– Полностью с тобой согласен по всем пунктам, – поддержал Ярославцев ее инициативу, но на всякий случай прояснил последний момент: – Да, еще не хотелось бы неожиданностей в виде случайного залета. Дети в мои планы не входят.

– В мои тоже, – уверила она его.

В то утро они договорились по всем пунктам к взаимному удовольствию. Ярославцеву была очень удобна эта необременительная связь, потому как ему теперь достаточно часто приходилось бывать в Москве.

В жизни друг друга они не лезли, лишних подробностей не вызнавали, с друзьями-родственниками не знакомили. Беседовали, делились, конечно, своими текущими делами-проблемами, но весьма поверхностно, без лишних подробностей, так, в легком разговоре.

Встречались в основном дома у Жанны, в один из выходных, а то и реже, второй выходной Ярославцева безраздельно и полностью принадлежал сыну. Несколько раз ездили в подмосковные пансионаты на недельку, дней на пять, отдохнуть ото всех и позаниматься сексом без спешки, растянув удовольствие и общение на несколько дней.

Ресторан и кафе в день свидания – это традиция, иногда вместе ходили в театр, но нечасто, и без того редко встречались, чтобы тратить время на культуру, все-таки основа их отношений базировалась на интимном провождении совместного времени.

Были ли у него другие женщины и связи в эти два года помимо Жанны? Были. Впрочем, скорее всего и у Жанны они случались достаточно регулярно, судя по некоторым признакам, что подмечал Василий, бывая у нее.

Он нормальный, современный, здоровый мужик, не святоша и не моралист, и это для него было нормально, ненормальным было, наверное, другое…

Он часто вспоминал один их необычный разговор с Иваном.

Однажды вдруг резко завьюжило, и они сидели на своем кордоне два дня, выскакивая только чтобы дров прихватить, снега набрать на хозяйственную помывку да до нужника добежать ведро опустошить.

Слушали радио, читали книги, дела хозяйские правили. В этой неспешности дел и полной оторванности от людей и от большой земли, когда нет ни Интернета, ни сотовой и никакой иной связи с миром, была какая-то правильность тишины, возможность услышать себя и понять. И каждый был занят делом, погрузившись в свои мысли.

К ночи уже негромко звучала какая-то красивая музыка из приемника, который был единственной ниточкой, связывающей их с людьми и миром, мужики наладились чаевничать, все посматривая в непроглядную темень за окном, и отчего-то получился у них тихий откровенный разговор, поразивший Василия до глубины души.

Иван и на самом деле был совсем не охочим до разговоров, молчун по характеру и натуре от рождения, а заговорив, открылся Василию с неожиданной стороны своими глубокими суждениями, какой-то исконной мудростью.

Рассказал ему Василий про свою жизнь, про маету душевную после тюрьмы-то, про непонятное стремление непонятно к чему, о том, что сбежал, чтобы обрести внутренний покой. А тот, выслушав, сказал поразившую Василия своей простотой и глубиной мысль:

– Все от того, что нет у тебя любви.

– Как это нет? – недоумевал Ярославцев. – Сына люблю, маму, отца, деда-бабушку любил. Как это нет?

– Это любовь положенная, та, что дадена. А человеку нужна родная душа, половина его, та, что найдена. Мужчине – жена, женщине – муж. Это совсем другое. Ты вот живешь без любви и не понимаешь, что от этого пустота в тебе образовалась, которая и мучит. Для нормального человека не любить тяжело.

– Это которая с первого взгляда, что ли?

– У кого как, у кого и с первого, и все ясно. А кто и годы рядом будет топтаться и не поймет никак, что вот он, родной человек, а когда поймет, так и не отпустит. Люди разные.

– Ну, ты, Иван, философ, – поразился Василий, – а все молчком, молчком. А вон какую мудрость понимаешь.

– Лишние слова лишают человека силы, – изрек тот почти дословно одну из установок йоги.

– Ну ты, Иван, даешь, – совсем офигел от таких высказываний охотника-лесовика Василий.

Запомнился Ярославцеву тот разговор под тихую музыку, запал навсегда в памяти, словно отпечатался. Они ведь не только о любви в ту ночь говорили.

Он еще подумал тогда, уже лежа в кровати: редко кому так везет повстречать столь разных, столь неординарных и столь мощных личностей, как Маркел Григорьевич и Иван, для чего-то же судьба свела его с ними в самый трудный момент жизни, чтобы он что-то понял, услышал в себе.


– То есть ты сейчас в отношениях с Жанной? – спросила о самом важном для нее Ася.

– Наверное, это можно так назвать, – не стал возражать Ярославцев, – хотя мы оба свободные люди и никаких обязательств друг другу не давали, да и виделись последний раз больше двух месяцев назад. Я новым проектом занялся, потом на Новый год с Савушкой и родителями в Ясную Поляну уехал, на лыжах катались, вернулись, и я в дела погрузился, а там буран и болезнь.

– Она приезжала к тебе в больницу?

– Нет, зачем, позвонила, пожелала выздоровления, – и перевел разговор на нее. – А вы с мужем окончательно развелись и все вопросы между собой разрешили?

– Да. Семен и вещи свои уже все перевез. Даже кровать из нашей спальни, – она усмехнулась. – Эту кровать он заказывал специально, и матрац для нее делали по индивидуальному проекту, когда затаскивали в дом – намучились с ней, а вытаскивали и того веселей. Но я только за, у него спина травмирована в юности, когда он спортом занимался, и спать он может только на этом матрасе. – И спохватилась: – Ты это к чему спросил?

– Чтобы прояснить окончательно, что мы оба свободны от иных отношений и я могу сделать тебе предложение.

– А ты считаешь, что ты свободен? – переспросила с намеком Ася.

– Считаю, что да. Но как только вернемся в Москву, встречусь с Жанной и уведомлю ее о том, что мы расстаемся.

– Тебе кажется, что все так просто? – задумалась Ася и поделилась сомнениями: – Ты не знаешь женщин, Василий.

Они улетели в Москву на следующий день. И весь полет, все пять с половиной часов, все разговаривали, расспрашивая друг друга, словно хотели как можно скорей узнать про жизнь друг друга, проникнуться, наполниться этой, ставшей настолько важной для каждого из них жизнью другого.

Прилетели ночью и поехали к Асе домой, хоть Ярославцева несколько и напрягал тот факт, что они будут ночевать в доме, где она раньше жила с мужем, но Ася, посмеиваясь, отвечала, что спать они будут в ее светелке, в которой Галантов никогда даже на кровати не лежал, уважая личное пространство жены.

А когда добрались до квартиры, то оба настолько вымотались, что им уже было глубоко по фигу, где и как спать, лишь бы вдвоем и обнявшись.

– Сегодня поговорю с начальством, – сообщила Ася о своем решении, когда они торопливо завтракали утром.

– Ты точно решила? – переспросил Василий, переживая за нее.

– Да. Попробую договориться о каком-нибудь компромиссе. Может, на длительный отдых или перерыв, скажем, на год. Не знаю.

Он подошел, обнял ее, поддерживая. Постояли так.

– Тогда держись там, – подбодрил он ее.

Василий, как только сел в машину, набрал Жанну и договорился с ней о встрече вечером в их излюбленном ресторане, затем поехал по делам. Сначала родители и Савка, потом рабочие моменты, несколько важных встреч. Созванивался с Асей, коротко перекидывались словами: как ты? Поговорила? Нет, начальство отсутствует. Ну ничего, в другой раз. А ты как? И Ярославцев, тая от нежности и тепла, рассказывал, как он и какие у него планы.

К назначенному часу он успел переодеться в более строгий костюм, купил большой букет любимых цветов Жанны, браслет с изумрудами в белом золоте и бутылку ее любимого ликера – расставаться с женщинами Ярославцев всегда старался красиво.

Встретились у дверей ресторана, подъехав практически одновременно, и оба, выбираясь из своих машин, поцеловались в щечки:

– Привет, привет…

Устроились за столом, официант поставил букет в вазу, принял у них заказ и отошел. Они давно не виделись, и разговор начался немного скомканно с дежурных фраз о здоровье, о давно прошедшем Новом годе.

Официант принес напитки, разлил по бокалам вино, чокнулись за встречу, отпили, и Ярославцев приступил к основной теме:

– Жанна, у меня к тебе серьезный разговор. В моей жизни многое изменилось, я встретил…

– Подожди, – перебила его Жанна, положив свою ладонь поверх его руки, лежавшей на столе. – У меня тоже к тебе серьезный разговор. Давай я первая скажу о своем важном, а потом ты скажешь, что хотел.

– Ну, давай, – легко согласился он.

– Понимаешь, Василий, – начала она, явно нервничая, сделала глоток вина и решительно выложила, о чем собиралась сказать: – Дело в том, что я беременна и жду ребенка… – Тут Жанна посмотрела на него, ожидая реакции, и добавила: – Ребенка от тебя.

У Ярославцева в первый момент сердце ухнуло куда-то вниз, даже дыхание сбилось, настолько откровенно он охренел от такой новости.

Откинулся на спинку стула, взял свой бокал и, не сводя с нее изучающего взгляда, сделал пару глотков, судорожно переваривая столь сильное заявление.

И отвернулся, посмотрел за окно, чтобы не видеть выражение напряженного ожидания, отразившееся на лице Жанны. Вздохнул поглубже, выравнивая дыхание, потер рукой глаза, сосредотачиваясь, и только после этого перевел на нее взгляд.

Это был поворот.

Ни о каком ребенке, Ярославцев, понятное дело, не думал. Да и с чего бы ему думать, когда с самого начала их связи у них были четкие договоренности, в которых ни серьезные отношения, ни тем более дети не были предусмотрены.

– Но мы очень давно не виделись, Жанна, – хриплым от напряжения голосом напомнил он.

– Да-да, – согласилась она, – я поэтому тебе и рассказала, что срок уже большой, четыре месяца, и делать аборт, например, уже поздно. Ты же понимаешь, я должна была тебе сообщить.

Вообще-то он не очень-то пока понимал.

Его хорошо так накрыло от такого поворота. Тут же вспомнилось, что когда они встречались два, наверное, с половиной месяца назад, она за милую душу пила бокал за бокалом вино и сигаретку покуривала под настроение, и ни о какой беременности и намека не было. Потом вопрос второй: когда они обсуждали их договоренности, Жанна уверяла, что принимает противозачаточные средства, но Ярославцев все равно всегда пользовался презервативами.