И вновь, принятые мной решения разрушили её жизнь. Одна в целом мире, она обратилась к человеку, который такой же гнилой, как и её отец, и все эти решения привели нас сюда, меня, по-прежнему бессильного в том, чтобы защитить её.

Звук сирен полицейских машин становится громче и, глубоко внутри, я паникую. Что я делаю? Её рука дрожит; я вижу, что она близка к тому, чтобы потерять самообладание. Я не хочу, чтобы её посадили в независимости от того каким краткосрочным будет судебный приговор; не думаю, что она выкарабкается. Они никогда не слушали и не верили нам; они просто, не раздумывая, закроют её.

Её палец приближается к курку, и я знаю, что она на волоске от того, чтобы никогда не вернутся ко мне из ада и мучений, закрытая для всех чувств; я видел такое прежде – заключенные попадали в тюрьму из-за потери контроля и ожесточенности, с которой они не могли справиться. Она будет в заточении, а я буду брошен в этой безлюдной реальности, раскаиваясь в тех моментах, в которых я её подвел, пока она жила в безмолвной тьме камеры, возведенной её разумом для того, чтобы она могла выжить.

С этой секунды я не продумываю всё до мелочей; моё тело делает то, что естественно, то в чём оно всегда нуждалось. Я хочу её защитить наилучшим образом, каким только смогу и, если получение еще одного срока означает, что она будет вольна изменить свою жизнь – я сделаю это. Возможно, этот выбор будет другим, возможно, это лучшее решение, которое я когда-либо приму для неё – для нас обоих.

Делаю последний шаг к ней и выхватываю пистолет из её руки. Бесконтрольный выстрел насквозь продырявливает практически пустую банку из-под краски, из-за чего она разлетается по всей комнате. Я рад, что это всего лишь банка из-под краски, а не решающая пуля, обрывающая жизнь Пола, вне зависимости от того насколько он заслуживает этого. Чарли, подобно одичавшему зверю, борется в моих руках; на фоне борьбы, мне кажется, будто кто-то сверлит моё заживающее плечо. Я крепко держу её, слишком крепко. Наверное, ей больно и тяжело дышать, но я чертовски хорошо знаю, если ослаблю хватку – она выскользнет и сделает что-то безрассудное, глупое и опасное.

Еще один выстрел прогремел в воздухе и каждый инстинкт во мне заставляет бережно обернуть Чарли. Она перестает вырываться и хватается за мои руки, её пальцы впиваются в кожу. Следует второй выстрел, и что-то теплое попадает мне на лицо, шею и руку. На этот раз он не из того пистолета, который сейчас находится в моей руке. Я поворачиваюсь, чтобы, через плечо, взглянуть в сторону входной двери, не желая, чтобы что-либо или кто-либо добрался к Чарли. Сирена оглушает, смешиваясь с шумом крови в моих ушах.

Нона на подъездной дорожке, с ружьем наготове, оно больше не висит, как безвредная сумочка. Рядом с ней стоит Шериф Ноэль, его пистолет направлен вниз, на бездыханное тело Пола.

Голубая, застегнутая на все пуговки, рубашка Пола алеет с каждой секундой, а этот смертельный выстрел вызывает у меня дрожь; красная, жидкая жизненная сила Пола Паркера вытекает из дыры в его голове.

Чарли снова начинает вырываться, кричит, чтобы я отпустил её, но я не сделаю этого. Я не могу. Не хочу, чтобы она видела это; это будет еще одна неоправданная глыба вины, угнетающая её, еще один ночной кошмар, который будет красть её сон по ночам.

– Шшш, – успокаиваю её рыдания. Её тело содрогается под моим, каждый продолжительный всхлип вырывает кусочек мое сердца из груди.

– Папа?

– Шшш. Его и Пола теперь больше нет. Ты в безопасности. Мне так жаль, детка, так, так жаль, что снова подвел тебя.

Я хотел сказать ей: «Всё в порядке. Это не твоя вина, ты ничего не сделала». Вместо этого она рыдала, сжимая мою, пропитанную потом, рубашку.

– Она в порядке? – спрашивает Ноэль, наклоняясь и выбивая из руки Пола нож, который я не видел до этого, прежде чем проверить его пульс. Отсюда я могу сказать, что парень мёртв, но Ноэль должен убедиться, прежде чем согласиться с моими мыслями. Он ставит на предохранитель пистолет и связывается по рации, когда забирает у Ноны ружье. Слава Богу. На мгновенье я подумал, что стреляла она. Она простила себя спустя много лет, проведенных в церкви и молитв за то, что забрала жизнь у монстра; не уверен, что она проживет достаточно долго, чтобы простить себя, если бы она сделала это снова.

Две женщины в моей жизни, которых я снова и снова подводил. Ни в этой, ни в следующей жизни мне никогда не будет достаточно лет, которые обеспечат хоть чуточку нужного мне прощения.

Я поднимаю Чарли и прижимаю её к себе. Она крепче сжимает рубашку, хныкая мне в шею, когда я направляюсь в сторону входной двери. Ноэль кладет руку мне на плечо, приподняв брови. Он думает, что мы собираемся сбежать; если бы мы могли.

– Мне нужно вывести её отсюда. Вы можете допросить нас снаружи, но мы собираемся покинуть этот дом. Эти стены хранят слишком много боли и крови.

Он смотрит на нее, и я вижу, как в его глазах мелькает нечто, что я узнаю. Это чувство вины и стыда. Я тесно знаком с этими чувствами, она подобно моему талисману, чтобы не сдаваться, чтобы я старался быть лучше для неё и для себя. Вопрос в том, почему он смотрит на неё так?

– Не покидайте двор, – произносит он устало.

Я киваю и выхожу наружу в яркий солнечный свет, жара обволакивает нас влажной волной, и внезапно я чувствую себя совершенно измотанным. Мои руки болят и дрожат под небольшим весом Чарли, а ноги слово тяжелые мешки. Испугавшись, что уроню её присаживаюсь на землю и держу её, вдыхаю аромат её шампуня и не замечаю вторую патрульную машину, со скрипом останавливающуюся, на подъездной дорожке. Я просто сосредотачиваюсь на Чарли, на её дыхании, сердцебиении, её дрожащем теле в моих руках. Всё могло быть по-другому; всё могло закончиться гораздо хуже. Существует так много вариантов, во что могли превратиться наши жизни в той комнате и многие из них плохие. Нона садится рядом с нами, обнимая меня свое худой рукой. Она кладет голову мне на плечо, и я вздрагиваю от резкой боли.

Тот час же я понял, что совершил ошибку, не скрыв свою боль. Нона резко выпрямляется и вздыхает, прежде чем дернуть мою рубашку. Не хочу выпускать Чарли из рук, но она снова всячески пытается вырваться из моих объятий, так что я позволяю ей выскользнуть. Нона кривится и окидываю взглядом своё плечо, чтобы увидеть то, что я уже предполагал. Моя рана снова была частично открытой. Это было не так больно, как раньше, далеко не так, но боль очень жгучая, а от запаха моей собственной крови меня начинает тошнить.

– У тебя разошлись швы, – упрекает Чарли, будто я мог посодействовать этому. Это медсестра в ней, в Чарли, которую я боялся, что могу потерять. Она могла бы отчитывать меня всю жизнь, если это означало, что она вернулась в настоящее ко мне, а не проиграла демонам, следовавшим за нами по пятам.

Я пожал плечами, словно это не имело значения, потому что так и было. Это ни черта не значило в общем ходе событий. Пока она была со мной, остальное не имело значения.

– Нейт, еще где-то болит? – спрашивает она, пытаясь оставаться спокойной, но я слышу страх в её голосе, когда проводит рукой по моему лицу и руке, разыскивая травму там, где её нет.

– Чарли … – спокойно произносит Нона, забирая её руку из моей.

Это потом я вижу кровь на её ладони. Я смотрю на свою руку, перепачканную кровью, вспоминая второй выстрел. Я вытираю лицо и смотрю на руку.

– Это не его кровь, – шепчет Нона.

Нет, это не так.

– Натан, сынок, думаю, прежде чем ты её еще больше напугаешь, тебе стоит принять душ и смыть это с себя.

Это вероятно ужасно выглядит. Я вытираю рукой шею. Меня тошнит, когда я под пальцами чувствую что-то плотнее, чем кровь. Я не боюсь крови; на протяжении многих лет я достаточно видел её по своей вине. Никогда не было приятно чувствовать липкую, теплую жидкость чьей-то жизни, но это другое. То, что под моей ладонью – было шокирующим и я не хотел, чтобы она видела это; я не хотел видеть это.

Я встаю и даже не смотря на то, что все во мне противится, игнорирую хныканье Чарли. Нона хватает её прежде, чем она может последовать за мной, прежде чем она увидит это и что-то сломается в ней. Нона видела все это, она видела, как Ноэль выстрелил в Пола, дважды. Второй выстрел был смертельным и, когда пуля попала в цель, прошла насквозь, то разбрызгала внутренности Пола на меня. Нона никогда не сможет избавиться от этого воспоминания и это тоже моя вина. Черт возьми, я когда-нибудь смогу избавиться от увеличивающегося чувства вины? Я причиняю боль всем, кого люблю вне зависимости от того, что делаю. Пуля могла бы пройти насквозь через Пола и попасть в меня. Я должен чувствовать себя счастливчиком, что на меня попали лишь его мозги, но нет, я чувствую себя так, словно всем было бы легче, если бы пуля попала в уязвимое место и избавила их всех от моего дерьма.

Не знаю, где прячется Дейв, но и не собираюсь искать его. Молю Бога, чтобы я, покрытый кровью, не наткнулся на него; это то, что ему не нужно видеть. Я перепрыгиваю через две-три ступеньки за раз. Не чувствую ни ног, ни плечо, ничего; я сосредоточен на том, чтобы смыть с себя останки Пола. Я захлопываю за собой дверь, запрыгиваю в ванну, задергиваю шторку и откручиваю старый кран холодной воды на максимум. От низкой температуры у меня перехватывает дыхание, но мне плевать, я просто включаю горячую воду. Я не стремлюсь к совершенству. Вода сразу стала прохладной, так что я могу дышать, когда скидываю обуви и срываю с себя одежду; она быстро промокла и прилипает к коже.

Моё плечо ощущается, как скверный ледяной ожог, но это хорошая боль; я приветствую её. Вода, которую я вижу стекающей по белой керамике, окрашена в красный цвет, смешивается вокруг моей ноги и одежды, часть крови моя и часть его; однако, крошечные кусочки - все его. Я ждал их; они напоминают маленькие сгустки. Мне приходится сдерживать желание вырвать себе на ноги, когда они падают. Мне страшно, немного попало мне в ухо, а позволять сильному напору душа барабанить по нему – болезненно. Густо покрываю себя пеной, шиплю, когда мыло подает в открытую рану на моём плече.