Кит зашел в комнату, когда я уже опустошила тарелку и взялась за кофе. Вместе с Китом в комнату вошла свежесть чудесного весеннего утра.

— Совсем другое дело! — Рассмеялся он, увидев пустую тарелку и мои запачканные маслом губы.

— Ты куда ходил?

— С Марком перетерли за дыры в полу. Пол уже ни к черту, все прогнило на первом этаже, скрипит. Сейчас подъедет машина с досками, я пойду чуваков проконтролирую, чтобы нормально разгрузили. Мать поехала за новым постояльцем — у них просто аншлаг какой-то тут, скоро все комнаты заняты будут. Говорит, мы удачу им принесли. Еще блины будешь? Ева нажарила целый таз!

— Нет, я наелась, спасибо.

— Ты такая хорошенькая с этими мокрыми волосами. Может, я задержусь на пять минут?

Я вытянула руки, приглашая, и через секунду он уже целовал мои масляные губы.

— Я тебя съем, ты такая вкусная.

— Ладно, — засмеялась я. — Пять минут тебе как раз хватит.

— Не знаешь, где моя куртка?

Меня окатили ледяной водой.

— Куртка…

— Я, кажется, ее оставил на крючке возле двери.

— Ты хорошо поискал?

— Да, посмотрел вроде везде. Да ладно, найдется, чего ты? Просто неохота ветровку Марка одевать, я чужие вещи носить не люблю. Ладно, фиг с ней, этой курткой. Ева уехала с матерью, может она куда задевала. Кать, ну что с тобой?!

Я высвободилась из его рук и села. Вцепилась в чашку с кофе.

— Что-то я замерзла.

— Погрейся. — Он накинул мне на плечи одеяло. Я вздрогнула и резко обернулась. Та же интонация!

— Кать?! — Он опешил от моего взгляда.

— Я хочу еще немного поспать. — Холодно сказала я. — Такая ночь… суматошная.

— Я испугал тебя, да? Ночью…

— Нет, просто не спалось. Кит, иди!

Он какое-то время всматривался в меня, а потом встал.

— Ты какая-то чужая становишься… ладно, отдохни. Тебе со мной трудно, я знаю. Впутал тебя в эту мою дурацкую жизнь… я все исправлю, вот увидишь!

— Все хорошо. — Я постаралась сказать это мягче и улыбнуться. — Правда. Просто плохо спала.

— Хорошо. Ладно, отдыхай. — Он тоже улыбнулся, но напряженно. Впрочем, наверное его улыбка была отражением моей.

Когда дверь за ним закрылась, я метнулась к окну. И замерла, с ужасом глядя на развалины Мингона. Неужели ночью я и правда была там?!! Видела мальчика с глазами Кита и… метро?!! Было ли это метро?! Я никогда не была в столице. Черт, ну о чем я думаю, какое метро?! Какой мальчик?!

Но я держала его на руках! Я помню тепло его тела, я помню холодную его ладонь, которую старалась согреть. Может, есть какое-то бредовое, но разумное объяснение? Например, сын Кита! Которого Клара держит там! Может, Кит не все мне рассказывает?! Я не выдержала этого потока глупостей, что выдавал мой разум, и стукнула кулаком по подоконнику, чтобы боль вернула меня в реальность. Спокойно, это лишь сон. А куртка — да чушь, мы ее просто забыли на улице вчера! Надо же, из-за куртки такое нагородить! Может, куртку сдуло ветром в море. Она плавает по волнам, а не осталась на полу подземелья, когда я схватила мальчика на руки!

Кит такой спокойный сейчас, нельзя говорить ему о сне. Пусть все идет, как идет. Я посмотрела на расстеленную постель. Быть может, стоит поспать еще часик. Чтобы изгнать остатки ночного кошмара, который липкими лапами приклеился ко мне и никак не хотел отпускать. Нырнув под одеяло, я свернулась калачиком и почти стразу провалилась в сон. Так быстро, будто и правда полночи не спала, а бродила по окрестностям. На этот раз снов не было.

Проснулась я после полудня. Сразу почувствовала, что Кит рядом. Он спал. Осторожно, стараясь его не разбудить, я встала с кровати. На тумбочке, с его стороны, лежала раскрытая книга. Не удержавшись от любопытства, я вытянула голову и прочитала название «Сказки» Ганс Христиан Андерсон. Боже мой, какая прелесть! Кит лежал рядом со мной и читал сказки. Я наклонилась и едва касаясь, поцеловала его в висок.

— Моя русалочка… — прошептала я. Открыл глаза, и посмотрел на меня, потом бросил взгляд в окно.

— Ну мы и поспали, Катьк. — Пробормотал он. — Я так запарился с этими досками, что свалился. Тупые местные грачи ничего толком не могут сделать.

— Как тебе книжка? — Лукаво спросила я. — Не думала, что ты умеешь читать.

— Развиваюсь помаленьку. До сказок дозрел. — Ухмыльнулся он.

— И как тебе?

— Фигня ваш Андерсон. За репку и курицу рябу драматургии больше.

Я засмеялась.

— Нет, Кать, правда. Он больной чувак. Зачем сказки с плохим концом? Детям такое читают, да? Это натурально триллеры! Когда вроде переживаешь за героя, думаешь, ну вот, победил он всю нечисть, щас будет салют и мешок ништяков в подарок. А тут бац — и он сдох в последнем абзаце. На хрен такие сказки нужны, а? Расстраивают только.

— Кит, ты такой милый…

— Русалка! — Возмущенно сказал он. — Охренеть! Да ведь она сдохла в конце, ты знала?

— Ну нет, она кажется… в какое-то там небесное создание превратилась, летала, детей целовала.

— Да говорю тебе — сдохла. Просто цензура его чернуху не пропустила, и ему пришлось подсластить это дело небесными созданиями. Но разумному человеку там все ясно между строк. Утопла. Сыграла в ящик. Суицид, бля… чистый суицид.

— Тебе ее жалко? — Умилительно прошептала я ему в самое ухо. — Мой мальчик расстроился от грустной сказки?

— Да не в том дело. — Он серьезно посмотрел на меня. — Кать, этот Игнат, он же намекал на эту сказку. Типа, я — русалка.

— Ага.

— Ты понимаешь, я все думаю над его словами. Он много чего тогда рассказал. И много правды было, которой знать не мог. Я думаю, он не шарлатан, думаю, он настоящий колдун, видит всякое там будущее-прошлое.

— Я в этом не уверена…

— Ты умненькая девочка, Кать. — Он погладил меня по голове. — Но я лучше тебя в людях разбираюсь. Когда с челом базаришь, надо сразу отслеживать, где он правду говорит, а где начинает петлять. Люди ведь не полностью врут. И не полностью все на чистоту говорят. Вот нужно уметь различать. И если чел петляет, у него всегда какой-то свой интерес. Этот интерес тоже вычислить надо. Я на этом не одну собаку съел, пока ты книжки читала.

— Конечно. — Легко согласилась я. — Я просто шучу! Ты очень умный, ты хорошо разбираешься в людях, я знаю.

— Да… так вот этот Игнат — он мутный черт. Он вроде правду говорил. И в то же время, у него какой-то свой интерес был. Меня это… напрягает. Я вспоминаю все что он говорил и по полочкам раскладываю, хочу отличить, где он петлял. И сказку же он не просто так помянул.

— Просто аллегория.

— В чем ее смысл, этой твоей аллегории? В том, что эта хвостатая девка, то бишь я, из хорошего мира попала в плохой и там, в плохом ничего у нее не вышло, потому она самоубилась, да? В этом смысл?

— Перестань. — Мне стало уже не весело. — Ты подгоняешь эту историю под себя.

— Но ведь так и есть.

— Он имел в виду что-то другое. Ну может выбор между двумя мирами. Про самоубийство ничего он не говорил, и в сказке этого нет, ты уже сам додумал.

— Есть. В сказке оно и есть. Просто ее для детей причесали.

— Кит, пожалуйста, к чему эти разговоры о самоубийстве… наверняка все уже прошло, все ведь закончилось, ты сам говорил!

— Нет… если бы я точно знал, я бы не приехал сюда. Все закончится, когда я пойму… про этот другой мир. И почему я здесь, а не там.

— Это все не правда. Нет никакого другого мира! Мы сюда приехали, чтобы разобраться с твоими детскими травмами, вот и все.

— Это правда! В это части — он не врал, я знаю!

— Может и не врал, может у него с головой не все в порядке, и он верит в то, что говорит.

— Катя. Или ты на моей стороне, или нет. — Серьезно сказал он.

— Я на твоей, но…

— Тогда все что правда для меня, правда и для тебя. Согласна?

Я нахмурилась.

— А как насчет моего собственного мнения?!

— Считай, что у тебя его нет.

Я захлебнулась словами от возмущения, но вместо того, чтобы выплеснуть эти слова, просто пролепетала…

— Нет… ладно.

Он улыбнулся.

— Ты такая милая.

Потом вдруг снова стал серьезным. И после паузы сказал холодно и отстраненно:

— Та русалка пришла в плохой мир, чтобы он ее полюбил. Тогда бы она осталась жива.

Повернулся ко мне.

— Может я пришел сюда, чтобы ты меня полюбила? Тогда… я останусь жив?

Я молчала. Потом сказала:

— Интересная ассоциация.

— Мне нужно, чтобы ты меня любила. Но…

— Кит, да брось ты! Я и так тебя люблю. — Я шутливо толкнула его в плечо.

— Нет, помнишь, я тебя спросил… ты сказала «да», но из вежливости, я это понял.

— Нет, не из вежливости.

— Ты бы не сказала этого сама. И не говоришь никогда. — Он откинулся на подушку и заложил руки за голову. — Слушай, когда я с какой-нибудь девчонкой надолго зависал, она начинала мне говорить «я тебя люблю». И мне все время не по себе становилось. Я молчал или переводил разговор. А потом каждая рано или поздно спрашивала: «А ты меня?». Меня это так бесило, к чему все эти розовые сопли, и так же все нормально. Чтобы девку не расстраивать, я говорил «Да, конечно, а как же». Я это из вежливости говорил. Поэтому я знаю, как это звучит — когда из вежливости. И знаю, что невозможно эту дурацкую любовь из человека выпросить, она или есть или нет. Нельзя об этом спрашивать! Видишь, а теперь я попался на том же, теперь я сам тебя постоянно спрашиваю. Может, это мне наказание за всех, кого я не любил и не понимал, не знаю.

— Кит…

— Не надо, я же не спрашиваю, видишь? Я просто пытаюсь разобраться с этими русалками всякими. С этими колдунскими ребусами. Я не хочу от тебя услышать неправду. Лучше молчи.