Когда наконец настал миг последнего, слепящего выпада, Даглесс содрогнулась в ответном экстазе.

Прошло немало времени, прежде чем она вспомнила, где находится и кто она. Голова почти упиралась в стену; над ней маячили тумбочка с лампой.

– Николас, – пробормотала она, коснувшись его мокрых от пота волос. – Неудивительно, что Арабелла рискнула всем ради тебя.

Николас приподнялся на локте и взглянул на нее.

– Ты спишь? – усмехнулся он.

– Николас, это было чудесно. Ни один человек…

Не дав ей докончить, он взял ее за руку, поднял с пола и стал целовать, нежно, крепко, жарко… прежде чем увести в ванную. Включил горячий душ, увлек ее за собой и, прижав к стене, снова стал целовать. Даглесс прильнула к нему всем телом.

– Я мечтал об этом, – признался он. – Этот фонтан был создан для любви.

Но Даглесс была слишком поглощена восхитительным зрелищем: его ладонью, накрывающей ее грудь, – чтобы ответить. Стоя под горячей водой, Николас осыпал поцелуями ее шею, груди и живот. Даглесс почти в беспамятстве откинула голову и вцепилась в его плечи, такие широкие, что едва умещались в душевой кабинке.

Открыв глаза, Даглесс прежде всего увидела его улыбку.

– Вероятно, некоторые вещи в этом современном мире не меняются, – заметил он. – Похоже, теперь я стал твоим учителем.

– Вот как? – хмыкнула она, принимаясь целовать его плечо и мускулистую грудь. Ладони судорожно мяли его спину. Подумать только, она предрекла, что он растолстеет, но на его теле не было и унции жира. Только мышцы. Упругие, бугрящиеся, выпуклые, твердые мышцы.

Горячая вода била по голове, и она опустилась на колени, сжав его ягодицы, Когда ее губы сомкнулись на его плоти, настал его черед охнуть. Он зарылся руками в ее мокрые волосы, и она услышала тихие стоны наслаждения.

Нетерпеливо дернув Даглесс за волосы, он поднял ее, рывком прислонил к стене и почти грубо вонзился в нее. Даглесс, теряя сознание от блаженства, прильнула к нему. Его губы завладели ее губами. Язык вторгся в ее рот так же властно, как его плоть – в ее тело.

Когда настал последний миг, Даглесс закричала, но Николас поймал ее крик губами.

Даглесс, все еще содрогаясь, безвольно прислонилась к нему, в полной уверенности, что, не держи ее Николас, она стекла бы в канализацию.

Он поцеловал ее в шею.

– Теперь я тебя вымою, – пообещал он и поставил было ее на ноги, но тут же подхватил, потому что Даглесс едва не упала.

В нем словно скрывался переключатель, потому что он, мгновенно забыв о страсти, поставил Даглесс под душ и принялся намыливать ее волосы. В тесной душевой кабинке она чувствовала себя совсем маленькой по сравнению с ним. Маленькой, хрупкой и… защищенной.

Он тщательно вымыл ей волосы и стал намыливать тело.

Даглесс прислонилась к стене. Руки Николаса скользили вверх и вниз, вверх и вниз, внутрь и наружу, по бокам и спине, груди и животу…

Боясь окончательно потерять рассудок, она тоже взяла мыло и начала ласкать его руками в мыльной пене. Никогда раньше она не видела столь прекрасного мужского тела. Господи, даже его ступни и то красивы!

Она выключила воду и намылила его. Ей так нравилось смотреть на него, целовать, касаться…

На его левом бедре было родимое пятно в форме восьмерки. Через правую голень тянулся длинный шрам.

– Упал с лошади, – пробормотал он с закрытыми глазами. Еще один длинный шрам был на левом предплечье. – Тренировался на шпагах, в тот день…

Николас не договорил, но Даглесс и без того знала конец фразы: «в тот день, когда умер Кит».

На плече белел странный овальный шрам. Николас, по-прежнему не открывая глаз, улыбнулся:

– Подрался с Китом. Я победил.

Даглесс стала мыть ему голову.

– Рада, что ни одна женщина не оставила на тебе своей метки.

– Кроме тебя, Монтгомери, – прошептал он. – Кроме тебя.

Даглесс ужасно хотелось расспросить его о жене. Любил ли он Даглесс так, как свою красавицу жену?

Но она не посмела спросить: слишком боялась услышать ответ.

Николас повернул ее спиной к себе, снова включил воду и смыл с них обоих мыло, после чего вытащил ее из кабинки и стал осторожно расчесывать волосы. Даглесс хотела накинуть халат, но Николас не позволил.

– Я мечтал увидеть тебя такой, – выдохнул он, глядя на нее в зеркало. – Ты едва не свела меня с ума. Твой запах… – Он отложил щетку и скользнул ладонями по ее рукам. – Одежда, которую ты носишь…

Даглесс улыбнулась, прислонившись головой к его плечу. Он заметил. Заметил!

Николас расчесал ее волосы, вытер полотенцем и надел на нее белый махровый гостиничный халат.

– Иди сюда! – велел он, сняв с вешалки такой же халат, и повел ее вниз, через темный холл, на кухню.

– Николас, – всполошилась Даглесс, – нам сюда нельзя!

Но он поцелуями заставил ее замолчать.

– Я голоден, – пояснил он, словно это было веской причиной вторгнуться сюда.

Но пребывание на кухне, месте, запретном для постояльцев, только добавляло пряного возбуждения к восхитительной ночи. Она неотрывно смотрела на Николаса, открывавшего дверцу холодильника (и ощутила укол в сердце, потому что он узнал о холодильниках от кого-то другого. Не от нее). Теперь он по-настоящему принадлежал ей. Теперь она могла касаться его, когда захочет. Придержав его руку, она прижалась к нему всем телом и положила голову ему на плечо.

– Николас, – прошептала она. – Я так тебя люблю! Не покидай меня!

Повернувшись, он взглянул ей в глаза. Его лицо было искажено желанием.

– Где мороженое? – пробормотал он, отворачиваясь.

– В морозилке, – засмеялась она. – Открой эту дверцу.

Не отпуская ее, не сводя с нее глаз, он шагнул к морозилке. Внутри были сложены большие картонные ванночки с мороженым. Прильнув друг к другу, как сиамские близнецы, они обошли кухню и отыскали тарелки, ложки и стальной черпак, после чего он положил в две миски по огромной порции мороженого и сунул ванночку обратно в морозилку. Накапал ванильного мороженого ей на подбородок и принялся слизывать. Капли катились вниз, но его язык оказывался проворнее. Последняя исчезла, едва достигнув ее груди.

– Клубника, – объявил он, рассмешив Даглесс.

Они сидели лицом друг к другу, скрестив ноги, на восьмифутовом столе для разделки туш.

– Антисанитария, – пробормотала Даглесс, но не подумала спрыгнуть вниз. Несколько минут они ели молча, но потом Николас уронил кусочек мороженого на ступню Даглесс и слизнул его. Даглесс, в свою очередь, подалась вперед и «случайно» уронила мороженое на внутреннюю поверхность его бедра.

– Бьюсь об заклад, это ужасно холодно, – прошептала она ему в губы.

– Невыносимо, – согласился он.

Медленно, так что груди терлись о его обнаженное тело, она нагнулась к лужице мороженого, слизнула, но не выпрямилась, продолжая лизать его бедро.

Мороженое было тут же забыто, когда Николас лег на стол, притянул ее ближе, напрягая бицепсы, насадил ее на себя и сжал груди. Даглесс на миг прильнула к нему, прежде чем начать танец страсти.

Прошло довольно много времени, прежде чем они одновременно выгнулись. Николас припал к ней губами и стал целовать, яростно и жадно.

– Кажется, мадам, – пробормотал он, – вы расплавили все мое мороженое.

Даглесс, смеясь, прижалась к нему.

– Я так долго хотела коснуться тебя, – пожаловалась она, лаская его грудь и плечи, чуть прикрытые халатом. – Никогда не встречала такого мужчину, как ты! Интересно, ты и в шестнадцатом веке был таким же необычным или ничем не выделялся из остальных?

– Я такой один на свете, – ухмыльнулся Николас, – и поэтому женщины…

Даглесс, не дав договорить, закрыла ему рот поцелуем.

– Больше ни слова. Предпочитаю ничего не слышать ни о твоих женщинах… ни о жене. Хотелось бы думать, что я для тебя особенная. Не просто одна из сотен.

Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза:

– Ты позвала меня через века, и я ответил. Разве этого недостаточно, чтобы считать себя особенной?

– Значит, я тебе небезразлична? Хотя бы немного!

– Нет слов, – заверил он и, легонько коснувшись губами ее лба, стал гладить влажные волосы. Скоро Даглесс расслабилась, и Николас понял, что она засыпает. Он осторожно запахнул ее халат, поднял на руки и понес наверх. Когда они очутились в номере, он раздел Даглесс, сбросил халат, уложил ее в постель и сам лег рядом и прижался к ней всем телом.

Но сон бежал от него. Он попытался притянуть Даглесс еще ближе, но ее голая попка и без того прижималась к его полувосставшей плоти. Тогда он перекинул через нее ногу, словно утверждая свою власть над девушкой.

Она спросила, небезразлична ли ему. Небезразлична? Она становилась для него всем. Его причиной жить дальше. Он хотел знать, о чем она думает, что чувствует, в чем нуждается. Находиться с ней в разлуке больше десяти минут было невыносимо.

Утром и днем он молился, прося Господа вернуть его на четыреста с лишним лет назад, но в глубине сознания постоянно мучился мыслями о том, каково это – никогда не встретиться с ней снова, не слышать ее смеха, не видеть слез, не держать в своих объятиях.

Николас провел ладонью по ее плечу и поплотнее укрыл одеялом. Он впервые встретил такую женщину, как Даглесс. Ни хитрости, ни стремления любой ценой получить желаемое, никакого чувства самосохранения.

Улыбнувшись, он вспомнил, как яростно она отказывалась помочь ему во время первой встречи. Но несмотря на все протесты, он по глазам видел, что она просто не способна бросить человека в незнакомой стране. А женщины его времени? Ни одна не снизошла бы до того, чтобы помочь бедному безумцу.

Ни одна. Даже в этом веке.

Кроме Даглесс.

Она помогла ему, научила всему, что он сейчас знает, и… любила его, отдавая свою любовь свободно и беззаветно.

Ни одна женщина не отдавалась ему так самозабвенно, как Даглесс сегодня ночью. Арабелла только требовала и приказывала. Другие женщины считали, будто оказывают ему величайшую милость. Леттис…