Колени молодого человека были направлены в разные стороны, как бы стремясь охватить как можно больше пространства вокруг. Мощные, обтянутые джинсой бедра, вальяжно и даже, пожалуй, с вызовом покоились на мягком диване. Она пыталась уловить смысл того, что он говорит, но не могла оторвать глаз от нижней части его туловища. Она мысленно расстегнула молнию на его джинсах, почти зримо увидела то, что там скрывалось, то, что сдерживала грубая ткань. О, если бы кто-нибудь из персонала умел читать ее мысли! Если бы медсестры и воспитательницы могли увидеть воображаемое их заведующей, они просмотрели бы потрясающий спектакль. Они бы с любопытством могли наблюдать, как их мегера срывает с себя ненавистный белый халат и бросается к посетителю. Как она одним рывком буквально седлает его, попутно сдирая пуговицы с клетчатой рубашки, как напротив его масленого от бутербродов рта оказывается ее обнаженная грудь… О, эти запретные мысли!

— Ирина Львовна!

— Да, да, я вас внимательно слушаю! — Ее подкрасил румянец — пробился из-под слоя пудры. Но туман в глазах не исчез, и Пашкину этот туман был очень даже на руку.

— Я не знаю, как вы к этому отнесетесь… Но мне не хотелось высказывать вам свою просьбу в столь официальной обстановке. — Пашкин обаятельно поморщился.

— Вы меня интригуете, — промурлыкала Ирина Львовна. — Что за просьба такая опасная?

— Ну, что вы! Опасная… Ничуть не опасная. Просто дело деликатное. Лучше обсудить его в неофициальной обстановке.

Ирина Львовна неопределенно повела плечом.

— Ну что ж. В неофициальной так в неофициальной. Жду ваших предложений.

— Я хотел бы пригласить вас сегодня вечером со мной поужинать.

Ирина Львовна машинально облизнула пересохшие губы.

Этот молодой и сексуальный окажется сегодня в ее постели!

— Вообще-то не в моих правилах подобным образом решать рабочие дела, — запела она, закинув ногу на ногу и радуясь тому, что надела сегодня новые ажурные колготки. — Но… для вас я готова сделать маленькое исключеньице из своих правил…

— Вы не пожалеете об этом… — почти прошептал Пашкин, полагая, что именно так должен звучать севший от страсти голос.

Ирина Львовна почувствовала, что ей необходимо сменить нижнее белье.

Такое с ней происходило впервые.


Вопреки опасениям деньги в банке Катя получила беспрепятственно и, прижимая сумочку с валютой к животу, остановилась на широком мраморном крыльце. Падал мягкий белый снежок, но на ступенях банка не было следов — рано. Катя сегодня — первая посетительница. Сейчас нужно поймать такси и ехать на автовокзал. От областного центра до профилактория ехать часа четыре, не меньше. Она успеет к обеду, до того как детей уложат спать. Как она соскучилась!

Катя сбежала по ступенькам вниз. Автобусная остановка пустовала, машин на улице тоже было негусто.

— Вы, кажется, очень торопитесь?

Прежде чем обернуться, Катя почувствовала, как кто-то железной хваткой сжал ей локоть. Она дернулась, пытаясь освободиться, но ее держали крепко. Она обернулась, и тоскливый холодок отчаяния моментально проник под одежду: она узнала Шатрова.

— Садитесь в машину, — скомандовал он. Она увидела оставленный за банком автомобиль. Глазом моргнуть не успела, как оказалась в салоне «тойоты». Сумку с деньгами Шатров кинул на заднее сиденье.

— Дергаться не советую! — рявкнул он, включая зажигание. — Шею сверну!

Катя и не пыталась дергаться. Пытаться бежать? Зачем? Ее жизнь без тех двадцати тысяч, что лежали в сумке на заднем сиденье, не представляла для нее никакой ценности. Поединок с судьбой проигран. И теперь все равно, что с ней сделает новый русский. На его стороне сила, закон и фортуна. А на се — ничего. Он долго вез ее по городу и наконец остановил машину возле здания с обновленным фасадом. Взял сумку с деньгами и выбрался из машины.

— Выходите! — коротко приказал Кате, и она повиновалась.

Она догадалась, что бизнесмен привез ее в свой офис. Он стремительно летел по коридору, на ходу кивая сотрудникам. Катя плелась сзади. Она вошла за ним в просторный кабинет, отделенный от других помещений приемной. Он закрыл дверь на ключ. Швырнул сумку на свой стол и молча указал Кате на кресло.

— Еще никто не держал Марата Шатрова за дубового лоха! — наконец прервал он свое молчание. По всей видимости, у него накипело и молчание по дороге далось ему с трудом. — Соплячка! — продолжал он, не глядя на Катю. — В террористку захотелось поиграть?! А ремня не хочешь? Знаешь, что за такие игры бывает?

Катя исподлобья наблюдала за ним. «Соплячку» она пропустила мимо ушей. Уже то, что он приехал в банк «брать» Катю один, без свиты, и то, что закрыл дверь на ключ, говорило, что об инциденте на турбазе он никому не рассказал — стыдно.

Катя криво усмехнулась. Сама не поняла, как это вышло.

— Она еще усмехается! Да таких, как ты… — Он забегал по кабинету, распалясь, как старый советский утюг. — Откуда вы беретесь такие? Денег захотелось? Красивой жизни? А как они зарабатываются, такие деньги, ты знаешь?

— Тяжким трудом, — устало произнесла Катя, забыв стереть с лица кривенькую свою усмешечку.

Шатров просто побелел:

— Слушай, ты… Я таких, как ты, повидал на своем веку. Хочется все сразу и чтоб одним рывком. А мозгов маловато. А для панели — возраст уж не тот. Ага?

Катя без интереса наблюдала за противником. Теперь он будет ее воспитывать… Скорее бы уж все кончилось!

— Ничего святого для вас! Что угодно придумают! Ребенка больного! Фантазии тебе, крошка, не занимать. А вот сестричка твоя обмолвилась, спасибо ей, что детей у тебя нет и никогда не было.

Тут Катя распахнула глаза, открыла было рот, но Шатров не дал ей сказать.

— А то, что наследство тебе в Америке обломилось, так это не моя вина. А если у тебя крыша на этой почве поехала, то лечиться надо. И мой тебе совет, — продолжал он, — никогда больше не хватайся за оружие. Убьешь кого-нибудь ненароком, век каяться будешь.

— Вы меня под суд отдадите? — поинтересовалась Катя.

— Да иди ты… под суд… Возиться с тобой! Иди откуда пришла. И не попадайся мне на глаза. Но фокусы эти бросай! Второго такого добренького, как я, тебе не попадется, это я тебе гарантирую.

Катя встала и пошла к выходу. Она прошла через белые, обезличенные евроремонтом помещения офиса, вышла на снег и остановилась. Куда идти? Зачем? Что дальше?

Побрела напрямик, через тротуар, в сторону сквера. Он был занесен снегом и по этой причине совершенно безлюден. Здесь, в молчаливом окружении деревьев, Катя почувствовала, как на нее наваливается усталость. Ноги подкашивались. Она безвольно опустилась в сугроб. Снег был мягкий, глубокий. Она где-то читала, что если уснуть в снегу, то смерть подкрадется совсем незаметно. И больно не будет. Она втянула голову в воротник дубленки и подтянула к животу колени. Здесь, в сугробе, было как в глубоком кресле. Если бы не мешали мысли, а сразу уснуть и замерзнуть… Какое все-таки страшное слово: сугроб, Су-гроб.

— А ну-ка вылазь!

Катя открыла глаза и увидела перед собой две ноги в коричневых брючинах. Ботинки хозяина брюк напрочь утонули в снегу. И все-таки она сразу поняла — кто перед ней.

— Что вам от меня нужно? — пробормотала она, глядя на эти отутюженные брючины.

— Поднимайся! — приказали ей, и теперь Катя увидела широкую мужскую ладонь, протянутую ей. Руку помощи.

— Да пошел ты! — сказала она и отвернулась. Тут же почувствовала, как две руки тряхнули ее за плечи и попытались приподнять. Ну, это уж слишком! — Отстаньте от меня! — взвизгнула она, чувствуя, как слезы брызнули из глаз.

Она ногтями вцепилась в левую руку спасителя:

— Я кричать буду! Я милицию позову! А-а!

— Придурочная! — констатировал Катин враг, сгребая ее в охапку и пытаясь поднять со снега. — Заболеешь ведь, дура! Молодая еще!

— Ненавижу! — не унималась Катя, яростно отбиваясь, пиная мужчину ногами, царапаясь ногтями. — Не имеете права! Думаете, вам все можно? Казнить и миловать! Сильные! Богатые! Сытые! Ненавижу вас всех!

— Ну-ну, тихо, — приговаривал Шатров, таща брыкающуюся женщину к машине. — Не ори. Люди кругом.

— Люди, говоришь? — закричала Катя. — А ты хоть знаешь, как они, эти люди, живут? Что едят? О чем думают? Тебя ведь, кроме твоих вонючих денег, ничего не волнует!

Шатрову хотя и с трудом, но все-таки удалось впихнуть ее в салон на заднее сиденье, но она упорно продолжала махать руками, грозя побить стекла. Ему ничего не оставалось делать, кроме как крепко ее стиснуть и прижать к себе, пережидая истерику. Он предполагал, что настолько бурный взрыв эмоций долго не продлится — скоро иссякнет, надо только дать волю слезам.

Однако в хрупкой на вид девушке пряталась нешуточная сила. Катя двигала локтями, кулаками, что-то кричала обидное, но едва оказалась прижатой лицом к серому шерстяному джемперу, от которого пахнуло на нее живой теплой силой, почувствовала спазм в горле и стала захлебываться слезами. Силы покинули ее, и, поняв это, мужчина ослабил хватку. Девушка обмякла, уронила свои кулаки, и они оказались у Шатрова под мышками. Катя ревела громко, подвывая и всхлипывая, уткнувшись в шерстяную грудь ненавистного бизнесмена, а тот гладил девушку по волосам (шапка в борьбе слетела) и говорил одну и ту же фразу: «Все будет хорошо, все пройдет, вот увидишь».

Когда истерика иссякла, Катя отодвинулась от Шатрова и принялась искать платок.

— Извините меня. Я, пожалуй, пойду.

Шатров достал из кармана платок и протянул девушке.

— Не стоит вам сейчас оставаться одной.

— Не бойтесь, в сугроб я уже не вернусь. Вдохновение кончилось. Если не трудно, подбросьте меня до автовокзала. Я поеду домой.

— Сегодня я вас никуда не отпущу, это вы как хотите, — объявил он, когда они уже ехали по центральной улице города. — В конце концов, вы продержали меня в плену почти сутки, теперь моя очередь.