— Это обязательно. Недавно его смотрел кардиолог из Москвы и сделал такое заключение. Операция безумно дорогая, к тому же после Цвигура вряд ли кто-то за это возьмется.

Заведующая откусила от булочки и глазами напомнила гостье про чай.

Катя не могла думать про еду. Первый же кусок обречен застрять у нее в горле. Она сидела, прямая как статуя, и не сводила глаз с Ирины Львовны. Та, тщательно прожевав, спокойно продолжала:

— Так что пусть все идет, как мы договорились: вы спокойно работаете, делаете свои дела, готовитесь к отъезду, навещаете мальчика. Он привыкнет к вам, как к любой няне, и для него тогда не станет стрессом перелет в Америку с вами… А после операции вы будете всегда с ним рядом, и тогда уж он про нас не вспомнит, а будет знать только вас.

Заведующая мягко улыбнулась и подвинула Кате чашку:

— А вот если вы, голубушка, будете продолжать так волноваться по каждому поводу, боюсь, у вас не хватит сил вырастить сына…

Катя попыталась ответить заведующей улыбкой и даже приняла из ее рук чашку с остывшим чаем.

— А можно… я еще раз взгляну на него, перед тем как уехать?

— После обеда их уложат спать, и я разрешаю вам зайти к ним в спальню. Но только прошу вас — без эмоций и недолго.

Катя с готовностью закивала.

После обеда и купания трехлетки быстро уснули. Катя сидела на детском стульчике напротив кроватки сына и с замиранием сердца смотрела на его сонное личико: упругий блестящий носик, длинные мохнатые реснички, вздрагивающие во сне, полуоткрытый розовый рот.

Она рассматривала его так, как любая мать рассматривает новорожденного, впервые принесенного на кормление. Вот он вытащил из-под простыни свой кулачок и разжал его. Катя с жадностью осмотрела каждый пальчик, форму ногтей, трогательные ниточки-перетяжки на запястье. Она боялась разбудить его своим пристальным взглядом, но оторваться не могла. Она не растила его, не кормила грудью, как другие, но без удивления, словно так и должно быть, обнаружила в себе новые, неведомые доселе чувства. Вот она держит на ладони всю свою жизнь. И эта жизнь ничего не стоит для нее в сравнении с жизнью этого крошечного существа. Она не задумываясь отдаст свою — за его. С другой стороны, значимость ее жизни несоизмеримо возросла: она нужна ему. От нее зависит его будущее. От этой мысли ей стало холодно.

Все то время, когда она ходила беременная, родила, потом долго болела, казалось давно отодвинутым в задний ящик памяти и забытым. Ни одна живая душа не знала об этом, поэтому и сама Катя тоже, казалось, все забыла. Она поняла, что помнит, когда ей стал сниться этот сон. Он начинался всегда одинаково: она шла по красивому зеленому лугу, такому, как у них в Семеновке. День был солнечный, теплый. Во сне она чувствовала ногами прикосновение мягкой травы. На пригорке стояла церковь. Во сне у Кати было удивительное чувство покоя и счастья, которое если когда и было в жизни, то Катя его не помнит. Она подходила к вершине пригорка и видела расстилающийся от подножия простор. Вдруг внизу, среди яркой зелени она замечала белую точку. Постепенно точка начинала приближаться, двигалась к ней наверх. Вскоре Катя явственно видела, что это ребенок. Она начинала волноваться за него: добежит ли? Ведь здесь так высоко… Она что-то кричала ему сверху и не слышала своего голоса. Она подбадривала его, звала к себе. И ребенок бежал по крутому склону, падал, карабкался. А она почему-то не могла спуститься вниз и помочь и потому стояла и переживала за него. Ждала. Много раз на этом сон обрывался, и Катя просыпалась в своей общаге с тяжелым гнетущим чувством в душе.

А в последнем сне ребенок добежал и вцепился в ее подол своими ручонками. Тогда она и решила поехать и разыскать, где он похоронен.

Оказалось, это он живой звал ее! За последний месяц она прошла огни и воды, прежде чем найти его. И все же — нашла.

Мальчик чмокнул во сне губами, повернулся на бок И подложил кулачок под щеку. Из-под простыни высунулась поцарапанная коленка. Катя улыбнулась этой коленке и поправила простыню. Почему-то именно сейчас ей пришел на память тот самый день…

В тот день был суд. И Виктора приговорили к трем годам заключения. Катя сидела в зале суда и слушала такие вещи о нем, о которых не подозревала. Каждое обвинение, выдвинутое против Виктора, больно ударяло ее в грудь, и Кате казалось, что скоро ей нечем станет дышать. А Пашкин был внешне спокоен, и, глядя на него, Катя невольно подумала, что судьи знают о нем не все и именно этим он особенно доволен. В зале было полно его друзей, многих Катя не знала. Были и его знакомые женщины. Катя была чужой в этой компании. В полном смятении она покинула здание суда. Домой она шла пешком через весь город. Думала. О чем? Сейчас уже не вспомнишь. Ей хотелось побыть одной, разобраться в том хаосе, который творился в душе. Наверное, поэтому она не сумела справиться с замешательством, когда увидела Юнина. Он сидел на лавочке возле общежития и явно дожидался ее. На нем был безупречный костюм. Вообще Славка выглядел шикарно: весь сиял успехом и комфортом. В руках он держал огромный букет белых роз. Катя поймала себя на мысли, что испытывает те же ощущения, как в юности, когда внезапно обнаруживала Юнина дежурящим у ее подъезда. Смесь досады и удовлетворения. Сложное чувство. Впрочем, Катя довольно быстро справилась с собой — взяла свой всегдашний беззаботно-насмешливый тон, который существовал у нее специально для общения с Юниным.

— Боже, Славик, какой ты красивый! — защебетала она, открывая дверь своей комнаты. — По делам приехал, наверное? Как твой бизнес?

Юнин неторопливо прошел в Катину комнату, огляделся, сел в кресло и стал смотреть на Катю. Он не стал ей подыгрывать, не поддержал ее тон, и она поняла, что Юнин изменился.

— Я бабушку хоронить приехал, — буднично бросил он, и Кате стало неловко оттого, что она сама об этом не догадалась. Ведь слышала же, что Славкина бабушка умерла, но как-то не связала это событие с ним. Даже не подумала, что Юнин прилетит из Америки на похороны.

Славка достал из своей сумки бутылку вина, какие-то сладости, фрукты.

Катя положила салфетку на журнальный столик, поставила тарелки и бокалы. Она не могла не думать о том, что Виктор сейчас там, а она тут. Пьет вино в обществе мужчины. Да, теперь Славка выглядел мужчиной. Его подбородок обрел жесткость, был гладко выбрит и надушен дорогим одеколоном. В облике Юнина появилось что-то чужое, американское, и он, конечно, показался Кате бесконечно далеким от той жизни, которую вела она. И все же это был он, Славка Юнин, ее давний воздыхатель, и то, что он не забыл ее, было приятно.

Вспомнили школу, посмеялись. Об общих знакомых можно говорить бесконечно.

— Расскажи о себе, — попросил Юнин. Катя отрицательно покачала головой.

— Лучше ты о себе. Юнин пожал плечами.

— Моя жизнь — работа. Она сплошь из ступенек ведущих вверх. Ставлю цель, добиваюсь, ставлю новую цель. И так — каждый день.

— И какова твоя цель на сегодняшний день? Юнин помолчал, сверкая своими пронзительно-синими глазами, и сказал:

— Увезти тебя с собой.

Катя почувствовала, как вино приятно растекается по телу горячей волной.

— Ты до сих пор не женат?

— Я не женюсь ни на ком, кроме тебя. Катя улыбнулась, головой покачала:

— Не боишься холостяком остаться?

— А ты… не боишься всю жизнь — вот так?

Катя поднялась и отошла к окну. Отвернулась от Славки. Она прекрасно поняла, что он имел в виду: ее неустроенность, одиночество, неопределенность положения. Вот что она увидела глазами Славки Юнина. Главное, возразить было нечего. За окном темнело.

— Уже поздно.

Славка поднялся и отошел к двери. Катя хотела открыть ему, протянула руку, Славка взял ее за локоть. Он как-то мягко спрятал ее локоть в своей теплой ладони, и этот невинный жест что-то затронул в ней.

— Хочешь остаться? — просто спросила она. Славка кивнул. Тогда она закрыла дверь на ключ и повернулась к нему.

Их близость была полна нежности, которой Катя до сих пор не знала. Ей было уютно в теплом кольце его рук. Когда он под утро уснул, она лежала без сна и думала. Она позволила своей фантазии сделать финт — перенести себя на другой континент. Она видела себя в просторном двухэтажном доме с белой лестницей наверх, как в мексиканских сериалах. Дом ее украшали вазы с цветами, красивейшие настольные лампы и различные светильники. Из окна были видны бассейн с голубой водой и кусты роз. Она поднялась в детскую — там, среди множества ярких игрушек, сидели два ее малыша. Для удобства ее фантазия подбросила двойняшек: пухлых, розовых и довольных. Поиграв с воображаемыми детьми, Катя отправилась в свою комнату. Здесь ее ожидало море косметики, а в шкафу теснились вешалки с платьями. Все может быть именно так, Юнин все для нее сделает. На него можно положиться…

А утром позвонил Витька:

— Мне разрешили один звонок, — быстро говорил он в трубку. — Я хочу, чтобы ты знала: я люблю только тебя! Ты мне нужна. Ты слышишь? Все остальное — чушь. Только ты. Мне нужна только ты, поняла? Сегодня меня увозят. Я хочу, чтобы ты ждала меня, слышишь?!

— Да, да! — прокричала она в трубку, но там уже звучали гудки.

Когда она обернулась, увидела Славкины глаза.

— Ты едешь со мной? — Голос его прозвучал необычно жестко.

— Нет, — ответила Катя.

Глава 8

Филипп Смит уже бывал в России, но снова, едва ступив на эту землю, был охвачен чувством искреннего недоумения, которое посещало его всякий раз, когда он бывал здесь. Он, например, не мог взять в толк, почему на многочисленных бензозаправках, усеявших трассу, нет туалетов. А если деревянная будка с дыркой и имеется, то, как правило, на ней висит внушительный замок и табличка с надписью, из которой Филипп мог сделать вывод, что это элитное заведение предназначено исключительно для обслуги. Когда он спросил об этой метаморфозе шофера такси, тот ничего вразумительного ответить не смог.