– Один из них – вероятно, ваш! – прокомментировала это Дуглесс, беря в руки тетрадку для заметок Однако Николас, настроенный миролюбиво, заметил лишь:

– Нет никаких оснований думать о ней дурно: ведь она умерла во время родов, и ребенок тоже погиб.

– Прошу прощения! – сказала Дуглесс, а сама подумала – И на лице ее при этом появилась гримаска брезгливости, – что женщина эта запросто могла скончаться из-за какой-нибудь сущей ерунды – ну, например, из-за того, что акушерка просто-напросто не вымыла рук!

Дуглесс все пыталась придумать, как бы добиться, чтобы их, как можно скорее, пригласили в поместье Хэарвудов, но как ученый она не котировалась, а Николас, хотя и был графом, лишился титула после того, как его обвинили в измене. Она без конца размышляла над этой проблемой, пока не почувствовала, что ужасно хочет спать, и, пожелав Николасу спокойной ночи, отправилась почивать восвояси.

Так-то оно лучше! – решила она, уже засыпая. Теперь она вполне контролирует свои чувства: с Робертом покончила, а влюбляться в женатых у нее навсегда пропала охота! Она поможет Николасу вернуться к супруге, поможет ему восстановить репутацию, а потом полетит домой с чувством полной удовлетворенности! Хоть раз в жизни, по крайней мере, она не втюрилась в недостойного ее мужчину!

Рано поутру Николас разбудил ее, с шумом распахнув дверь спальни.

– Вы верхом ездить умеете? – спросил он. – Вообще-то, в ваше время еще ездят на лошадях или нет?

Дуглесс уверила его в том, что умеет ездить верхом благодаря заботам своих кузенов из Колорадо. После завтрака она выяснила, где находится ближайшая школа верховой езды с лошадьми напрокат. До нее было четыре мили, и Николас настоял на том, чтобы они отправились туда пешком. Очутившись в конюшне, он с презрением отверг всех лошадей, которых ему предложили, но при виде здоровенного жеребца, носившегося по загону, глаза его вспыхнули. Жеребец метался по загону, время от времени становился на дыбы и ошалев помотал головой, как бы отпугивая от себя любого, кто посмел бы к нему приблизиться. Будто завороженный Николас направился в его сторону, и жеребец помчался на него, заставив Дуглесс тотчас же соскочить с забора, на котором она сидела.

– Я возьму этого, – заявил Николас.

– Не думаете же вы заняться всерьез укрощением этой лошади! – возразила Дуглесс. – Вон, в конюшнях полным-полно коней, выбирайте любого!

Несмотря на всеобщие уговоры, ничто, однако, не могло поколебать решения Николаса. Пришел и владелец конюшен, который подумал, что славно повеселится, увидев, как клиент сломает себе шею. Дуглесс знала, что в Америке в подобных случаях речь непременно зашла бы о страховке, но вот в Англии – дело другое. Жеребца загнали в стойло, конюх его оседлал, а потом вывел на поле и с веселым видом вручил поводья Николасу.

И вот теперь Николас восседал на жеребце – ему без особого труда удалось укротить животное.

– В жизни не встречал такого отличного наездника! – заметил конюх. – Должно быть, он много занимается верховой ездой, а?

– Да он только одно это и делает! – откликнулась Дуглесс. – Скорее на лошади поскачет, чем сядет в машину! По правде говоря, он в жизни куда больше времени провел верхом на лошади, чем за рулем машины!

– Оно и видно! – пробормотал конюх, взирая на Николаса с благоговением.

– Ну, вы сами-то готовы? – спросил тот у Дуглесс. Дуглесс вскочила на свою смирную кобылку и поспешила за ним. Похоже, она не видела прежде человека более счастливого, чем был в эту минуту Николас, и она еще раз подумала, насколько же непривычен для него современный мир и как этот мир отличается от его собственного. Конь и всадник в этом случае настолько идеально подходили друг другу, сливаясь в одно целое, как если бы Николас был каким-нибудь кентавром!

В сельской Англии полно тропинок и специальных дорожек для конного транспорта и всадников, и Николас галопом понесся по одной из них. Дуглесс хотела крикнуть ему, что лучше бы спросить у кого-нибудь дорогу, но потом сообразила, что маловероятно, чтобы кому-то за истекшие четыреста лет понадобилось передвигать Гошок-холл в какое-то иное место.

Ей было нелегко поспевать за Николасом, и она то и дело теряла его из виду, а однажды он даже вернулся за ней. В тот момент, стоя на развилке дорог, Дуглесс внимательно разглядывала почву, пытаясь обнаружить следы копыт его жеребца. Увидев это, Николас весьма заинтересовался, чем она занята. Дуглесс, изо всех сил сдерживая свою кобылу, пришедшую в возбуждение из-за того, что в опасной близости к ней находился агрессивный жеребец Николаса, сказала своему спутнику, что как-нибудь позже купит для него что-либо из книжек Луи Ламура и почитает о том, как находить дорогу по лошадиным следам.

В конечном счете она и без помощи Николаса отыскала нужную дорогу и поскакала по ней, пока не оказалась перед порогами, на которых была прикреплена небольшая латунная табличка с надписью «Гошок-холл». Заехав внутрь и продвигаясь по въездной дорожке, она увидела огромный, прямоугольной формы дом, напоминающий крепость, и великолепный парк, расположенный на холмах.

Дуглесс немного смущалась из-за того, что явилась в дом без приглашения и без предварительного оповещения хозяев, но Николас был уже у входа – он спешился и направлялся к какому-то высокому, несколько неряшливого вида мужчине, который, стоя на коленях и погрузив руки в землю, возился на клумбе с петуниями.

– Вам не кажется, что нам прежде всего следовало бы постучаться в парадную дверь? – спросила Дуглесс, поравнявшись с Николасом. – Быть может, лучше было бы вызвать мистера Хэарвуда и сказать ему, что нам хотелось бы ознакомиться с документами?

– Нет. Вы теперь находитесь в моих владениях, – ответил ей Николас и пошел прямо к садовнику.

– Но, Николас! – прошипела она ему вслед.

– Вы – Хэарвуд? – спросил Николас у садовника. Высокий мужчина обернулся и поглядел на Николаса. У него были голубые глаза, светлые волосы, уже начавшие седеть, а кожа на лице – чистая и розовая, как у младенца. Нельзя сказать, что вид у него был интеллигентный.

– Да, это я, – ответил мужчина. – А мы с вами разве знакомы?

– Я – Николас Стэффорд из Торнвика.

– Хм?! – произнес мужчина и поднялся с колен, даже не потрудившись отряхнуть грязь со своих старых брюк. – А вы – не из тех ли Стэффордов, чьего беспутного сынка когда-то осудили за измену?

Как показалось Дуглесс, мужчина говорил о событии так, как если б это произошло, скажем, лишь в прошлом году.

Хэарвуд оглядел сперва Николаса, а затем его лошадь. На Николасе был очень дорогой костюм для верховой езды, а на ногах высокие черные ботинки, начищенные до блеска, и Дуглесс вдруг почувствовала себя этакой замарашкой в своих джинсах «Найк» и хлопчатобумажной рубашке фирмы «Леви».

– Это вы на нем сюда прискакали? – поинтересовался Хэарвуд.

– Именно, – ответил Николас. – До меня дошли слухи, что вы тут обнаружили кое-какие документы, относящиеся к моему семейству.

– А, да-да, мы их нашли, – улыбаясь, ответил Хэарвуд. – Да, мы на них наткнулись, когда обвалилась одна из стен – похоже, кто-то припрятал их там. Пойдемте в дом, выпьем по чашечке чая и поглядим, можно ли сейчас сыскать эти бумаги. Мне кажется, они у Арабеллы.

Дуглесс тоже вознамерилась было пойти следом за ними, но Николас, небрежно глянув на нее, сунул ей в руку поводья своего жеребца и спокойно зашагал дальше рядом с лордом Хэарвудом.

– Эй, минуточку! – крикнула Дуглесс и двинулась было за ними, ведя в поводу обеих лошадей, но тут жеребец Николаса вздумал подняться на дыбы, и Дуглесс, обернувшись, пристально посмотрела на животное – жеребец в свою очередь косил на нее совершенно диким глазом.

– Вот только посмей! – предупредила его Дуглесс, и жеребец послушно прекратил свои игры.

Так что же это я такое делаю? – с удивлением спросила саму себя Дуглесс. Если предполагается, что я – секретарша Николаса и что мне положено вызнать секреты, которые стали, а может, и не стали известны его мамаше, то зачем же мне стоять здесь и держать в поводу лошадей?

– Может, мне, милорд, еще и обтереть их досуха? – пробормотала Дуглесс и пошла с лошадьми за угол дома, надеясь где-нибудь на заднем дворе отыскать конюшни и наконец-то избавиться от этих животных.

За домом находилось еще с полдюжины каких-то строений, и Дуглесс направила стопы к тому, что более всего смахивало внешне на конюшню. Она уже почти добралась до него, когда вдруг прямо на нее откуда-то выскочила лошадь с наездницей. С виду лошадь была такой же здоровенной и коварной, как жеребец Николаса, а на ней восседала всадница совершенно потрясающей наружности. Она идеально соответствовала тому воображаемому образу женщины, который служит эталоном красоты для любой девчонки, мечтающей о взрослости: высокая, стройная в бедрах, ноги длинные-предлинные, аристократическое лицо, большие груди, идеально прямая фигура, способная вызвать чувство зависти у стального клинка. На ней были типично английские бриджи для верховой езды, достойные кисти художника, а ее темные волосы собраны в довольно строгий пучок, но эта прическа лишь дополняла ее необыкновенную внешность.

Всадница остановила лошадь и, развернув ее, воскликнула:

– А это еще чья лошадь?! – Голос ее, исполненный повелительных ноток, служил неизменной приманкой для мужчин: низкий, с горловыми переливами, хрипловатый и властный. Дуглесс была в этом уверена. Ну-ка, сейчас сообразим! – подумала она. – Конечно же: это – наверняка прапрапра… и так далее, короче, правнучка той самой Арабеллы Настольной! Вот так удача!

– Это – лошадь Николаса Стэффорда, – ответила Дуглесс. Женщина побледнела, и бледность щек еще более оттенила алость ее губ и темноту глаз.

– Это что, шутка такая, да? – спросила она, пристально глядя на Дуглесс.

– Он – потомок того Николаса Стэффорда! – ответила Дуглесс, попутно пытаясь представить себе, какова была бы реакция представителей какого-нибудь семейства американцев, в присутствии которых кто-нибудь вздумал бы упомянуть имя их предка эпохи королевы Елизаветы! Разумеется, они бы даже не поняли, о ком, собственно, речь! Но здесь люди ведут себя так, как если б Николаса не стало лишь каких-нибудь пару лет тому назад!