания. - Вы правы, день действительно был тяжелый. Поговорим завтра.

Глориана закусила губу и кивнула. Ей нужно было о многом поговорить со своим мужем, задать ему столько вопросов, но сейчас было не время и не место для разговоров. Ей необходимо отдохнуть, взять себя в руки и переосмыслить создавшуюся ситуацию.

- В покоях Элейны, после утренней мессы, - предложил Дэйн. В его голосе слышалась печаль. Из большого зала донеслось эхо пьяного хриплого смеха, от которого Глориане стало как-то не по себе.

Хэдлей стал ей домом: она жила в замке с двенадцати лет и была счастлива здесь. До приезда мужа она всегда думала, что до конца своих дней останется в этих древних высоких каменных стенах, служащих надежной защитой. Теперь же сомневалась, найдется ли во всем мире для нее место. Будущее не сулило ей ничего хорошего.

Войдя в свою спальню, Глориана обнаружила, что служанка Джудит уже побывала здесь до ее прихода. Постель была разобрана, и, Хотя летняя ночь была достаточно светлой, служанка зажгла свечи. Таз со свежей прохладной водой уже стоял на своем обычном месте - высоком, грубо вытесанном из дерева помосте. Над ним висело изукрашенное драгоценными камнями распятие - самое ценное, чем владела когда-то Эдвенна.

Глориана не переставала скорбеть о своих приемных родителях, с тех пор как они покинули этот бренный мир для жизни вечной, Сейчас как никогда она нуждалась в совете и утешении Эдвенны. Преподобный Крадок уверял Глориану, что души ее покойных родителей воссоединились на небесах. Они оба были благочестивыми и набожными людьми - для таких открыты врата небесные. Из чистилища, где последние следы мирских грехов были смыты с них, их души отправились в рай для вечного покоя и блаженства.

Глориана легко коснулась пробитой гвоздем ноги маленького деревянного Христа. Она не любила думать о том, что ее дорогой Эдвенне или ее мужу пришлось побывать в чистилище, которое Глориана считала местом таким же пугающим, как сама преисподняя. Своего приемного отца Глориана знала мало, так как он часто отлучался по своим делам. Но Эдвенна всегда была такой доброй и преданной церкви и Богу, что небесам не за что было карать эту чистую и праведную женщину.

Склонив голову, Глориана коротко, но горячо помолилась за души Эдвенны и Сайруса, потом умылась и стянула через голову шерстяное платье. Расправив его и повесив в шкаф, она задула свечи и в одной рубашке забралась в кровать. Укрывшись одеялом, вылезла и из исподней рубашки. Глориана считала глупым и неудобным раздеваться под одеялом, но обычаи требовали этого от каждой добропорядочной девушки, даже если она оставалась в комнате одна.

Лежа в кровати, погруженная в благодетельную все скрывающую темноту, Глориана разрыдалась. Она так долго ждала этой ночи, ждала объятий мужа, прикосновений его крепкого сильного тела, ждала, что он лишит ее невинности, и втайне надеялась зачать ребенка. Вместо этого она, как и прежде, лежала в одиночестве. Настоящая любовь Дэйна, француженка Мариетта, находилась под одной с ней крышей. И Глориане ничего не оставалось, как только дожидаться завтрашнего разговора со своим мужем, от которого она, однако, не ожидала получить утешения.

Полагая, что сон так и не придет к ней в эту ночь и что ей придется лежать, не смыкая глаз, и ждать утра, Глориана все же заснула. Ей снился сон, не посещавший ее уже долгое время.

Чистилище. Да, наверное, это было чистилище. Там было очень шумно, вокруг суетились люди, одетые в странные одежды и говорящие на непонятном, но знакомом Глориане языке. Во сне она была не взрослой женщиной, Глорианой Сент-Грегори, а маленькой девочкой по имени Меган.

В руках у нее была прекрасная кукла. Она бродила одна, потерявшись, по руинам древнего аббатства. Она искала кого-то и никак не могла найти. Вот за воротами встает полуобвалившаяся стена. Глориана хотела вспомнить что-то очень важное, но мысли ускользали.

Странные слова сорвались с ее губ, и она понимала, что они означают. Смысл этих слов подсказывала охватившая ее сердце тоска. Я им не нужна.

Внезапно сон отлетел от нее. Вскрикнув, Глориана проснулась. Жадно глотая свежий воздух, провела рукой по мокрому от пота лбу.

Глориана дрожала, забившись под одеяло. Наконец-то она вспомнила. Когда-то давно она наивно рассказывала всем о Другом Мире и даже писала о нем, веря в его реальность. Но леди Элейна, а потом и Эдвенна строго-настрого запретили ей говорить кому бы то ни было об этом Другом Мире. Прошло время, и воспоминания стирались из памяти Глорианы. Она считала, что все это - плод ее фантазий. Годы шли, и она и думать забыла об этом своем выдуманном мире, но вдруг, словно молния, ее разум пронзало воспоминание. А иногда этот Другой Мир снился ей, вот как сегодня ночью.

Глориана свернулась калачиком на своем пуховом матрасе, закрыла глаза.

Повертевшись с боку на бок, она наконец заснула. На этот раз ничто не тревожило ее покой. Глориана проснулась от петушиного крика и поспешила одеться, дрожа от утренней прохлады. Она надела простое скромное платье из коричневой шерсти и пристегнула плащ. В плаще было теплее, и у него был капюшон, который можно было набросить на голову. Конечно, это было сделано из боязни не перед мужем, но перед Богом, так как появиться в церкви без головного убора считалось для женщины настоящим святотатством.

Таинственная француженка Мариетта, по-видимому, все еще была больна, так как не присутствовала на утренней мессе. Дэйн пришел вскоре после Глорианы вместе с Гаретом и Эдвардом. Он сел на скамью рядом с женой, чем вызвал молчаливое одобрение присутствующих. Бросив на него косой взгляд, Глориана отметила про себя, что Дэйн бледен и утомлен. Он либо вовсе не спал этой ночью, либо сон не принес ему желанного отдыха.

Глориана нервно поерзала на скамье. Ясно, что лорд Кенбрук желает предстоящего разговора в покоях Элейны не больше, чем его жена.

ГЛАВА 3

Под одобряющие улыбки и кивки присутствующих Глориана и Дэйн вместе покинули церковь после утренней мессы. Какие бы слухи ни ходили о француженке Мариетте, всем было приятно видеть супругов, идущих рука об руку. Однако никто, кроме самой Глорианы, не замечал, что рука Дэйна покоится у нее чуть ниже спины, подталкивая к выходу.

Тем, кто приветствовал супругов, Дэйн лишь кивал в ответ, не произнося ни слова, будучи целиком поглощен каким-то своим делом. Муж и жена поднялись по лестнице на самый верх, в опустевшую комнату Элейны.

Как и все остальные покои замка, комната была проветрена, пол в ней подметен, устлан свежими тростниковыми циновками и посыпан пахучими травами. Приготовления к завтрашней церемонии посвящения в рыцари шли полным ходом. Глориане показалось странным, что комната Элейны прибрана, потому что по приказу Гарета никто не смел входить в это по сути дела святилище - память о живой, но навсегда потерянной для него жене.

Дэйн оглядел безжизненные стены, и на мгновение что-то похожее на боль исказило его черты. Но он недолго предавался сантиментам, решив как можно скорее разрешить мучивший его вопрос. Легко коснувшись плеча Глорианы, он усадил ее напротив себя. Начал было говорить, но тут же замолчал, словно обессиленный внутренней борьбой.

- Вы хотели поговорить со мной о той женщине, - сказала Глориана. Хотя ей это стоило огромных усилий, голос ее не дрогнул, и внешне она оставалась абсолютно спокойной. Во всяком случае она надеялась на это.

Руки Дэйна скользнули по ее плечам. И вновь Глориана поразилась той нежности, с которой эти сильные руки, руки воина, коснулись ее сейчас. Дэйн тихо вздохнул.