– Один?

– Нет, с кумом Захарыча, Иваном, помнишь его?

– Помню, а как же, – отшельник и молчун, все тишком, слова от него лишнего не услышишь. Но хоть не один, – отлегло немного от души Степана Юрьевича.

– Зато охотник и лесовик, каких поискать, – заметил Василий.

– Надолго собрался?

– Как получится, – неопределенно пожал плечами Василий.

– А Савушка как же без тебя-то?

– Я с ним поговорю, попробую все объяснить. И если все нормально сложится, привезешь его к Захарычу на месяц-другой. Все же там места дивные и воздух. Да и пусть жизнь иную посмотрит, большой уже, одиннадцать лет.

– Посмотрим, – не обещал отец.

– Прости, – повинился Василий. – Все понимаю. И что тебе на плечи лишний груз снова перекладываю – придется тебе присматривать за моим хозяйством, – и что манкирую своими обязанностями, и что сына на вас оставляю, – и повторил: – Все понимаю. Но сейчас из меня никакой руководитель и отец никакой, наоборот, могу наломать дров от маеты своей душевной, потом не исправишь. – И признался совсем уж откровенно, чувствуя, как слезы подкатывают: – Такая муть в душе, бать, что дышать трудно. Что такое – не знаю…

Степан Юрьевич встал, подошел, крепко обнял Василия и ободряюще похлопал по спине:

– Все бывает, сын, все бывает, – и отстранил от себя, заглянув ему в лицо. – Это тебя виной корежит, коришь себя, что недоглядел, не понял всю серьезность неприятностей. А может, и еще что другое. Отправляйся. Тайга, она поможет и выправит. А за нас не беспокойся, справимся.

– Спасибо, – поблагодарил от всего сердца Василий.


– И что, ты вот прямо так взял и уехал в тайгу? – удивилась Ася, снова приподнявшись на локте и вопросительно посмотрев на него.

– Можно сказать и так. Места на границе тайги и лесотундры дикие, красивые до оторопи душевной. Иногда так солнце ляжет, что смотришь и аж дышать забываешь, так перехватывает от красоты великой! Бывало и так.

– И сколько ты в этих красивых местах пробыл?

– Чуть больше года.

– О как, – впечатлилась Ася. – Однако долго ты себя искал, Василий Степанович.

– Да, долго, – согласился он, погружаясь в воспоминания.


Захарычем звали начальника биостанции, заведовавшего большим научным и жилым хозяйством, а полное его имя – Василий Захарович Кузьмин. Много лет он жил на станции с женой и детьми, успевшими и вырасти, и в город уехать, и отучиться там, и вернуться. Но вернулись не все, а пока только один сын из четырех детей. С ними проживала еще одна сотрудница с мужем, но без детей. Так, впятером, и тянули хозяйство и серьезную научную работу. В сезон, понятное дело, становилось людно да шумно, приезжали ученые, студенты, работы было много, на всех хватало.

В свое время здесь проводила научную работу и мама Василия, когда станцией руководил отец нынешнего начальника Захар Иванович, да и Степан Юрьевич тут бывал не один раз. Так что связи с этой семьей, можно сказать, были давнишние, устоявшиеся.

Сюда-то и приехал Василий, как на перевалочный пункт, где есть еще связь с миром, базовый лагерь в некотором роде. Отсюда и отправился на кордон в сопровождении здорового, высокого, крепкого угрюмого, молчаливого мужика Ивана.

Сезон отходил по тайге с молоточками, лопатами и приборами, проводил разведку окрестностей, порой уходили с Иваном и забирались аж на сотню километров в дикие места. На станцию же приходил раз в месяц – отчеты с образцами отправить, связаться с семьей и институтскими заказчиками, принять продукты и всякую мелочь для хозяйства и скачать новые электронные книги. В конце сезона с вертолетом отправил последние важные образцы и подробный отчет с научными записями, и засели они с Иваном на зимовку. Ну не совсем засели, Иван-то мужик семейный, к своим уходил, но на короткий срок, только проведать.

А так да, зимовали, понемногу занимались охотой, Василий больше для товарища старался, тот с охоты жил и семью содержал тем, что добудет.

Перезимовали, весной, в распутицу больше времени на станции провели, чем в зимовье, хозяевам помогали и по хозяйству, и по ученым делам, да и своими делами занимались.

Незаметно подошел еще один сезон. Василий, углубив, расширив и дополнив новыми знаниями свой опыт выживания в диких условиях, пообжившийся таежной жизнью, приладившийся к ней, заматеревший мужик-лесовик, бородой заросший, обалдел, когда из прилетевшего вертолета вышли родители и Савелий.

Радости-то было, не передать! Савка все посмеивался над бородой отцовской, то и дело трогал и дергал за нее, но так радовался, так радовался встрече, что все не отходил от отца и обнимался, прижимался и смотрел на папку, позабыв про пацанскую отстраненность и про то, что все эти нежности ему не по понятиям. А Василий настолько расчувствовался такому открытому проявлению сыновней любви и радости от встречи, что даже слезу не удержал.

Так от себя сына и не отпускал все три недели, что он с ним пробыл. Брал везде с собой, рассказывал про свою жизнь, про непростые заботы лесного выживания, про геологоразведку, водил по самым дивным местам, сидели там вдвоем, а то и втроем, прихватив в свою мужскую компанию деда, молчали, созерцали красоту.

Родители времени даром тоже не теряли, насобирали и подготовили различных растений на вывоз для своего питомника, отец с удовольствием сходил с сыном и внуком на несколько дней на разведку, потюкал молоточком, поработал лопатой, поразбирался с образцами, вспомнив былые времена.

А когда они сели в вертолет и Ярославцев, провожая родных, махал им вслед, то вдруг со всей ясностью понял, что закончилось его отшельничество и время таежное.

Просветления великого, понятное дело, не достиг, третий глаз на пупке у него не прорезался, и открытий великих в себе не ощутил. Но самое главное и важное все же с ним произошло – почувствовал, изменилось что-то в нем, научился принимать то, что дано судьбой, с благодарностью и ясностью, его сознание очистилось от ненужного и лишнего и успокоилась душа.

Он изменился. Чувствовал это, понимал, как и то, что начинался какой-то новый этап в его жизни.

Через месяц, закончив сезон, Василий вернулся домой.

Никаких таких явных перемен не произошло, да и быть не могло – жизнь катилась своим положенным чередом. Завод работал, молодой управляющий прижился на своем месте, коллектив его принял, и парню нравилось дело, которым он занимался.

Василий взялся за расширение сфер деятельности: пристроил на заводской территории еще один цех, поставил печи и наладил производство огнеупорных кирпичей для каминов и печей по новым интересным технологиям. Попробовали делать стеклянные строительные блоки, вернувшиеся в дизайнерскую моду из семидесятых годов. И получилось, и пошло.

Сын заявил всем, что хочет жить с отцом. С отчимом, новым мужем Виталии, у него с самого начала были не особо дружеские отношения – терпели друг друга, да и только. Спасало то, что Савелий большую часть свободного времени проводил с отцом, дедом и бабушкой.

А тут Виталия родила мальчика, и отчим стал совершенно нетерпим к пасынку. Тот и раньше-то просился уйти жить к отцу, но Виталия не пускала, почему – Василию было невдомек, ведь жила же в постоянном напряжении из-за трудных отношений сына с новым мужем, но вот не пускала, а сейчас согласилась. И, похоже, с большим облегчением.

Но где с отцом-то? В Снегирях? А учеба, школа?

Посоветовались все вместе и решили, что родители переберутся назад в Москву, тем более что их производством уже несколько лет управляли грамотные специалисты, а они осуществляли общее руководство и связи с партнерами и заказчиками. Савва будет жить с ними, ну а все остальное без изменений – выходные, праздники и каникулы с отцом, в Снегирях.

Так и зажили.

Где-то два года назад, на свадьбе своего друга, женившегося второй раз, Василий познакомился с Жанной, очень интересной женщиной, про таких говорят чувствуется порода. Да, было в ней что-то такое аристократическое – в манере держаться, в осанке, в плавности и неторопливости жестов.

Они сразу присмотрели друг друга среди гостей, обменялись говорящими взглядами и остаток вечера сидели рядом, активно общаясь, а после поехали к ней домой и провели ночь вместе.

Утром, завтракая на кухне, Ярославцев прямолинейно выложил свое понимание того, что произошло между ними:

– Жан, ты замечательная женщина, очень привлекательная, невероятно сексуальная, такая изысканная и интересная. И мне было очень хорошо с тобой. Но сразу понятно, что ты девушка серьезная, для серьезной жизни. Ты извини, но как бы мне ни было с тобой замечательно хорошо, я не готов и не хочу никаких серьезных отношений и совместной жизни. Мне непросто дался развод, и только-только наладились отношения с сыном, – намеренно слукавил он, – и усложнять свою жизнь, я не имею никакого желания. Я это сейчас к тому говорю, чтобы между нами не возникло непонимания и недоразумений. Мне бы очень хотелось встретиться с тобой еще раз и провести вместе время и повторить все то, что мы проделывали ночью, но ты должна знать, что ни к чему серьезному это не приведет. Надеюсь, я тебя не обидел.

– Наоборот, – усмехнулась довольная Жанна. – Я сама хотела затеять этот разговор, ты, что называется, прямо с языка снял. Я только что еле ноги унесла от бывшего мужа, пережила тяжелейший развод и раздел имущества, и как мне удалось из него выйти – до сих пор не понимаю, даже не верится до конца. Я еще не прочувствовала, что вся эта грязь и ругань и страх закончились. И мне уж точно никакие семейные отношения в ближайшем будущем не нужны, совершенно определенно.

– Но что-то тебе все же нужно, – резонно заметил Ярославцев, – раз ты меня не гонишь, а потчуешь шикарным завтраком, – указал он на богато накрытый стол.

– Да, нужно, – без лишнего жеманства и кокетства прямолинейно призналась женщина. – Мне понравился наш секс. Ты прекрасный любовник, у тебя красивое, мощное, спортивное тело, а это моя слабость – люблю таких мужчин. И мы оба не имеем никакого желания осложнять свою жизнь новыми серьезными отношениями. Мне хочется пожить свободно и независимо, но я люблю секс, так почему же не продолжить наши встречи ради хорошего секса и очень приятного общения. Ты не незнакомый и темный мужик с улицы, ты близкий друг Артема, а я хорошо знаю его семью, что, согласись, гарантирует некую безопасность нашего знакомства.