Эмма Орци - Рыцарь любви

Благодаря густому туману маневр удался как нельзя лучше, и, когда тележка поравнялась с указанными воротами, Жюльетте и Деруледу было приказано поскорее сойти. Никто этого не заметил.

– Вперед, или, согласно приказу, я застрелю вас на месте! – прошептал грубый голос им на ухо.

Но они не думали сопротивляться. Прозябшая Жюльетта молча оперлась на руку Деруледа.

По приказу Сантерра подошли еще двое гвардейцев, и маленький конвой быстро зашагал, удаляясь от арены бунта.

Осужденные недоумевали: куда же их ведут? Может, в какую-нибудь отдаленную тюрьму, подальше от разъяренной черни? Оба они уже чувствовали близость смерти. До сих пор они не обменялись ни словом, ни вздохом, но рука Жюльетты доверчиво сжала руку Деруледа, и он понял все, что эта рука хотела дать понять ему. В один миг позабылось все, кроме этого прикосновения. Ни ожидания смерти, ни страха как не было. Настоящее стало прекрасным.

Дерулед уже не думал: «Она меня не любит, иначе не предала бы меня». Жюльетта же поняла, что он простил, и они шли рука об руку вперед, не спрашивая себя куда.

Им пришлось проходить мимо маленькой дрянной гостиницы «Кривая лошадь» – той самой, где останавливался сэр Перси Блейкни. Дерулед узнал ее и невольно подумал о своем друге.

– Стой! – внезапно раздалась громкая команда. Конвой остановился. В темноте брякнули ружья – уж не собираются ли стрелять?

– За мной, Дерулед! С вами Рыцарь Алого Первоцвета! – послышался возглас, а вслед за тем чья-то сильная рука сбросила и погасила соседний фонарь.

Дерулед и Жюльетта почувствовали, что их толкают в ближайшую дверь, тогда как голос сэра Перси раздавался еще на улице.

Послышался шум борьбы, сопровождавшейся здоровой английской бранью, благодаря которой Жюльетта и Дерулед поняли, в чем дело.

– Молодчина Тони! Черт возьми! Чисто сделано, Фоулкс!

Двое гвардейцев из отряда Сантерра лежали без движения на земле, а трое других связывали их веревками.

– Что, друг Дерулед? Вы не ожидали, что я привезу мадемуазель де Марни в такую проклятую нору? – И высокая широкоплечая фигура якобинского оратора, кровожадного гражданина Ленуара, предстала перед пораженными Жюльеттой и Деруледом. – Тысяча извинений, мадемуазель, что пришлось заставить вас пережить столько ужасов, но это был единственный способ спасти вас. Теперь вы среди друзей.

– Блейкни… – начал Дерулед.

– Тише! Не забывайте, что мы в Париже, и еще не известно, как из него выберемся. Клянусь всеми дьяволами, моему другу Тенвилю не очень-то понравится, что гражданин Ленуар натянул нос гражданам депутатам.

Все пошли в темную узкую комнату нижнего этажа.

Блейкни громко позвал Брогара, содержателя гостиницы.

– Где вы изволите скрываться? – обратился он к лебезившему перед ним Брогару, в карманах которого позвякивало английское золото. – Живо веревку для солдат! Внести их и влить им в глотки то, что я велел приготовить. Проклятие! Лучше бы с ними не связываться, но иначе этот дьявол Сантерр не поверил бы нам. Впрочем, большого вреда не будет от этого ни гвардейцам, ни нам.

Связанных внесли, и на улице водворилась полная тишина.

– Итак, друзья, сегодня мы должны выбраться из Парижа, – продолжал Блейкни, – или все угодим на гильотину.

Хотя сэр Перси говорил весело, но в его голосе звучала тревожная нотка, и его друзья, понимая, что опасность далеко не миновала, готовы были беспрекословно повиноваться ему. Лорд Энтони Дьюхерст, сэр Эндрю Фоулкс и лорд Гастингс великолепно исполнили свои роли. Лорд Гастингс сообщил приказ Сантерру, и все трое по команде сэра Перси обезоружили национальных гвардейцев.

– Мадемуазель де Марни, – обратился Блейкни к Жюльетте, – позвольте проводить вас в комнату, которая хоть и плохонькая, но все же в ней вы сможете немного отдохнуть, а пока мы побеседуем о дальнейшем с нашим другом Деруледом. В комнате вы найдете платье, которое попрошу надеть как можно скорее. Это гадкие тряпки, но ваша и наша жизни зависят от вашего содействия. – Поцеловав кончики пальцев Жюльетты, он открыл перед ней дверь в соседнюю комнату и, когда она скрылась, повернулся к товарищам: – Вот целые узлы всякого тряпья. Мы все должны составить банду самых настоящих санкюлотов.

Через десять минут все было готово, и четыре грязных, жалких тела предстали перед своим предводителем.

– Прекрасно! – с восхищением воскликнул Блейкни.

В эту минуту из соседней комнаты появилось какое-то ужасное подобие женщины, и приветствовали ее крики восторга. В дверях стояла настоящая оборванка «вязальщица», с удачно загримированным лицом, с прядями седых волос, выбивавшихся из-под грязного чепца. Сознавая всю важность своей роли, Жюльетта не пожалела своего хорошенького личика. Хорош был и Дерулед – босой, в потертых штанах и рваной блузе.

– Все мы смешаемся с толпой и будем делать все то, что делает она, – обратился сэр Перси к новоиспеченным санкюлотам. – Вы, мадемуазель де Марни, ни под каким видом не отпускайте руки Деруледа. Это, кажется, нетрудная обязанность? – прибавил он со своей обычной добродушной улыбкой. – А вы, Дерулед, будете заботиться о мадемуазель Жюльетте, пока мы не покинем Парижа. Помните, мы можем находить друг друга по трижды повторенному крику морской чайки. Итак, вперед, вон из Парижа, и помогай всем нам Бог!

– Мы готовы, – проговорил Дерулед, беря Жюльетту за руку. – И Бог да благословит славного Рыцаря Алого Первоцвета.

Нетрудно было угадать, куда направилась толпа: крики и гиканье раздавались с самого отдаленного берега реки. До прибытия подкрепления Сантерру так и не удалось удержать мятежников, которые в конце концов прорвали цепь солдат и обступили… пустую тележку.

– Они уже в Тампле! – со злорадным торжеством кричал Сантерр, забавляясь общим недоумением.

В эту минуту Сантерру грозила серьезная опасность, так как гнев обманутой черни готов был обрушиться на него и на его отряд, но вдруг в толпе раздался громкий призыв:

– В Тампль! В Тампль!

Не прошло двух минут, как вся местность по соседству со зданием суда очистилась от народа, устремившегося к улице Тампль с криками «На фонарь их, на фонарь!».

Сэр Перси со своими санкюлотами нашел ближайшие улицы совсем пустыми, только несколько бунтовщиков, отделившись от толпы, измученные и промокшие, возвращались по домам. Маленькая группа санкюлотов не привлекала ничьего внимания, и сэр Перси храбро обращался к прохожим с вопросами:

– Эй, гражданин, как пройти на улицу Тампль? Что, гражданка, уже повесили этих изменников?

На эти вопросы обыкновенно отвечали только бранью, и никто не обращал внимания ни на «Ленуара», ни на его друзей.

На одном из перекрестков Блейкни обратился к своим спутникам:

– Мы приближаемся к толпе, старайтесь проникнуть в самую глубь ее, за тюрьмой мы опять сойдемся. Помните крик морской чайки.

И он исчез в тумане.

– Вы не боитесь, дорогая? – обратился к своей спутнице Дерулед.

– Нет, пока вы со мной, – ответила Жюльетта.

Через несколько минут они присоединились к ревущей толпе, горя страстным желанием жизни и свободы. Они также пели и кричали, стараясь ничем не отличаться от других.

Когда трое англичан, Дерулед и Жюльетта вышли на площадь перед Тамплем, где-то в стороне послышался пронзительный крик морской чайки, затем в толпе чей-то резкий голос закричал:

– Будь я проклят, если арестованные действительно уже в Тампле! Граждане, нас опять провели!

Это предложение не замедлило найти себе сторонников и было встречено с дикой яростью, толпа буквально обрушилась на громадную мрачную тюрьму. Казалось, что страшный день 14 июля 1789 года повторится и что Тампль разделит судьбу Бастилии. Передовая часть толпы уже достигла портика и, громко крича, требовала смотрителя тюрьмы. Никто не появлялся. Положение становилось опасным.

– Черт возьми, – кричал во всю глотку тот же пронзительный голос, – их нет в Тампле! Им позволили бежать и теперь боятся народного гнева!

Эта новая мысль была также успешно воспринята толпой.

– Арестованные бежали! Арестованные бежали! – подхватили голоса с новым озлоблением.

– И вероятно, уже успели перебраться за заставу! – снова подсказал тот же самый голос.

– К заставе! К заставе! – вопила чернь.

Как табун диких лошадей, понеслась она по городу, не отдавая себе отчета в своих действиях, почти забыв о первоначальной причине своего гнева. Англичане, Дерулед и Жюль етта не пристали к бегущим, бросившимся кто куда. С восточной стороны раздался крик чайки, и маленькая группа санкюлотов направилась туда, откуда доносился призыв ее вождя. Огромная толпа собралась уже у Менильмонтанской заставы, за которой лежит кладбище Пер-Лашез. К этой толпе и присоединились переряженные беглецы.

Ворота Парижа охранялись отрядами национальных гвардейцев, во главе каждого стоял офицер. Но что это могло значить в сравнении с такой могучей толпой? У каждой из парижских застав собралась теперь по крайней мере пятитысячная толпа, осадившая охрану и с криками «Четырнадцатого июля!» требовавшая, чтобы открыли заставу.

Между тем мелкий дождь превратился в настоящий ливень, то и дело раздавались удары грома, и яркая молния озаряла жалких, промокших людей.

Через какие-нибудь полчаса толпа была уже за заставой. Победа была полная: и офицеры, и солдаты должны были уступить силе.

А дождь все лил. За торжеством победы последовала реакция. Мокрое платье, усталость, охрипшее горло – все это подавляло энтузиазм. Да и что же в конце концов было достигнуто?

Величавыми рядами тянулись темные памятники безмолвного кладбища, громадные кедры, как бесчисленные привидения, расстилали над ними свои причудливые ветки, производя жуткое впечатление на толпу отбросов человечества. Молчаливое величие этого города мертвых как бы издевалось застывшей улыбкой над страстями города живых.

Мрачный вид кладбища заставил утомленную чернь остановиться; содрогаясь, повернула она прочь от этого места вечного упокоения.