– Августина Тихоновна, это все Машка Збруева!

В ответ на это заявление из дальнего угла незамедлительно возразили. Маша Збруева – рыжая, веснушчатая, тощая – высунулась из-под одеяла:

– Я?! Чуть что, сразу Збруева!

– Это Машка весь вечер рассказывала страшное про мертвую девочку! Нарочно, чтобы все боялись! Я говорила – всем спать, а она не слушалась.

– Итак, Маша рассказывала страшную историю, – обобщила Августина. – Что же это за история?

Рыжая Маша вытаращила глаза и закатила их к потолку.

– Только покороче, Збруева, – попросила Августина.

– Когда-то давно в замке жила больная девочка… Она ходила по галерее, играла на пианино в верхнем холле…

«Когда-то давно… – усмехнулась про себя Августина. – Кажется, что это было вчера. А ведь, в сущности, действительно давно. Тогда мне было шестнадцать, а теперь тридцать четыре. Как и тогда, у меня нет своего дома. Только тогда имелись еще иллюзии и надежды, а теперь – ни того ни другого. А оказывается, человеку необходимы иллюзии. И уж конечно, надежды на счастье».

– Ну а дальше?

– И вдруг она умерла! – выпалила Збруева, сделав страшные глаза. Соседка вжалась в кровать и с головой накрылась одеялом.

– Вот как? Ну и что? – спокойно поинтересовалась Августина.

– Как – ну и что? – искренне удивилась Машка. – Была революция, и замок у ее родителей отняли. Теперь здесь живем мы. Мертвой девочке это не нравится! Каждую ночь она выходит из башни…

– А может, из подвала! – живо перебила рассказчицу Рита Землянская. Ей стало обидно, что все снова слушают выскочку Машку. – Ты что, сама видела?

– Видела! – со взглядом фанатика выпалила Машка. – Вот те крест, видела!

– Крестится, крестится! – засмеялась Рита, показывая пальцем на Збруеву. – А еще пионерка!

Августина поморщилась, опустила лампу.

– Рита, некрасиво показывать пальцем, – бросила дежурной и снова повернулась к рассказчице: – А кто тебе рассказал про мертвую девочку?

Машка упала на подушку и натянула простыню до подбородка. Она явно не желала выдавать кого-то.

– Да старшие девчонки ей рассказали! – доложила Рита. – У нас все знают про это привидение!

– Вот если бы вы спали ночами, а не страшные истории сочиняли, было бы больше пользы, – строго сказала Августина. – Сейчас всем спать. Я буду в коридоре и прослежу, чтобы никаких привидений не появилось.

Августина напоследок прошла меж коек воспитанниц, поправляя одеяла. Невольно пришла мысль о том, что дети эти чем-то похожи на них, детей начала века. Те же игры в привидения, ужасы и разговоры по ночам. И все же они другие. Непоправимо другие. У этого поколения детей иные лица. В них нет той доверчивости и мечтательности, и еще – на лицах этих детей печать сиротства. Она сквозит даже в самых красивых лицах. Читается в глазах, в осанке, в жестах – во всем. И они, педагоги, ничего с этим поделать не могут. Для них стало главным – накормить детей. Забота о хлебе насущном для «Красных зорь» – главное. Преподаватели с ребятами и рыбу ловят, и по грибы ходят, и ягоды на зиму запасают. Фактически это детское государство, нацеленное на самовыживание.

Августина покинула комнату средних девочек и заглянула к малышам. Там почти все спали. Только с краю, у двери, ворочался тот самый большеглазый мальчик Костя.

– Спи, – тихо посоветовала воспитательница, опуская руку ему на плечо. – Привидений не бывает.

– Бывает, – громким шепотом возразил он. – Я сам видел!

– Сам? Какое же оно?

– Чуть пониже вас ростом, – деловито примерился мальчик. – Белое и костлявое. Так и гремело костищами-то!

– Ах, Костя, Костя! Ну почему оно мне-то не показывается?

– Наверное, оно детей больше любит…

– И ты его боишься?

– Не-а…

– Тогда спи.

«И малыши не такие, – с грустью и даже с какой-то непонятной обидой подумала Августина. – Попадают к нам запущенные, голодные, вшивые, пугливые, с рахитичными животами. И прежде чем их тела и лица приобретут нормальный вид, дети успевают подрасти и перейти в среднюю группу. К тому времени их взгляд напрочь утрачивает доверчивость. В нем недостает наивности, которая придает ребенку столько привлекательности. А может, это и правильно? Зачем нужна наивность, если ей суждено столкнуться с действительностью…»

Августина прикрыла дверь спальни малышей и направилась в холл, где и надлежало находиться дежурному воспитателю, когда услышала торопливые шаги в правом крыле. Кто-то направлялся в спальни со стороны лестниц. Уборные находились в конце каждого крыла, и для того, чтобы попасть туда, не было нужды ходить на другой этаж.

Августина прибавила огня в лампе.

– Кто здесь? – крикнула она.

Шаги на секунду замерли, а потом возобновились. Человек побежал. Повинуясь внезапному порыву, Августина сорвалась с места и ринулась вслед за бегущим. Она быстро миновала холл и бежала уже по длинному коридору правого крыла, когда убегающий от нее метнулся к дверям спальни. Сейчас влетит в комнату, юркнет в кровать и притворится спящим! Выясняй потом, кто и зачем ходит ночью по замку…

Однако беглянка, а это была именно беглянка – в сорочке до колен – торкнулась в двери и осталась на месте. Двери кто-то запер изнутри.

Когда воспитательница приблизилась, девочка оставалась стоять лицом к двери, прижавшись лбом к ее крашеному полотну.

– Варя?

Варя Коммунарова повернулась и прямо взглянула в глаза воспитательницы.

Лишь учащенное дыхание выдавало то, что она убегала. Во взгляде не было ни смущения, ни раскаяния. Только вызов да какое-то упрямое спокойствие. Августина почувствовала, как холодок пробежал по спине под этим почти враждебным взглядом.

– Варя, что ты делала на лестнице?

– Я ходила взглянуть… мне показалось, кто-то кричал… вы разве не слышали?

Августина внимательно наблюдала за воспитанницей. Надо же, она совсем не похожа на Соню! Нет, конечно же, в чертах лица есть повторение, но выражение глаз, образ совсем другой. Эта смесь сходства и непохожести всякий раз поражала Августину, когда она смотрела на дочь своей подруги.

– Но… зачем же ты тогда от меня убегала?

– Откуда же я знала, что это вы, Августина Тихоновна? Я думала, это оно…

– ?

– Привидение.

Варя старалась придать своему взгляду полагающуюся наивность, но она еще не знала, как выглядит такой взгляд со стороны. Августине стало неуютно под этим взглядом. Она ощущала беспомощность и начинала злиться. Варя стояла перед воспитательницей, прислонившись лопатками к двери, босой ногой трогала порог и, будто невзначай, при этом пару раз довольно громко стукнула в дверь пяткой. Волосы закрывали уши, спускались на шею – Варя пыталась отрастить косу.

– Только не рассказывай, что ты, такая взрослая, веришь в эти сказки о привидениях. Тебе сколько лет сейчас?

– Четырнадцать.

Юлиану было бы шестнадцать, привычно перевела Августина. Он тоже из этого поколения. Каким бы он был сейчас? Наверное, ее старший сын не был бы похож на этих обездоленных детей. Он рос красавцем и умницей.

За дверью послышался легкий шум, вероятно, из двери вынули засов. Варя пожала плечами:

– Я не верю. Но вдруг?

Августина вздохнула:

– Ступай, Варвара, ложись спать. Привидений не бывает.

Но прежде чем воспитанница скрылась за дверью, Августину обожгла ее странная полуулыбка.


Удивительное свойство имеет утро! Какой бы страшной и неприятной ни казалась ночь, звонкое июньское утро способно смыть любое неприглядное впечатление с ее темного лица. Когда Августина возвращалась во флигель после ночного дежурства, в акациях уже допевали свою песню соловьи. Вокруг разливался густой медовый дух цветущего разнотравья, ветер доносил снизу влажные речные запахи, на песчаных дорожках после ночной грозы извивались дождевые черви. Яркая зеленая трава не успела сбросить тяжелые капли, и они сверкали в первых лучах.

Четырехлетний крепыш Владислав стоял на крыльце флигеля и наблюдал за работой крупного навозного жука, который тянул что-то через дорожку. Брови серьезного наблюдателя были сдвинуты к переносице, и от умственной работы лицо выглядело насупленным, сердитым. Повариха тетя Глаша попыталась потискать ребенка, умильно протянула к Владику большие полные руки, но тот ловко увернулся, спрыгнул с крыльца и спрятался за поленницу. Наблюдая эту сцену, Августина невольно улыбнулась.

– Не дается! – кивнула повариха в сторону поленницы. – Бука он у тебя, Августина.

Мать на цыпочках подобралась к поленнице и заглянула сверху в тот угол, где прятался сын. Малыш стоял, прижавшись к поленьям, серьезно слушая ворчание поварихи, стараясь ничем не выдать себя. Круглое щекастое лицо его выдавало досаду. Теперь из-за назойливой тетки Глаши не успеть проследить за жуком. Не всякий день выпадает такая удача – застать огромного блестящего жука за работой, и вот на тебе – вечно кто-нибудь помешает.

Не слыша больше ворчания толстой поварихи, Владик чуть-чуть подвинулся и осторожно выглянул из-за поленьев. Увидев повариху, развешивающую на веревке белье, мальчик немедленно скрылся.

Тогда Августина присела на корточки, став вровень с сыном. Когда он снова попытался проследить за поварихой, нос к носу столкнулся с матерью. В первую секунду отпрянул, распахнул глаза, а в следующую – смущенно и радостно разулыбался.

– Ну, какой же он бука, тетя Глаша? – громко возразила Августина. – Он мамин защитник и помощник!

Взявшись за руки, мать и сын прошествовали мимо поварихи. Та только головой покачала.

В маленькой комнате флигеля царил порядок. Кровать, на которой спал Владик, была неумело, но старательно застелена грубым шерстяным одеялом. На столе у окна стояла накрытая полотенцем посуда.

– Сейчас будем пить чай, – объявила мать, зажигая керогаз.

Сын подставил к столу табурет, влез на него, неторопливо снял с посуды полотенце, достал два блюдца, чашки, расставил на нужном расстоянии. Затем освободил от газеты четвертинку ржаного кирпичика, вынул из стола нож. Проделав эти необходимые действия, мальчик взглянул на мать.