В разбитом и покореженном вертолете, когда за бортом мороз за двадцать градусов… За двадцать!

В какой-то момент Ася вспомнила о том самом народном творчестве, спасшем ее, сообразив, что это же реально настоящая одежда оленеводов! Мужики распотрошили тюки, одели всех выживших в расшитые кухлянки и парки поверх верхней одежды, в сапоги из оленьей кожи и варежки.

Оставшейся одеждой и брезентовыми мешками выровняли пол в конце салона, перенесли туда всех тяжелых, расположились и кое-как обустроили что-то вроде «лежки» для всех. И ими же, кухлянками и парками, как смогли, позакрывали разбитые окна.

Но все эти меры не могли спасти от мороза, и разбитая машина очень быстро остывала и начинала вымерзать.

Законы выживания всегда отличались простотой и жестокостью.

Поэтому мертвых перенесли в пилотскую кабину и положили на окна, закрыв таким образом их телами пробоины, чтобы хоть как-то удерживать тепло. Собрали и распотрошили багаж пассажиров, достав из него теплые вещи, и собрали все съестное. Вскипятили воду, которая обнаружилась в нескольких пластмассовых бутылках.

И собрались пережить грядущую ночь.

И только Ася была единственным человеком, который понимал, что очень скоро сойдет у всех адреналиновый шок, закончится действие обезболивающего, и она останется одна с четырнадцатью ранеными разной степени тяжести, но даже легкораненые уже не смогут больше двигаться и действовать, как сейчас…

А спасателей ждать еще ой как долго. По всей вероятности, до их приезда еще кто-то погибнет от ран и мороза…

И всего на пару мгновений она отошла ото всех в угол, закрыла глаза и позволила себе вспомнить лицо Василия и побыть чуточку с ним, набраться силы у его образа, мобилизоваться и собрать волю в кулак. Вздохнула резко, выдохнула и вернулась назад – лечить, спасать и выживать.

Получилось все именно так, как предсказывал Ярославцев, да, собственно, никто из спасателей другого сценария и не ожидал – погодные условия начали ощутимо портиться уже после девяти утра…

Ранним утром, когда в вертолеты загружались спасательные команды, полковник, пересиливая себя, скривившись, нехотя коротко махнул Василию рукой, указав на второй вертолет. Того приглашать дважды не понадобилось, и он тут же запрыгнул в салон.

Он редко что просил у Бога, стараясь лишний раз просьбами Господа не гневить, но, облетая в вертолете час за часом бескрайнюю тайгу, он непрестанно молил только об одном – спасти, сохранить и защитить Асю. Спасти и сохранить.

Упавший борт обнаружили ближе к двенадцати дня, когда уже прилично мело и задувало, и первое, что увидел Ярославцев, прижавшись к иллюминатору лицом, как внизу, возле чудом не развалившегося корпуса вертолета, возилась чья-то маленькая фигурка, что-то собирая на почерневшем от упавшей машины снегу.

И сердце бешено забилось, когда он смотрел на эту фигурку в странных одеждах, запрокинувшую голову и глядевшую на их вертолет…

К утру понтоватый инвестор умер от внутреннего кровотечения.

Ночь пережили тяжело – мало жидкости и скудное питание, которое разделили на несколько порций и сохранили на завтрашний день, отсутствие необходимых медикаментов и главное – холод. Беспощадный, пробирающий до костей мороз.

Мороз, губительный при таких тяжелых ранениях.

Как и предполагала Ася, к утру у всех резко ухудшилось самочувствие – пошел откат, закончилось действие болеутоляющих, и переохлаждение сильно осложнило положение.

С этим надо было срочно что-то делать. Подогрели остатки воды, напоили всех, кто был в сознании, кипятком и раздали малипусенькие порции еды – кусочки шоколадных батончиков и кусочки банана.

– Надо срочно обогреваться, – поделилась беспокойством Ася. – Когда мы падали, вертолет поломал много веток деревьев, мне надо выйти и собрать, что смогу. Лапник постелим на пол, накроем им тяжелораненых, а остальное будем жечь, соорудив подобие буржуйки.

– Как вы спуститесь и подниметесь назад? – возразил Александр. – Выходной люк находится на высоте метров трех над землей. Вниз вы еще можете спрыгнуть, а обратно?

– Я подумала над этим. Вон там коробки с какими-то шнурами и еще железный ящик. Если спустить трап, а их скинуть вниз и поставить один на другой, я спокойно смогу спуститься и подняться – снег там неглубокий, падая, мы его утрамбовали, когда вертолет развернулся на месте. И снега чистого наберу, растопим, в аптечке есть специальные препараты для обогащения талой воды, у нас будет много кипятка, сможем заварить сухой паек. Сделаем суп и накормим горячим людей.

Обсуждали предложенный ею план, продумывая, как это осуществить силами нескольких покалеченных людей, и приступили к его воплощению, не найдя иного выхода.

У них все получилось, и Ася, спустившись вниз, начала собирать покореженный лапник и закидывать его в салон вертолета, с тревогой посматривая по сторонам на падавший все гуще снег и понемногу усиливающийся ветер.

Их спасло мастерство пилотов, сумевших удержать машину от падения штопором на пузо, и еще то, что упали они не на таежный массив, а на небольшую проплешину возле болота – вот немного влево, и насадились бы прямо на пики деревьев, немного вправо – и попали бы в болото.

Вот она и топталась на этом небольшом пятачке, подбирая срезанные винтами ветки деревьев. И из-за все усиливающегося ветра, сносившего звуки в сторону, не сразу услышала звук подлетевшего вертолета, а когда услышала и запрокинула голову, выронив охапку хвороста, на какое-то мгновение ей показалось, что это не вертолет, а мираж, плод ее воображения.

Но когда из вертолета скинули вниз тросы и по ним стали очень быстро спускаться люди, Ася испытала такое невероятное чувство облегчения, что не могла двинуться с места – стояла и улыбалась, как деревенская дурочка.

– Живые?! – прокричал подбежавший к ней мужчина.

Ася не могла говорить от спазма, перехватившего горло, и только махнула рукой в сторону распахнутого люка на боку вертолета, ее что-то спрашивали, она не понимала и кивала, соглашаясь, а потом…

Она увидела то, чего вообще не могло быть, разве только в ее измученном воображении. Наверное, она просто сошла с ума…

Но, отщелкивая на ходу карабин от троса, по которому спустился, бежал в ее сторону Василий и что-то кричал на бегу…

И в тот момент, когда Ася поняла, что это не мираж и не бред ее воспаленной желанием фантазии, ее накрыло таким огромным чувством счастья, освобождения от беды и какого-то невероятного мощного, потрясающего чувства любви, что тело не выдержало силы всех этих эмоций и переживаний, ноги подкосились, и Ася начала опускаться на землю.

Но он успел. Он подхватил ее в последний момент, не дав упасть, поднял, притянул к себе со всей силой, одной рукой ухватив за талию, другой прижав ее голову к своему плечу, повторяя и повторяя, как молитву:

– Асенька! Асенька, жива! Жива! Асенька моя!

И вдруг стал истово, бессознательно целовать ее куда придется – в глаза, щеки, губы, лоб, виски целовать, а она все повторяла, как в сладком забытьи:

– Васенька! Васенька!

А он уткнулся лицом в ее волосы, задержал дыхание и зажмурился, не в силах совладать с накрывшим, потрясшим его облегчением!

Так и стояли. Обхватив друг друга, прижавшись, в обретенном единении.

– Ты как?! – с шумом втянув воздух, опомнился Ярославцев и отклонился, взяв в руки ее голову, напряженно всматриваясь в ее лицо. – Ранена?! – кричал он. – Где? Что болит? Ножки? Ты чуть не упала?

– Нет! Нет! – смеялась от облегчения и счастья Ася. – Я в порядке, в порядке! Это от радости! От радости ноги не держат!

И вдруг резко переменилась в лице, перестала смеяться и заговорила горячо, сумбурно, пытаясь донести важность своих слов:

– Я не отпустила твою руку! Не отпустила ни на секунду! Держала тебя за руку! Держала! – прокричала она.

И не выдержала, что-то прорвалось у нее внутри – уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. Надрывно, из-за сдерживаемых, загнанных в глубину и подавляемых так долго страхов, отчаяния и безысходности, рыдала, сотрясаясь всем телом…

– Ты молодец, молодец! – шептал ей прямо в ухо Василий и гладил, гладил, успокаивая. – Ты такая большая молодец, девочка моя! И руку держала! Не отпустила, молодец! Теперь все. Я с тобой. С тобой.

И она услышала его, прижалась покрепче, постепенно затихая, успокаиваясь, а вскоре и вовсе слезы высохли, лишь вздохнула со всхлипом.

– Все, – заверила его. – Все прошло, – и усмехнулась сквозь слезы. – Поплакала вот.

– Вот и хорошо, – похвалил Василий, наклонился, заглянул ей в лицо и спросил: – Ну что, пойдем, дел много.

– Пойдем, – кивнула Ася, глубоко вздохнув и снова со всхлипом судорожно втянув воздух, и вдруг, сообразив наконец, что произошло, пораженно спросила: – А ты вообще как здесь?

– Подбросили, – усмехнулся Ярославцев, кивком головы указав на зависший над ними вертолет, и повторил: – Идем, еще ничего не кончилось.

Погода стремительно ухудшалась, и спасатели торопились эвакуировать самых тяжелых раненых. Медики осматривали людей, Ася работала вместе с ними, по каждому пострадавшему давая четкий отчет: что сделано, какие препараты введены, даже ампулы от инъекций она клала каждому больному в одежду, чтобы не перепутать.

Тяжелых раненых готовили к транспортировке, собираясь поднимать в специальной люльке на тросах, с сопровождением. А параллельно с этим двое спасателей и Ярославцев с ними принимали груз и спешно обустраивали салон разбившегося вертолета, чтобы пережить долгие часы ожидания спасения.

Олега поднимали последним, и железная люлька, в которой он лежал, и державший ее спасатель сильно раскачивались на усилившемся ветру, на грани серьезной опасности.

Нервничали все, понимая, что при такой обстановке люльку может перевернуть или ударить о дно вертолета, а на вторую попытку или заход уже не оставалось времени.

С большим напрягом, на скрученных жгутом нервах и железной воле вертолетчиков и спасателей, но все же подвеска с пострадавшим поднялась наверх, и ее втянули в вертолет, который тут же, завалившись набок, развернулся и стал удаляться от места аварии.