Родители никогда не сравнивали ее с сестрами. Да им и не требовалось делать это, ибо весь дом был заполнен их наградами за теннис, за участие в скачках, за баскетбольные состязания, медалями за разведение пчел, красивыми ленточками за успехи в науке и так далее. Лишь однажды Дуглесс удалось отхватить желтую ленточку в качестве приза третьей степени – в церкви, за отлично испеченный пирог; и ее гордый отец повесил эту ленточку на стенку, рядом с ленточками остальных своих дочерей – перворазрядными голубыми и лиловыми «за лучший результат»! Однако ее единственная желтая ленточка выглядела на этом фоне странно, и смущенная Дуглесс сама потом сняла ее!

Похоже, всю свою жизнь она только и мечтала угодить всем вокруг, но не была на это способна! Ее отец всегда утверждал, что для него все будет прекрасно, что бы она ни сделала, но достаточно было Дуглесс бросить взгляд на материальные свидетельства успехов сестер, и ей становилось ясно, что ей нужно работать гораздо больше! Роберт был одной из ее попыток удовлетворить всех членов семейства. Не исключено даже, что Роберт, будучи известным хирургом, планировался ею на роль самого значительного из всех ее призов!

Да, думала она, Николас точно спас ее, но не в том смысле, какой он сам вкладывал в это выражение! Не тем он спас ее, что спустил Роберта с лестницы, а тем, что относился к ней уважительно и она в результате начала на себя смотреть его глазами! И она, Дуглесс, очень даже сомневается: сумели бы ее сестры так замечательно справиться со всем тем, что случилось с нею, как это сделала она! Ведь все ее сестры, такие разумные, такие трезвомыслящие, уж конечно же вызвали бы полицию к мужчине, одетому в доспехи и утверждавшему, будто он явился прямо из шестнадцатого века! И, разумеется, ни одна из них не оказалась бы настолько мягкосердечной, чтобы сжалиться над жалким свихнувшимся типом!

– Что же это побуждает вас так улыбаться?! – тихо спросил ее Николас.

– Да так, вспомнила о сестрах. Они у меня – само совершенство! Прямо-таки ни единого недостатка в них не сыщешь, но я вдруг только сейчас поняла, что совершенство иногда влечет за собой одиночество! Конечно, может, я и вправду все пытаюсь понравиться другим, но, насколько я понимаю, это не самое плохое! А может, я просто искала такого человека, которому стоит нравиться!

Было ясно, что Николас как-то смущен этим ее признанием. Взяв ее руку, он стал целовать ладонь, повторяя:

– Мне ты нравишься, больше всех нравишься! Она выдернула руку и запинаясь проговорила:

– Но мы… но нам… нам не следует касаться друг друга! Он бросил на нее взгляд из-под ресниц и тихо спросил:

– Но мы ведь уже касались, не правда ли? И я вспоминаю, что уже видел тебя! И мне кажется, я уже знал когда-то, что значит касаться тебя!

– Да, – шепотом ответила Дуглесс. – Да, мы касались друг друга! – Они были с ним в спальне вдвоем, лежали на кровати, в комнате было совершенно темно, если не считать золотистого отблеска пламени от трех свечей на подсвечнике.

– Но если мы уже прикасались друг к другу, значит, можем повторить это сейчас! – воскликнул он, протягивая к ней руки.

– О нет! – вскричала она, умоляюще глядя на него, – Нет, мы не должны! Иначе меня тотчас же вернут в мою эпоху!

Сам не зная почему, Николас не стал продвигаться к ней ближе. Просто в тоне Дуглесс он почувствовал некую силу. Никогда еще он не останавливался, если женщина говорила «нет», и уже достаточно рано понял, что это женское «нет!» в действительности ничего не значит! Но сейчас, лежа в постели рядом с этой самой желанной женщиной, он почему-то внял ее словам!

Откинувшись вновь на подушки, он с тяжелым вздохом сказал:

– Я слишком слаб, чтобы добиваться многого!

– Это точно! – засмеялась Дуглесс. – И можешь мне поверить: у меня есть кое-какие земельные угодья во Флориде, так что я способна купить тебя!

Уразумев смысл ее слов, Николас ухмыльнулся.

– Иди же сюда, ко мне поближе, и расскажи еще про твой век и про то, чем мы там занимались в нем! – проговорил он, протягивая к ней здоровую руку, и Дуглесс, вопреки собственным, весьма здравым рассуждениям, придвинулась к нему.

Он привлек ее к себе близко-близко и обнял. Какое-то время она пыталась бороться с ним, но потом, вздохнув, сдалась и прильнула к его обнаженной груди.

– Мы тогда купили для тебя кое-что из одежды, – улыбаясь воспоминаниям, проговорила она. – А ты набросился на несчастного продавца, потому что цены тебе показались необыкновенно высокими. А потом мы отправились пить чай. Ты прямо-таки обожал чай! Потом мы отыскали для тебя гостиницу, где можно было переночевать и позавтракать. – И, помолчав немного, она сказала:

– Да, это была та самая ночь, когда ты отыскал меня под дождем!

Николас как-то вполуха слушал ее: он и сам не был уверен в том, что вполне верит ее россказням насчет прошлого и будущего, но в своих ощущениях от того, что она лежит в его объятиях, был вполне уверен! Прижавшееся к нему тело было чем-то, что он помнил весьма хорошо!

Она тем временем объясняла ему, что он вроде бы обладал способностью как-то «слышать» ее. При этом она сказала, что не очень-то понимает, как это происходит, но что в первый же день появления здесь, в шестнадцатом веке, она использовала эту его способность. Она «взывала» к нему тогда, в дождь, и он явился к ней, и она выругала его за то, что он был столь груб с нею и заставил трястись на хребте лошади. А потом, когда он ее запер в мансарде, она вновь «призвала» его!

Николасу не требовалось более пространных объяснений, ибо он всегда чувствовал то же самое, что и она. Вот и сейчас, когда она лежит в его объятиях, положив голову ему на грудь, он чувствует исходящее от нее спокойствие, но и сексуальное возбуждение! И он никогда прежде не испытывал такого сильного вожделения к женщине, как в этот раз, но все-таки что-то его останавливает!

А она рассказывала о Беллвуде и о том, как он показал ей потайную дверцу в стене.

– После этого я окончательно поверила тебе, – сказала Дуглесс. – И ты тогда очень расстроился, потому что люди помнили только о твоих недостойных делах и забыли о добрых. Это и послужило причиной! Ведь ни один из жителей двадцатого века так и не знал, что именно ты спроектировал замок в Торнвике – ничего ведь не осталось, никаких документов, доказывающих, что именно ты строил его!

– Но я не мастеровой! – воскликнул Николас. – И я не… Она как-то вся сжалась и глянула на него:

– Я уже говорила тебе, что у нас там, в нашем мире, все по-другому! У нас таланту всегда воздают по заслугам!

Теперь он пристально посмотрел на нее – лицо ее было совсем рядом с его лицом. Он приподнял его кончиками пальцев за подбородок, потом медленно-медленно прильнул губами к ее губам и нежно поцеловал!

И вдруг он отпрянул в испуге. Глаза ее были прикрыты, все тело расслабилось и так и льнуло к нему. И он мог бы сейчас соединиться с ней, он хорошо это знал – и все же что-то его останавливало! Он провел пальцами по ее подбородку и почувствовал, что рука у него дрожит! Вообще, у него было ощущение, будто он – мальчишка, который впервые лег в постель с женщиной! Разница была лишь в том, что даже в свой самый первый раз в постели с женщиной он, Николас, был полон нетерпения и пыла и вовсе не дрожал, как сейчас!

– Что же это ты со мной делаешь? – прошептал он.

– Не знаю, – хриплым голосом отозвалась Дуглесс. – Мне кажется, мы с тобой предназначены друг для друга! Да, хотя нас разделяют четыре столетия.

Проводя рукой по ее щекам, шее, по плечу, по ее руке, он воскликнул:

– И все-таки, несмотря на это, я не могу лечь с тобою в постель, да?! И не могу сорвать с тебя эти одежды и покрыть поцелуями твое тело – груди, ноги, целовать… – Ну, пожалуйста, Николас, остановись! – взмолилась она, высвобождаясь из его рук. – Ведь и так тяжело! Мне известно только одно: когда мы с тобою были вместе в двадцатом веке, ты исчез именно после того, как мы занялись с тобой любовью! Я пыталась тебя удержать, но ты выскользнул прямо у меня из рук! И вот теперь ты опять со мной, и я не хочу вторично потерять тебя! Мы можем вместе проводить время, разговаривать друг с другом – вообще, можем быть очень близки друг другу – за исключением лишь интимной близости, конечно, если ты хочешь, чтобы я осталась с тобой!

Николас глядел на нее, видел и чувствовал ее боль, но в тот момент ему больше хотелось заняться с ней любовью, чем постичь что-либо, относящееся к ней.

Но Дуглесс словно прочла его мысли и, когда он бросился к ней, буквально скатилась с кровати.

– Нет, все же одному из нас следует быть благоразумным! – воскликнула она. – Тебе надо немного передохнуть, а завтра мы опять побеседуем.

– Но я не беседовать с тобой хочу! – угрюмо сказал он. Рассмеявшись при воспоминании о всех тех уловках, к которым она когда-то прибегала, чтобы соблазнить его, Дуглесс твердо сказала:

– И все-таки – завтра, любимый! А сейчас мне нужно идти! Уже почти рассвело, и я должна встретиться с Люси, и еще…

– Кто это Люси?

– Леди Люсинда… как ее там, бишь, дальше? Ну, девушка, на которой собирается жениться Кит.

– Ой, эта толстушка, что ли?! – презрительно фыркнул Николас.

– Ну, разумеется, где ей сравняться красотой с женщиной, на которой ты собираешься жениться, верно? – гневно спросила Дуглесс.

– Что ж, ревность тебя украшает! – усмехнулся Николас.

– Я вовсе не ревную, я… – начала она и отвернулась от него. Конечно, словом «ревность» невозможно описать то, что она чувствовала к этой Летиции! Но она не проронила ни слова: ведь Николас ей ясно сказал, что любит женщину, на которой собирается жениться, и конечно же не станет слушать ничего плохого о ней.

– Ладно, мне пора! – проговорила она наконец. – И я бы хотела, чтобы ты поспал!

– Я бы прекрасно спал, если бы только ты осталась со мной! – ответил он.

– Лгун несчастный! – Она улыбнулась, но приблизиться к нем) не решилась. Она так устала за прошедший, полный напряжения день и бессонную ночь. Забрав с собой свою сумку, Дуглесс отступила к двери и еще разок – последний! – посмотрела на него: грудь обнажена, и смуглая кожа так хорошо смотрится на фоне белизны подушек! Она поспешила прочь из спальни, пока не передумала.