– Одну эту ночь – в обмен на твое обещание! – сказала Дуглесс, откидывая голову назад. Она изо всех сил старалась удержать в памяти, что именно ей нужно сделать, пока руки и губы Николаса не изгонят окончательно любые мысли из ее головы! – Дай мне клятву! – воскликнула она.

– Все, что у меня есть, – твое. Да разве ты этого не знаешь?! – отозвался он, а губы его при этом скользили ниже и дальше по всему телу… Руки его при этом лежали у нее на бедрах, и пальцы зарывались в податливую плоть.

– В таком случае не уезжай завтра! – сказала она. – Одну сегодняшнюю ночь за завтрашний день!

Сильные руки Николаса при этом поднимали ее бедра, так что рубашка трещала по швам и почти сползла с тела.

– Ты можешь иметь все мои «завтра»! – воскликнул он.

– Ну, пожалуйста, Николас! – молила Дуглесс, пытаясь вспомнить, что именно ей следует сказать, но его ласки мешали. – Ну, пожалуйста, любовь моя! Я скоро уйду, и ты должен дать мне клятву!

Секунду спустя Николас поднял голову и, прижимаясь лицом к ее дивному телу, перебрался повыше и взглянул ей в глаза. Он плохо соображал, охваченный страстью, эта женщина так много для него значила, но все же он услышал ее.

– Ну, и какой же клятвы ты от меня хочешь? – спросил он, и голос его прозвучал глухо.

Приподняв голову, Дуглесс ответила:

– Я проведу эту ночь с тобой, только обещай, что не женишься на Летиции после моего ухода! – почти невозмутимо произнесла она.

Долго, очень долго Николас пристально смотрел ей в глаза. У Дуглесс даже дыхание перехватило: не так-то просто было ей решиться на это, но она должна помешать этому браку, если даже ей придется навсегда потерять Николаса и вернуться в свою эпоху!

Внезапно он скатился с нее, спрыгнул с постели и накинул на себя что-то вроде халата. Подойдя к камину, он долго стоял, повернувшись к ней спиной, и когда заговорил, голос у него был сдавленный, хриплый:

– Неужели ты думаешь, что ради одной-единственной ночи я соглашусь расстаться с тобой навеки?! И неужто ценишь себя столь низко, что готова продаться в обмен на мое обещание?!

Его слова заставили Дуглесс почувствовать себя такой ничтожной! Натягивая то, что осталось рубашки, она, словно оправдываясь, проговорила:

– Я не смогла придумать ничего лучшего, но готова на все, только бы не было твоей свадьбы!

Обернувшись, он посмотрел на нее, и глаза его потемнели от обуревавших его чувств.

– Ты рассказывала мне о твоей стране, о ваших обычаях, – начал он. – Но неужто ты вообразила, что весь мир живет по вашим правилам? Предстоящая свадьба для меня лично ничего не значит, но ты почему-то придаешь огромное значение.

– Я не могу допустить, чтобы ты рисковал жизнью ради…

– Да, но ты рискуешь нашими жизнями ради нее! – гневно воскликнул он, не дав ей договорить, и глаза его засверкали. – Ты мне без конца твердила, что никогда не сможешь лечь со мной в постель, и вот, однако же, ты здесь, одетая как… как какая-нибудь… – Он не договорил.

Дуглесс и впрямь почувствовала себя этакой проституткой и натянула простыню на свои голые плечи.

– Поверь мне, я всего лишь пыталась отговорить тебя от этой женитьбы, – проговорила она, чувствуя, что вот-вот расплачется.

Он подошел к кровати и, склонившись над Дуглесс, сказал:

– Что же это за любовь у тебя ко мне?! Она побуждает тебя залезть ко мне в постель и вести себя подобно… шлюхе?! Да, тебе не нужны богатства. Но ты хочешь, чтобы я обесчестил свою семью, чтобы отказался от того, что для меня важнее всего на свете!

– О, не надо, пожалуйста, не надо! – проговорила Дуглесс, закрывая лицо ладонями. – Я этого не вынесу! Я никогда и не думала…

Присаживаясь на краешек кровати, он убрал с лица ее руки и сказал:

– Ты хоть понимаешь, как меня страшит эта свадьба? Как я боюсь женщины, которую обязан сделать своей женой?! Будь я свободен, находись в вашем времени, я взял бы в жены ту, которую люблю, но здесь не могу этого сделать! Мне не прокормить жену. А Кит, женись я на тебе, лишил бы меня крова, пищи и одежды…

– Нет, Кит вовсе не такой! И уж конечно, мы бы нашли какой-нибудь выход, чтобы жить вместе! Ты помогаешь Киту управлять поместьями, и он не стал бы просто вышвыривать тебя вон, он бы…

Крепко сжимая ее запястья, Николас воскликнул:

– Ты что, не способна понять, что я говорю?! Я должен вступить в этот брак!

– Нет! – прошептала она, – нет и нет!

– Но ты не можешь остановить то, что должно случиться! – вскричал он. – Ты только можешь помочь мне!

– Но как?! Каким образом? Разве я в силах отвести от тебя топор палача?!

– Да, именно, – ответил он. – Ты можешь это сделать! Можешь остаться со мной навсегда!

– Навсегда?! А ты, значит, станешь жить с другой женщиной, да? Спать с нею? Заниматься с нею любовью?!

Отпуская ее руки и продолжая глядеть на голые плечи, едва прикрытые простыней, он воскликнул:

– Что ж, тогда делай это! Видно, ты предпочитаешь навеки расстаться со мной, чем видеть меня с другой!

– Нет-нет! – взволнованно проговорила она. – Дело совсем не в этом! Попросту Летиция – само воплощенное зло! Я же тебе говорила, что она намерена сделать! Ну, женись на какой-нибудь другой женщине!

Грустно улыбнувшись на это, Николас спросил:

– Да разве ты позволила бы мне взять в жены другую? Касаться ее? Неужто впрямь согласилась бы отойти в сторонку и так жить до конца дней твоих и моих?

Дуглесс сглотнула стоявший в горле комок. В самом деле, смогла бы она находиться с ним в одном доме, если бы он жил с другой? И что бы она стала делать – выступать в роли незамужней тетушки детей Николаса? И что чувствовала бы, если бы каждую ночь он отправлялся в постель с другой? И сколь долго он продолжал бы любить ее, если бы не мог к ней прикасаться? И вообще, хватило бы у них сил любить лишь платонически?!

– Не знаю, – тихо ответила она. – Да, я не знаю, смогла ли бы видеть тебя с другой женщиной! О, Николас, Николас, я просто не знаю, что и делать!

Николас сел рядом и, крепко обняв ее, сказал:

– Я не пойду на риск потерять тебя даже ради сотни таких, как Летиция! Ты – все для меня! Сам Господь Бог направил тебя ко мне, и я не намерен тебя отпускать!

Он распахнул полу халата и положил ее голову себе на грудь. Глаза ее наполнились слезами.

– Мне страшно, – прошептала она. – Эта Летиция…

– Ой, ну, самая обычная женщина, не более и не менее! И нет у нее ни слишком большого ума, ни каких-либо чудодейственных амулетов, гарантирующих ей власть. Если ты будешь рядом со мной, она не сможет причинить вреда ни мне, ни моему семейству.

– Рядом с тобой? – переспросила она, ласково проведя пальцами по его груди. – Думаешь, я могла бы находиться рядом и не касаться тебя?

Отстраняя ее трепещущие пальцы, он спросил:

– А ты уверена, что должна будешь вернуться, если я…

– Да, – твердо произнесла она. – Уверена. Сжимая ее пальцы, он глядел на них так, как голодный смотрит на пиршественный стол.

– Значит, мы многого лишимся, если хоть разок попробуем, да?!

– Да, – печально отозвалась она. – Многого, очень и очень многого!

Отпустив ее руку, он сказал:

– Тогда уходи: я все-таки мужчина и не вынесу такого искушения!

Дуглесс и сама знала, что ей следует уйти, но она все медлила и снова попыталась положить ладонь на грудь Николаса.

– Уходи же! – повелительно выкрикнул он.

Она скатилась с кровати и выбежала из спальни. Примчавшись в комнату Гонории, она скользнула в постель, но уснуть не могла.

Итак, завтра мужчина, которого она любит, который значит для нее так много, что даже время не в силах их разлучить! – уезжает, чтобы жениться на другой! Что же будет делать Дуглесс, когда Николас привезет сюда свою красавицу жену? Уже за одно то, что все только и говорили о красоте Летиции, Дуглесс могла ее возненавидеть. Следует ли ей присесть в учтивом поклоне и поприветствовать ее?! И произнести что-нибудь вроде: «Надеюсь, вы получили достаточно удовольствия, находясь с ним? Он что, и с вами оказался столь же пылким любовником, каким был со мной?!»

И Дуглесс вообразила, как Николас и его очаровательная жена вместе смеются какой-то одним им понятной шутке. Она явственно представила себе, как Николас подхватывает Летицию на руки и уносит в их совместную спальню! И что потом – неужто они склонят головы над совместной трапезой и станут улыбаться друг другу?!

И Дуглесс изо всех сил саданула кулаком по подушке, так что Гонория даже вздрогнула во сне. Все мужчины – такие болваны! Они просто неспособны пройти мимо какого-то хорошенького женского личика! И когда какой-нибудь мужчина интересуется женщиной, то все, что он хочет о ней знать, это хорошенькая ли она! Ни один мужчина никогда не спросил, есть ли у женщины какие-то моральные принципы, честна ли она, добра ли, любит ли детей… Дуглесс представилось, как эта распрекрасная Летиция станет под самым носом Николаса мучить какого-нибудь щенка, а он и не заметит этого, потому что его дорогая, исполненная страсти Летиция устремит на него из-под ресниц блещущий похотью взор!

– Ох уж эти мужики! – пробормотала Дуглесс и тут же подумала, что к данному случаю это не относится: ведь Николас сегодня ночью не позволил ей соблазнить себя, ибо боялся ее потерять. И если уж это не любовь, то что же тогда любовь?

– А может, он попросту сберегал себя для Летиции? – пробормотала Дуглесс в подушку и залилась слезами.

Взошло солнце, а Дуглесс все плакала. Ощущение было такое, что она попросту не в силах остановиться. Гонория делала все, что в ее силах, чтобы ободрить Дуглесс, но ничто не помогало.

Дуглесс просто была не способна что-либо видеть, слышать, не могла думать ни о чем, кроме Николаса и красавицы, на которой ему предстояло жениться. Конечно, выбор у нее есть, страшный выбор, в общем-то, даже и не выбор, и одна только мысль о нем побудила ее еще пуще расплакаться. Она могла бы остаться жить в шестнадцатом столетии и смотреть на Николаса с женой, на то, как они болтают друг с Другом, как Летиции отвели почетное место в семейной иерархии! Конечно, она могла потребовать, чтобы Николас отказался от жены, иначе она, Дуглесс, его покинет! Но что в таком случае она стала бы делать?! Как смогла бы заработать себе на жизнь в этом шестнадцатом веке? Водить такси, что ли?! А может, стать секретаршей высокого ранга? Она довольно-таки хорошо управляется с компьютером! Но Дуглесс достаточно времени провела в елизаветинской эпохе и поняла, что женщина здесь не может существовать без мужчины! Она даже не может проскакать одна на лошади милю-другую, не опасаясь грабителей!