Изменяя своей привычке, в этот раз, я не стала вламываться к Ярославу. Во-первых, дверь была открыта, а во-вторых, там о чем-то спорили. Волей-неволей я стала тайным свидетелем еще одной семейной ссоры.

— Убеди его! Пусть подпишет документы и вы меня больше не увидите!

Я прислушалась, потому что голос принадлежал маме Ярослава. Так как она была гостем крайне редким, то уж простите, но мне стало интересно, с чего бы это она примчалась. Неужто поздравлять?

— Передай ему, что я приходила, буду звонить и днем и вечером, пока он не свяжется с моим адвокатом. А если опять откажется, я подам в суд!

— Ты себя слышишь? — сердито, но пока вполне спокойно спросил парень. — Мама, ты мне ничего сказать не хочешь?

Он дал ей шанс, назвав ее матерью, как уже давно не обращался к ней, а она его упустила.

— Нет! — видимо, порывшись в своей дырявой памяти, после непродолжительной паузы ответила она.

— Тогда я хочу кое-что сказать тебе! — вот тут Ярослав вышел из себя. — Выйди и больше никогда не возвращайся. Проваливай к своим любовникам! Шлюха!

Громкий, звучный щелчок и тишина.

За свои слова Йорик получил пощечину.

Услышав шаги, я испугалась столкнуться нос к носу с ветреной особой — мамой Ярослава. Потому шмыгнула по ступеням наверх и притаилась.

Выглядела та женщина шикарно: прическа, макияж, средней длины юбка, высокие каблуки, короткий, приталенный пиджак, модная сумка. За ней шлейфом тянулся аромат терпких духов, которые раздражали мои рецепторы. В носу тут же защекотало. Я чуть не чхнула. Зажала нос и выдохнула. Выглянула в окно. На улице женщину ждала иномарка, в которую она села и укатила прочь.

— А я думала, она вспомнила, что у нее есть сын… — я была о ней слишком хорошего мнения.

В квартире Йорика раздался странный звук, напугавший меня до нервного тика. Будто что-то не просто упало, а при этом сотрясло стены и пол.

Как бы это не Ярослав от радости в обморок грохнулся. А то столько радости в собственный день варенья: маман лично явилась, звонить не стала!

Я подошла к двери, удивилась тому, что она не заперта и прокралась в помещение.

В квартире было темно. Йорик не слышал моих шагов. Он все еще стоял, упираясь окровавленным кулаком в стену. И плакал. Молча, без всхлипываний, кривляний. Так плачут только настоящие, сильные мужчины, которым сделали очень больно.

Наверное, на свете нет ничего печальней этого зрелища. У меня внутри все перевернулось, ноги стали ватными и у самой ком к горлу подкатил. В общем, все признаки того, что я вот-вот свалюсь в приступе паники и страха.

Парень шумно и прерывисто задышал, потом выдохнул и пошел на кухню. Сел, зажег сигарету, но так и не закурил. Он зажал кулак между зубов, чтобы заглушить рвущиеся из горла всхлипы. Видимо мать вовсе не с поздравлениями пришла. На моей памяти за пять или семь лет она ни разу не удосужилась позвонить ему, сказать: «С днем рождения, мой мальчик!». Да хоть бы поинтересовалась его здоровьем. Несмотря на то, что она выносила его, родила в муках, к Ярославу та женщина мгновенно остыла и относилась, как к постороннему человеку. Вместо «Ты кушал, Ярослав?» он слышал от нее: «Передай тому мужчине (отцу Ярослава), чтобы он завтра же связался с моим адвокатом и передал документы! Я обращаюсь в суд!» или «Передай этому, что он мурло! И мой Юра (Слава, Гога, Иннокентий — имена менялись в зависимости от смены любовника) в порошок его сотрет!». Представить, как чувствовал себя парень невозможно. Я удивляюсь почему он не возненавидел весь женский род. Так же я не понимала, как Бог мог допустить существование подобных женщин?

Я не могла так долго смотреть на него в темноте. Боясь, что Йорик разозлится, я все равно пошла к нему. И крепко обняла. Он сначала замер, хотел отругать меня, выдворить, но потом прижался и не сдерживал слез.

— Тише! — шептала я, сознавая: кроме меня никто не подарит ему это тепло, никто не поддержит и не успокоит.


Плакать в одиночку, пить, заглушая боль — это не наше кредо. Мы предпочитали бежать со всех ног от несчастий и злости, туда, где можно развеяться и посмеяться, забыть о горе. Потому мы с Йориком быстро собрались и отправились в парк.

Вот скажу вам, что некоторые аттракционы совершенно не предназначены для меня. Например, «Адреналин». Я из их «поясов безопасности» (или как они там называются — эти железяки с паралоном, прижимающие тебя к креслу), могла выпрыгнуть в любую секунду. Даже если нас еще не подняли вверх.

Пока мы ждали возвращения техника, я успела шесть раз сгонять в комнату нужд, вернуться и сесть на свое место не поднимая перекрытий безопасности.

Йорик давился смехом, наблюдая за реакцией людей.

— Киса, может прокатимся на чем-то другом? — посмеиваясь спрашивал он.

— Не! И такое сойдет. — Отказывалась я, потом повернулась к соседу. — Молодой человек, если, когда мы приземлимся… ну всякое бывает… вы — того, а я нет — можно я ваш мобильный себе оставлю?

Наивный вопрос, но как занервничал парень!

Мои издевательства радовали и веселили Ярослава, потому я продолжила испытывать чужие нервы на прочность. Я могла бы весь день работать клоуном, лишь он больше не вспоминал о матери и не грустил.

— Яр? Значит записывай! Свой велосипед завещаю Ефиму! — нарочно громко декламировала я. — Ты пишешь? Молодец. Любимого медведя, если ты выживешь, конечно, передашь Лысому.

Пока Йорик давился смешками, изображая из себя секретаря, я снова повернулась к соседу.

— Простите, а вы не смотрели новости? Как там себя чувствуют жертвы этого аттракциона, попавшие в больницу на прошлой неделе? А то если их не выписали, то для нас палаты не найдется…

Это была последняя капля. Парень отстегнул ремни безопасности и ушел.

— Наверное, ему адреналина итак хватает. — Заключила я. Сбоку раздался сдавленный хрюк друга. Йорик уже покраснел от смеха.

Но тут внезапно вернулся техник и включил аттракцион. Наши сидения медленно подняли нас на высоту четвертого этажа и задержали на мгновение. Я почувствовала собственное сердце, забившееся в пятки.

— Ы…ы…ы — только и смогла выдавить из себя я.

— Киса, кажется, я знаю, как выглядят женщины во время родов! — выдал Йорик, глянув на меня, судорожно хватающую воздух ртом.

— Ааааааа! — другого достойного ответа не нашлось, ведь мы с высоты резко полетели вниз, а я чудом осталась в своем кресле. С «Адреналина» Йорик меня снимал, потому что я действительно выглядела как труп. Друг уложил мое тело на скамейку и сходил за минералкой.

— Жива? — спрашивал меня он, размахивая надо мной платком.

— Неа! — отвечала бледная я.

Как по заказу, рядом с нами проходил парень, которого я так назойливо донимала на аттракционе. Он выпучил глаза, увидев меня в таком состоянии. Я еще язык на бок вывалила, изобразила конвульсии. Йорик сказал:

— Да. А вы думали, она шутила? Вот — выпала во время подъема…

Но, по ходу, парень считал, что выпала я уже давно и не из подъемника, а из колыбели, и приземлилась головой вниз, отчего у меня теперь не лады с мозгами. А теперь они еще и вытекли…

Мне было плевать на его мнение. Даже больше — могла бы и подтвердить предложение, заявив, что у меня есть справка из одной поликлиники, мол, я их давешний клиент.

В общем, нам нравилось разыгрывать людей. А кто подобным не развлекался?


Получив дозу адреналина, сходив в кафе и послушав там живую музыку, мы окончательно успокоились. Долгая пешая прогулка хорошо выгоняет злость и разочарование. Кроме усталости в ногах не чувствуешь ровным счетом ничего!

Мы купили себе кофе в пластиковых стаканчиках на углу в ларьке. Брели по улице, и разговаривали. Было уже темно и мы возвращались домой не спеша. Честно сказать, усиленно стараясь отвлечь Йорика от недавнего диалога с его матерью, я позабыла о вечеринке.

Сейчас, Ярослав казался собой — веселым, умиротворенным и тихим. Я все копалась в бытии, в прошлом и настоящем. Думала, а каким бы был мой обожаемый Йорик, если бы тетя Лина не ушла от дяди Сережи, и если бы друг не прошел через то, что выпало на его долю. Каким бы был он, если бы все приносили ему на блюдечке? Мы бы ни за что не подружились. А так — мы способны понять боль друг друга, поддержать, почувствовать, когда кому-то из нас плохо даже без слов. Разница лишь в том, что у меня все проблемы от головы, а Ярослава терзает жизнь.

— Она опять забыла поздравить? — удостоверившись, что Ярослав готов говорить на болезненную тему, я отважилась расспросить его. Он горько усмехнулся, пнул ногой бутылку, валявшуюся на дороге. Я перехватила ее и мы почти до самого дома играли в бутылкобол.

— Хуже, — отвечал парень. — Она явилась с требованием! «Напомни отцу, чтобы передал мне документы на квартиру! Либо пусть платит за нее сам!».

— Разве она что-то платит?

Железная тара скребла по асфальту и создавала много шума. Нам приходилось иногда даже кричать.

— Нет. Квартира была записана на отца. Плачу за нее я. Но она не слышит даже, когда говоришь ей. Зациклилась на себе. Это ее вечное «Я то…», «Я се…». Бесит!

Он забил гол в перевернутый мусорный бак. Мы оба порадовались, ударили по ладошкам.

— Мы с моей тоже поскандалили. — Вздохнула я и зашагала медленнее.

— Тебе то чего делить с твоей? — не понял Йорик.

— Вроде бы и нечего. Просто оно само как-то получается. Я понимаю, что она устала. Но эти вопли!.. Я могу терпеть их ровно пять минут, а потом и меня заносит на поворотах. Она с одного перешла на другое, вспомнила, что я в квартире не убрала, сбросила с полки все мои диски. Они разбились, поцарапались. Потом выкинула вещи из шкафа… Думаешь, я могла промолчать?