Применение силы вовсе не входило в его планы, и Хэмиш Максвелл это отлично понимал.

— Итак, с чего вдруг тебя принесло к нам сегодня ночью? — посерьезнев, спросил он.

— Да ночь-то уже прошла, — уклончиво ответил Хью. — Видишь, как низко висит над горизонтом утренняя звезда? Значит, скоро взойдет солнце.

— Ты прав, — согласился Хэмиш. — Наступит новый день, и я сниму тебе голову с плеч.

— Ты только попытаешься это сделать, — поправил его Хью. Он потянулся всем своим могучим телом, расправляя затекшие за время затянувшейся вечеринки мышцы. — Думаю, вы, шотландцы, с радостью присоединились к Симону де Монфору с сыном и к мятежным баронам, потому что это дало вам прекрасную возможность пограбить английские города и фермы. Представляю, как вы набили свои сундуки золотом и другим добром.

— А если и так? — подал голос Малькольм, недоумевая, куда клонит Хью.

— Это всего лишь предположения англичанина, — ответил Хью. — Всем известно, что шотландцы любят воевать, особенно с выгодой для себя и на чужой земле. Вопрос в том, — Хью хрустнул пальцами, и этот звук в предрассветной тишине показался особенно неприятным, — достаточно ли у шотландцев смекалки, чтобы и на этот раз благополучно уйти с добычей.

— Шотландцы всегда уходят с добычей, — неуверенно произнес Малькольм, чуя неопределенное беспокойство.

— С чего бы нам ее вдруг потерять? — все еще благодушно полюбопытствовал Хэмиш.

— Восстание скоро будет подавлено. Это неминуемо. Симон де Монфор отступает, а до шотландской границы отсюда путь неблизкий.

— Но мы поклялись его защищать, — напомнил Малькольм.

— Кого, де Монфора? Англичанина? — рассмеялся Хью. — С каких это пор шотландец держит клятву, данную англичанину?

— Шотландцы всегда славились верностью слову, — теперь уже с явной враждебностью возразил Малькольм.

— Конечно, но слову, данному другим шотландцам или названым братьям, в чем я сам убедился сегодня ночью, — Хью похлопал Малькольма по плечу, — но выполнять обещание, данное англичанам, которые едва ли не каждый день клянутся шотландцам в братской любви, а потом перерезают им глотки?..

— Думаешь, с нами поступят так же? — помолчав, серьезно спросил Хэмиш.

— Ты знаешь, проигравшим всегда перерезают глотки, особенно чужакам из дальних краев. Таков закон войны.

Оба шотландца замолчали, сосредоточенно обдумывая его слова. Хью даже показалось, что они мысленно переговариваются между собой, поэтому он не удивился, когда Малькольм произнес:

— Ты прав, отсюда до границы путь неблизкий.

— Да, и до твоего лагеря тоже, — добавил Хэмиш, подтолкнув Хью вперед. — Отправляйся-ка спать, иначе выйдешь на битву совсем квелый.

— Уже иду, — сказал Хью и во внезапном порыве обнял Максвеллов. — Мы еще встретимся! Но не здесь…

Сбежав по склону холма, он пересек луг. На подступах к лагерю его окликнул часовой, он ответил, и к нему сразу кинулся Уортон.

— Где вы пропадали всю ночь? — начал он ворчливым голосом. — Мы тут с ног сбились, искавши!

— О, я готовился к предстоящей битве, — сказал Хью, пошатнувшись от внезапно навалившейся усталости, которую усугубило немереное количество выпитого эля. — Мне надо срочно прилечь.

Когда через несколько часов он встал, к нему поспешил Уортон и радостно сообщил, что шотландские наемники де Монфора сложили свои пожитки и исчезли. Это была личная победа Хью… и Эдлин!

Теперь разбить мятежников не составит труда.

Стоя на опушке Роксфордского леса, Элмунд с ужасом смотрел на замок. Постройка нового парома из украденных в королевском лесу бревен как раз подошла к концу, когда разнесся слух об осаде Роксфорда, и старик решил на всякий случай наведаться в поместье, сочтя достойным внимания любой слух, касавшийся доброй леди Эдлин. Разглядывая замок, Элмунд похвалил себя за предусмотрительность, потому что там действительно происходило что-то страшное.

За внешними стенами явно хозяйничал неприятель. Над двором вился черный дым. Воняло гарью, во рву валялись трупы крестьянок. Злодеи, задумавшие лишить леди Эдлин дома, а может быть, и жизни, таскали внутрь ведра смолы и большие камни. Оттуда доносились грохот и взрывы мужского хохота.

Кем бы ни были эти люди, они, безусловно, уверены в своей близкой победе.

Элмунд развернулся и со всех ног побежал за подмогой.

* * *

— Они уносят ноги, хозяин, и не остановятся до самого моря! — возвестил Уортон, подбежав к стремени своего господина. — Мы победили!

Сняв шлем, Хью де Флоризон, граф Роксфордский, с довольной ухмылкой проводил взглядом последних спасавшихся бегством мятежников.

— Не так уж это было и трудно, — сказал он.

— Да, без шотландских наемников у них не было ни малейших шансов, — заметил Дьюи, отирая со лба пот. — Как вы думаете, почему шотландцы их бросили?

— Понятия не имею, — равнодушно ответил Хью, поворачивая лошадь в сторону лагеря. — Я сам дорого бы дал, чтобы это узнать.

— Да, — подхватил Уортон, сверля хозяина подозрительным взглядом, — я тоже дорого дал бы за это.

Хью пожал плечами, вовсе не собираясь что-либо объяснять.

— Вы тут, разумеется, ни при чем, — продолжил Уортон, — разве волк виноват, что овцы разбегаются при одном его появлении?

Хью откинул голову и оглушительно захохотал. У него было прекрасное настроение. Что за умница у него жена! Какой преподала ему урок! Благодаря ей он так легко справился с врагом и теперь, целый и невредимый, вернется домой намного раньше, чем обещал! Разумеется, до того предстоит еще соединиться с отрядами принца и разбить главные силы противника, но общими усилиями они освободят короля без особого труда. Принц будет доволен Хью, и, может быть, Хью вознаградит Эдлин за долготерпение новым поместьем!

И, конечно, он насладится той победой, о которой возвестил ее белый флаг! Губы Хью тронула улыбка. Да, возвращение домой сулит исполнение всех его мечтаний. Как тогда, в аббатстве, Эдлин прижмет его к груди и скажет, что любит. Он возьмет с нее клятву никогда больше ничего не скрывать. Она будет ласкать его своими прохладными пальцами. Она раскроет ему душу, рассказав обо всех своих переживаниях — нежности, любви и глубокой, всесокрушающей страсти, у которой не будет конца, независимо от того, как часто долг будет призывать его на поле битвы.

Он обнимет ее и поцелует, и, когда они лягут в постель, он скажет… Что? Эдлин наверняка ждет от него уверений в любви и преданности. Вот именно, преданности! Он бесконечно предан ей, своей жене, своей своенравной леди. Она наверняка будет рада это услышать. Но в глубине души Хью был почему-то не очень в этом уверен. Пока он пытался понять, почему, примчался один из его молодых рыцарей.

— Милорд, в шатре вас дожидается гонец! — в страшном возбуждении воскликнул он.

— Из ставки принца?

— Из Роксфорда!

Улыбка медленно сползла с лица Хью. Почему Эдлин послала к нему гонца? Беспокоилась за него? Хотела излить свое раздражение или унизить показной заботой?

— Чего хочет моя жена? — недовольно спросил он.

— Гонец не от нее, а от сэра Филиппа.

— Значит, что-то случилось! — воскликнул Уортон, встревожившийся не меньше хозяина.

Хью пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Через несколько мгновений рыцарь был уже у своего шатра. На его зов оттуда вышел, еле волоча ноги от усталости, изможденный гонец.

— Милорд, Эдмунд Пембридж осадил ваш замок. Хитростью он проник во внешний двор, и сэр Филипп опасается, как бы новые козни врага не привели к падению Роксфорда, — выговорил он, пошатываясь.

— Эдмунд Пембридж? — переспросил Хью.

В его памяти пронеслось, как Эдлин сказала ему: «Я твоя верная жена, клянусь, что никогда не предам тебя». Какое гордое тогда у нее было лицо!

Гордость! В ней все дело. Зачем, зная, как горда Эдлин, он пытался подчинить ее себе? Ведь сам он дарил ей только вещи — замок, сорочки. Еще, пожалуй, свое бренное тело, но не душу. Если бы он открыл ей сердце, она перестала бы замыкаться в своем гордом одиночестве.

Потом ему на память снова пришел белый флаг, трепетавший над серой стеной замка, и он решил, что Эдлин все-таки рассталась со своей гордостью ради него. Это было то, чего Хью так боялся и желал.

— Почему за мной не послала миледи? Как она?

— С ней все в порядке. Она не захотела отрывать вас от ратных трудов. — Гонец вновь пошатнулся от слабости. — Однако сэр Филипп просит вас безотлагательно приехать, иначе может оказаться поздно.

20.

— Миледи, я не знаю, что они затеяли, но мне это не нравится!

Несмотря на уговоры хозяйки замка, сэр Филипп распорядился поднять себя на носилках на стену. Он должен был сам оценить обстановку. Эдлин тоже отправилась наверх, говоря себе, что сэру Филиппу нельзя позволить переутомиться.

На самом деле ею руководила не только жалость к раненому, но и желание понять, не совершила ли она ошибки, отказавшись послать гонца к Хью. Ей очень не нравились торжествующие крики, доносившиеся из внешнего двора. Слишком уж самоуверенно вели себя осаждавшие, и Эдлин боялась, что сэр Филипп окажется прав. Неужели Пембридж действительно знает, как проникнуть за внутренние стены? Или среди защитников замка у него есть сообщник? Или верно и то, и другое?

— Мама, зачем они прислонили к стене этот навес? — закричал Паркен. Эдлин и не заметила, как он взобрался на стену и, держась за каменный зубец, торчавший из стены, словно волчий клык, высунулся наружу.

Ухватившись за край его накидки, она быстро втянула мальчика обратно.

— Не смей больше так делать! — сурово отчитала она его и вопросительно взглянула на сэра Филиппа.

— Что там, Гримз? — спросил командира ополченцев раненый, не имея сил подняться со своего не Бог весть как приспособленного ложа.

— Они построили какой-то навес на колесах и подкатили его к стене, — ответил Гримз, оглядываясь на кучку стоявших поблизости подчиненных. Те согласно кивнули.