Лера торопливо отогнала унылые мысли и представила, как приедет домой, примет ванну, выпьет чаю… Да у нее есть куча всяких простых радостей, если уж на то пошло. И она обязательно всем перезвонит, как только выдернет себя из серого болота тоски.


Лера давно подметила за собой эту странную привычку – чем серьезней проблемы, тем горячей должна быть вода в душе. На сей раз ей на плечи с шумом лился почти кипяток.

А что скажет Фома, когда ему сообщат, что изгнанная из театра актриса сварила себя в ванне, как рака? Скорее всего, он покачается на пятках туда-сюда и изречет нечто вроде того, что ничего другого от этой клоунессы и не ждал. Даже с собой она покончила весьма дурацким способом.

Наслаждение от горячей воды улетучилось вместе с паром, и Лера выбралась из ванны. Кто сказал про самоубийство? Ее ждал махровый Митин халат, пахнущий его одеколоном, и смородиновый чай. В конце концов, ее ждал светлый путь, и Лера отправилась на кухню с твердым намерением получать удовольствие от жизни.

Наверное, ей почти удалось впасть в некое подобие сна наяву, потому что телефонный звонок показался чуть ли не набатом. Едва не облившись чаем, Лера бухнула на стол чашку и кинулась в тесный коридорчик за сумкой. Ну вот, когда она перестала ждать, это свершилось – Митька смог пробиться через все мертвые зоны и все-таки позвонил!

– Да! – закричала Лера в трубку, изо всех сил прижимая ее к уху, чтобы голос, которого она так ждала, не смог вырваться на волю и пропасть.

– Лера, что ты так вопишь? Я едва не оглохла! Где тебя носит? Я звоню уже в десятый раз. Лера, мы вернулись, и завтра ты должна будешь к нам приехать, у меня столько новостей! Ты упадешь, когда меня увидишь. Это нечто!.. ну вот, я хотела сообщить тебе что-то важное, но ты так завопила, что я от страха все позабыла!

Лера примерно догадывалась, о чем позабыла ее трепетная мамочка. Скорее всего, она хотела сообщить, что у Леры сегодня, то есть уже вчера, был день рождения и, если бы не мамулин подвиг, этого дня могло и не быть.

– Привет, мамуля! Я только что вошла, буквально с ног валюсь после спектакля. Давай, я позвоню тебе завтра… – Лерин взгляд упал на будильник – тридцать две минуты второго! Наверное, она слишком громко взвыла, потому что мама строго приказала:

– Не возражай! В отличие от тебя я держу руку на пульсе жизни. Ты даже представить себе не можешь, чем сейчас живет Европа! Попробуй угадать, кого мы встретили в Лондоне? – К счастью, мама не собиралась ждать, пока Лера действительно угадает, – Киру Белову с мужем, причем совершенно новым. Я даже со счета сбилась, какой у него порядковый номер, и сама Кира, я думаю, тоже.

Лера положила чирикающую трубку на тумбочку, сходила почистила зубы и влезла в «сиротскую» пижаму – она надевала ее тогда, когда Митька не ночевал дома. Последнее случалось очень часто, поэтому синие колокольчики на белом поле вылиняли и поблекли от постоянных стирок. Да, видел бы Фома своего бывшего штатного клоуна в этой экипировке… Лера разложила диван и постелила постель так, словно Митька дома и вот-вот вернется из ванной, потом снова прижала к уху телефон и послушала.

– …ты тоже ахнешь, когда увидишь, а она буквально позеленела. Потом я увидела такое пальто, представь, натуральная… – Лера до неприличия громко зевнула и свободной рукой взбила подушку.

– …уши длинные, почти до пола. Они с ним приходили, и он еще сделал лужу. Оказывается, им хвосты сейчас не купируют… Но что же я хотела тебе сказать? Что-то важное… Ладно, потом вспомню. Но я отвлеклась. Представь, что было, когда Борис его увидел…

Лера легла, аккуратно положила трубку на соседнюю подушку и закрыла глаза. Совершенно напрасно она переживала, что проведет эту ночь в одиночестве.


Да, именно так все и было. Лера потерла ушибленный висок – еще не хватало заполучить синяк, сползла с дивана и поставила телефон на зарядку. А что, если мамуля до сих пор на связи? Доброе утро, мама…

Шутки шутками, но трубка тут же разразилась бодрой трелью.

– Алло, это великая актриса Сара Бернар?

– Нет, всего лишь ее обезьяна Дарвин. Сара Бернар была, да вся вышла.

– Скажите пожалуйста, говорящая обезьяна, и голос совсем как у Сары. Надеюсь, она вышла ненадолго, потому что я дозвонился с большим трудом и очень соскучился.

– Боюсь, и далеко, и надолго. Я по тебе тоже соскучилась, и по Ваське, и по Нине.

– А я помню, что Сара сегодня свободна. Поэтому она должна приехать к нам немедленно, ненавижу поздравлять по телефону. Слушай, а эта обезьянка Дарвин, она, должно быть, прехорошенькая?

– Дорогой дядя, подойди к зеркалу, мысленно пририсуй себе волосы до плеч – и получишь ее портрет. Да, только не забудь перед этим побриться.

– В таком случае я настаиваю на разговоре с Сарой! Не хочу флиртовать со страшной, пусть даже бритой обезьяной. Я надеюсь…

Лере так и не суждено было узнать, на что именно надеется ее любимый дядюшка, потому что в трубке послышался скрежет, потом какая-то возня, сильно смахивающая на легкую схватку. Победитель определился очень быстро, и голос Нины строго произнес Лере в ухо:

– Немедленно прекратите ваш балаган! Васька вон скачет, как бешеный, и орет, что хочет страшную обезьяну! Лерка, мы все хотим тебя увидеть, поздравить, расцеловать, именно это и собирался сказать твой бестолковый болтливый дядюшка. Даром, что доктор наук. Все, никаких отговорок, мы тебя ждем.

На этот раз Лера посмотрела на телефонную трубку с нежностью. Митька был по-прежнему недоступен, но ее самый лучший в мире дядя, самые прекрасные на свете мальчик Васька и его мама, вот они, почти рядом, и ждут ее, и готовы утешить и развеселить. Обезьяна Дарвин быстро собралась и поехала.


Лера задержалась у витрины с игрушками, прикидывая, что бы такое купить Ваське. Лично ей приглянулся плюшевый заяц, обнаживший в скептической улыбке два длинных зуба. «Допрыгались мы с тобой?» – как будто спрашивал вислоухий и смотрел на Леру грустными раскосыми глазами. Кого же он ей напомнил? И вообще, Лера засомневалась, оценит ли ироничного зайца молодой человек трех лет от роду? Что-то подсказывало ей, что зверь сидит в витрине давненько и привык к таким вот сомнениям прохожих.

– Валерия, как хорошо, что я вас встретила!

У Леры была лишь секунда на то, чтобы прикинуться глухой и рвануть за угол или броситься в магазин и попросить там политического убежища. А еще можно было изобразить психически ненормальную или… В общем, выбор оказался слишком велик, и в отпущенную секунду Лера не уложилась, поэтому обреченно повернулась к Вере Марковне, директору их театра.

Впрочем, правильнее было сказать, что Вера Марковна была больше чем директором, она была их всем. Это «всё», как поговаривали, повидало на своем веку не одно поколение режиссеров, каждого встретило и проводило, и теперь Фома мог спокойно опереться на его (или ее?) опытную руководящую длань.

Главреж любил повторять слова, которые без зазрения совести слямзил у Станиславского – «верю – не верю!». В театре давным-давно переиначили их на более близкое и актуальное «Веру-не Веру!» и вот теперь Невера стояла перед Лерой, нацелив на нее свои очки-линзы.

Лера нервно поправила волосы, когда поняла, что почти перестала дышать под микроскопом ученого препаратора. Еще бы, решение театральных проблем было для Неверы семечками, потому что она в совершенстве владела главной наукой: как надо жить и как жить не надо. И было совершенно ясно, что сейчас Невера готова обрушить все эти знания на Лерину голову. Несчастная неофитка нервно переступила на месте и кашлянула.

– Да-да, – кивнула Невера, поняв все совершенно правильно, – нам с вами надо серьезно поговорить, – и железные пальцы ухватили Леру за локоток.

– Но я не могу, Неве… то есть Вера Марковна! Меня ждут, честное слово! – В одно мгновение Лера из независимой самостоятельной женщины превратилась в шкодливую первоклассницу, даже машина времени не понадобилась.

– Вы хотите работать в нашем театре? – вкрадчиво спросила Невера, впившись взглядом в Лерино лицо. На самом деле никакой это был не вопрос, потому что она ни секунды не сомневалась в том, что нет такого человека, который не хотел бы работать в ИХ театре. Именно поэтому Невера тут же сама себе и ответила: – Хотите. Значит, вам, Валерия, нужно в корне пересмотреть свою линию поведения.

О господи! Не просто поведение, а линию!

– Вера Марковна, я…

– Знаю. Вот поэтому вы не должны третировать Антона Фомича. Он прошел большую жизненную и профессиональную школу, и шутить с таким человеком нельзя!

Итак, Невера расценила полет Леры со сцены как шутку. Однако…

– Но я же увлеклась, упала и сломала каблук. – Теперь Лера вовсю оправдывалась перед этой грымзой.

– Вот именно, Валерия, вот именно! Вы увлеклись, и в результате Антон Фомич до сих пор не может прийти в себя. Хорошо, что он отделался легким испугом, все могло закончиться куда серьезнее. Еще одна подобная выходка с вашей стороны – и вряд ли даже я смогу…

Еще одна… так что, она не уволена?!

– …теперь многие молодые актеры считают – «театр это я». А вот мне помнятся другие времена, когда великие корифеи…

Лера затравленно огляделась по сторонам. Если речь зашла о других временах и корифеях, то ей следовало захватить с собой палатку или спальный мешок: Невериных воспоминаний хватит на очень долго. А ведь она была почти у цели, только завернуть за угол и пересечь двор.

– …вот где истинная преданность профессии и театру. А что мы видим теперь?

Что же делать? Может, все-таки забежать в магазин и уйти через черный ход? Телефон в Лериной сумке тоже не выдержал и зашелся в истерике: «Давай, дуй отсюда!»

– Лера, ну где же ты, сказала, что подходишь, и пропала! – В голосе Нины слышалось легкое раздражение и что-то, похожее на отчаяние.

Где она?! Да господи, в десяти шагах, и Невера смотрит на нее с укором и нетерпением, явно готовая продолжить воспитательную беседу.