Первый день подходил к концу. Ондайн успокаивала себя тем, что она еще успеет придумать план побега. Но вот прошел и второй, и побег стал казаться почти невозможным. Джек следовал за ней постоянно, хотя и совсем ненавязчиво, более того, она в любое время суток была под наблюдением Матильды или Лотти. Положение ее представлялось безнадежным.

Матильда занималась дорожным сундуком, укладывая самые изысканные платья. При дворе Карла, который славился любовью к изящному и привечал художников и поэтов, женщины одевались по последней парижской моде. Так что Ондайн была просто обязана иметь при себе все самое лучшее. По мнению Матильды, от роскоши убранства ее госпожи зависело очень многое, и она наставляла молодую графиню:

— Вы должны одеваться как можно лучше! Я уверена, вы затмите всех! Ах, как это захватывающе!

— А вы бывали при дворе? — поинтересовалась девушка.

— Да! Когда-то я сопровождала…

— Женевьеву, — закончила за нее Ондайн и сердечно обняла Матильду.

Матильда вытерла со щеки слезу, затем вспыхнула и улыбнулась:

— Ах, как бы мне хотелось увидеть, как вы осадите высокомерную леди Анну!

Ондайн ответила ей вымученной улыбкой. Сейчас, как и прежде, ее раздирали противоречия: рассудок говорил, что ехать ко двору опасно, а сердце разрывалось от жесточайших мук ревности. Скорее всего, вместо того чтобы поставить леди Анну на место, она просто доставит своего мужа в объятия любовницы.

Как только Матильда закрыла за собой дверь, Ондайн злобно швырнула подушку, которая пролетела через всю комнату. Осталась всего одна ночь, и с рассветом они отправятся. Но ей нельзя ехать! Ни за какие сокровища мира!

Уорик! Ох, этот отвратительный мужской нрав! Он хотел насильно — против ее воли! — притащить ее туда, где все знали о его безнравственных похождениях, где с распростертыми объятиями его ожидала любовница! И ради этого он заковал ее в кандалы!

Хотя, может быть, все это ей кажется?!

Как ни боролась Ондайн со своими чувствами, они жили в ней. Она любила Уорика. Любила почти так же страстно, как ненавидела.

За обедом Ондайн смеялась над остротами Юстина, стараясь выглядеть особенно очаровательной. Уорик сохранял видимое спокойствие, но по тому, как он пожирал ее глазами, Ондайн догадывалась, что он насторожен и напряжен не меньше ее. Она пыталась отвлечь его внимание, болтая чепуху о платьях, которые собиралась взять с собой, и своих якобы серьезных намерениях следовать указаниям придворных модисток. Ее блюдо с едой опустело только наполовину, когда Уорик, подошедший сзади к ее креслу, выдвинул его из-за стола.

— Уорик… — начала она резким голосом, в котором раздражение тут же уступило место изумлению.

— Моя любовь! — ответил он мягко и наклонился так близко, что его дыхание коснулось ее щеки и угроза его слов сделалась еще очевиднее. — Мы собираемся выехать с рассветом, и потому вам не стоит отрывать от сна драгоценное время.

Ох, как же ей хотелось — хотя бы раз! — развернуться и со всей силы ударить его по щеке! Испортить игру! Отомстить за боль, которую он причинял ей!

Но она лишь наклонила голову. Сейчас не время для мести и препирательств. Сегодня она должна исполнить задуманное, предпринять последнюю отчаянную попытку и убежать, пока не поздно.

Ондайн с покорным видом встала и вышла из-за стола. Юстин также поднялся, целуя ее руку и отвешивая вежливый изящный поклон.

— Дорогая сестрица, увы, мой брат, этот грубый мужлан, то и дело отсылает вас. Как жаль, что я не встретил вас прежде него!

— М-м-м, да, действительно жаль, — сухо пробормотал Уорик. — Спокойной ночи, брат!

Юстин рассмеялся:

— Спокойной ночи.

«Вне всяких сомнений, я здесь как в тюрьме!» — думала скорбно Ондайн, пока Уорик выводил ее из зала. Его пленница и, кажется, по собственной воле. Поскольку даже теперь она внутренне пыталась уклониться от разработанного плана побега.

Сбежать от него? Это значит сбежать от прикосновений, обжигающих, как огонь. От теплоты его тела, прижимавшегося к ней. И от насмешек, да. И от этих рук, сжимавших, как маленькие крабы, ее запястья. И еще от его дыхания, голоса, глаз. От внезапно прорвавшейся нежности и страсти, когда он клялся защищать ее. Она зажмурилась. Дура! Ему нет до нее никакого дела, он ею просто пользуется.

Уорик открыл дверь, и Ондайн направилась через музыкальную комнату в свою спальню.

— Ондайн!

Девушка вздрогнула и, остановившись, обернулась. Она видела его пронзительный взгляд, озабоченность, все, как во время обеда. Он улыбался, скрестив руки на груди.

— Слушаю, господин?

— Мы выезжаем утром.

— Да, милорд.

— Любимая, — сказал он мягко, затем подошел к ней с участливой улыбкой и нежно погладил по щеке. — Раньше ты так сильно протестовала против нашей поездки, что я поневоле усомнился в этой неожиданно возникшей покорности.

Ондайн потупила глаза и отступила назад, беспомощно опустив руки.

— Вы сказали, что я все равно поеду, по своей воле или насильно. Я предпочла подчиниться. А теперь, если позволите, я лягу спать, я очень устала. И к тому же завтра мы должны рано выехать.

Она повернулась и быстро убежала, не решившись даже удостовериться, насколько он поверил разыгранному спектаклю.

В спальне Ондайн скинула только туфли и калачиком свернулась под одеялом. «Интересно, сколько придется ждать, пока он крепко уснет?» — думала она мрачно.

Почти невероятная, но единственная и последняя оставшаяся у нее надежда — потихоньку выйти из комнат, пока Уорик спит, добежать до конюшен и украсть лошадь. И она сделает это сегодня ночью, когда Клинтона нет в конюшне и Джек не сторожит у дверей, уверенный, что хозяин сам охраняет спокойствие госпожи.

Ох, как же долго тянется время! Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она лежала, закутавшись в одеяло и слушая свое дыхание и шаги Уорика в музыкальной комнате. О чем он думает? Может быть, ему не терпится побыстрее доехать до двора и оказаться в страстных объятиях своей любовницы?

Конечно, самое лучшее — держаться подальше от этого высокомерного животного! Это он заставлял ее дрожать от бессильного бешенства! Он задевал ее чувства! Он пугал ее! Она хотела от него всего и ничего! Будь он проклят! Ей нужна только свобода, чтобы восстановить доброе имя отца и защитить себя от клеветы.

Наконец Уорик пошел спать. Свечи в комнате погасли, горели только дрова в камине. Ждать оставалось совсем недолго. Не больше часа после того, как потухла последняя свеча. Да поможет ей Господь.

Ондайн уже собралась встать с постели, когда, похолодев от ужаса, обнаружила, что Уорик и не собирался спать, а стоял на пороге ее комнаты, как обычно, с неизменной насмешливой улыбкой на бесстрастном и прекрасном лице.

Она сглотнула, поспешно закрыла глаза и принялась молиться, чтобы он не успел заметить в темноте ее изумленный, устремленный на него взгляд.

Прошло еще немного времени. Ондайн старалась дышать как можно ровнее. Наверное, Уорик уже убедился, что она спит, и ушел к себе в комнату.

Она открыла глаза и испуганно взвизгнула.

Он совсем никуда не ушел, а стоял, склонившись над ней, уперев руки в бока и дьявольски сверкая своими золотистыми глазами в отблесках пламени камина.

Со скоростью взвившегося кнута с нее было сорвано одеяло — под ним лежала совершенно одетая Ондайн.

— Дорогая жена! Что это такое? Ночная рубашка последней модели?

Лорд Четхэм сел на кровать и обвил, как горжеткой, пальцы вокруг ее горла.

— Какая небрежность с моей стороны! Я готов был поклясться, что наилучшим образом позаботился о вашем ночном гардеробе и обеспечил вас всем необходимым!

Ондайн снова закрыла глаза в безнадежном отчаянии.

— Идите к черту! — сказала она, собрав остаток сил.

— Прошу прощения, дорогая, но я собрался во дворец да к тому же рука об руку со своей обожаемой женой.

Уорик встал, поймал ее руку и дернул так, что она сдавленно и протестующе вскрикнула, но вынуждена была встать на ноги. Теперь она окончательно поняла, что ее планы разрушены и что впереди ожидают лишь новые мучения. Она с ненавистью посмотрела в лицо своему мучителю и крикнула:

— Что вам еще надо?! Вы разбили все мои надежды, и я все равно уже не убегу от вас…

— Притворная бестия! — резко оборвал он. — Ты что же, надеялась пробежать мимо меня? Я же говорил тебе, дорогая, что просыпаюсь от малейшего шороха.

— Но я даже не шевелилась!

— Ах, зато мысли в твоей прекрасной голове шевелились весь вечер!

— Ладно, хватит об этом! Я здесь! Оставьте меня наконец в покое!

— Нет! Как я могу, графиня, оставить вас… спать в столь неподобаюшем виде?! — воскликнул Уорик с театральным возмущением. — А ну-ка повернитесь ко мне спиной!

И, не дожидаясь исполнения команды, железные пальцы впились ей в плечи и крутанули ее, а затем принялись расстегивать крючки на платье.

— Стойте! Я уже никуда не убегу! Я хочу спать, чтобы быть готовой к отъезду…

— Нет нужды готовиться настолько заранее, чтобы спать в таком виде, моя дорогая. Стойте спокойно… или я разорву в клочья вес ваши тряпки.

Уорик сказал это беззлобно, словно констатировал факт. Дрожа всем телом, она старалась стоять как можно спокойнее, пока он заканчивал возиться с крючками, а затем бросилась прочь, бормоча сквозь зубы:

— Спасибо, больше не беспокойтесь. Дальше я разденусь сама… Он небрежно махнул рукой в знак согласия, но не отступил:

— Хорошо, я жду, моя дорогая. Раздевайтесь! Ондайн не двигаясь смотрела на него.

— Немедленно. — Уорик был непреклонен.

Наградив его про себя самыми оскорбительными эпитетами, она, не переставая ни на секунду дрожать, переступила через обручи и освободилась от платья. Граф стоял сзади, и она не решалась повернуться.

— Продолжайте, графиня, — сказал он, растягивая слова. Ондайн повторила все определения, которыми уже успела его наградить, и прибавила все те новые, что пришли к ней на ум за последние мгновения. Дрожащие пальцы не слушались ее, и она никак не могла справиться со шнурками на корсете, так что Уорику пришлось прийти ей на помощь.