Больно, между прочим.

Вот тогда она и повернулась и с перепугу забыла, что надо дышать.

Моста больше не было, а оставшаяся от него огромная железная балка – одна из двух, которые держали на тросах всю конструкцию, – лежала прямо у ног Аси, и один из толстенных металлических тросов, как щупальца какого-то монстра из фантастического фильма, который, падая, прошелся по Асиным пяткам.

Режиссер замер в шоке, ассистентка подвывала со страху, а бледный как полотно Игорь матерился, но показывал ей большой палец.

А когда Ася посмотрела материал, то материлась уже она, перетрухнув по полной, с запоздалым ужасом осознавая, что самым реальным образом чуть не погибла. Как выяснилось позже, наверху, в горах, прорвало какую-то дамбу, и огромная волна, набирая скорость, понеслась вниз, сметая все на своем пути, в том числе и остатки моста через реку.

И кадры, запечатлевшие несущуюся со скоростью литерного поезда огромную, коричневую от земли и грязи волну выше человеческого роста, от которой убегает Ася, а в это время за ее спиной как ножом срезает кусок моста, снова пронеслись по всем каналам как российских, так и зарубежных информагентств.

Как шутят телевизионщики: «Съемка окончена, унесите всех».

Потом появился Семен Галантов и начал активно направлять Асю в нужном ключе, обучать и двигать вперед. С его протекции ее и Игоря перевели на федеральный канал, поскольку работать с другим оператором Ася отказывалась категорически.

И началась работа в качестве корреспондента и репортера, обучение, приобретение навыков, профессионализма, как наставлял ее Семен:

– Самое важное – найти свою органику в деле, найти себя самого, а технику можно наработать после того, как ты почувствовал, понял и ощутил себя в нем, – и махал рукой, – а тебе и искать и чувствовать не надо, у тебя редкий врожденный дар к этому ремеслу, а к нему бонусом голос и умение разговаривать с людьми.

Ну, разумеется, что не каждый третий репортаж и даже не каждый десятый и пятнадцатый попадали в «прямые эфиры», но достаточно часто.

Следующий нашумевший репортаж получился, когда они снимали в Египте что-то вроде расследования о так называемом «нелегальном» туризме, то есть о некоторых сомнительных, а порой слишком опасных развлекательных услугах, предоставляемых состоятельным туристам частным образом, официально запрещенных правительством.

И внезапно оказались в центре силовой операции, проводимой совместными силами Интерпола и местной полиции по задержанию целой банды, переправлявшей через Египет украденных или обманутых девушек в бордели восточных стран.

Их группу заподозрили в сообществе с бандой и самих чуть не задержали, пришлось что-то объяснять, предъявлять документы и связываться с властями, давшими разрешение на съемку, было шумно, непонятно и очень, очень страшно.

Потом был День Армии и Флота, когда они снимали в Охотском море и выходили в дежурный рейд на военных сторожевиках, и тут объявили боевую тревогу и их боевой корабль погнался за нарушителями, вторгшимися в наши воды. Получилась настоящая гонка, и постреляли немного. И сердце-то так сильно поекало от страха.

Игорь ходил гоголем, довольный своей работой, руководство каналом тоже было в приподнятом настроении, а Ася – с очередным поздравлением и нехилым стрессом.

Зрители ее обожали. Ася имела в себе две взаимоисключающие ипостаси: с одной стороны, некую определенную звездность, дистанцированность, никого не допуская в свое личное пространство, а с другой – она была своя, родная, которая кинется спасать и выручать, когда понадобится, и при необходимости так расщелкает нерадивых чиновников, так пропесочит их в интервью, что те краснеют, а некоторые так и вовсе лишаются своих насиженных кресел.

Для людей она была своя звезда, которая всегда за них, за правду и справедливость, зрителям она рассказывала своим поразительным, проникновенным голосом с экрана о жизни так, что казалось: она рассказывает о них самих.

Ее убойные репортажи, ее высказывания и фразы из подводок и закадрового текста разлетались на цитаты в YouTube, срывая миллионы лайков.

И так все последовавшие годы. Почти девять лет на телевидении, в течение которых она закончила институт, получив профессию режиссера телевизионных программ, вышла замуж и развелась, заработав к тридцати пяти годам седину, периодически нападавшую бессонницу и иногда кошмары по ночам, когда снились ей те моменты, в которых только чудо отделяло ее от гибели.


– Я вот точно поседел и потерял лет десять жизни, когда смотрел эти твои знаменитые репортажи, – признался Ярославцев.

– Да я тоже не бабочкой по ним порхала, – откровенничала Ася. – Всегда страшно было. Всегда. А потом накатывает тяжелый, как говорится, «отходняк», и долго еще снится ночами, как совсем рядом произошло что-то страшное, гибельное.

– И нужно ли тогда тебе это? – осторожно спросил Василий, боясь прикасаться к этой теме. – Может, сменить занятие, пока ты не стала, как говорится, «инвалидом своей вредной профессии»?

– Вот мы и подошли к самому главному, – вздохнув, задумчиво покивала Ася, погрузившись в свои размышления.


Первый, что называется, «звоночек» она уловила где-то полгода назад, когда поймала себя на мысли, что совсем не хочет возвращаться домой и на работу.

Ася была в отпуске. Там, где очень любила бывать, – в одном небольшом испанском городочке, расположенном вдали от всех туристических шумных и разрекламированных мест, где текла обычная размеренная жизнь местных жителей, где даже время замедлялось, застывая в солнечных бликах на морской глади и лениво плавясь на разогретых скалах.

Уже несколько лет подряд Ася приезжала сюда дней на десять, иногда на две недели, снимала один и тот же домик у замечательной хозяйки, хлопотавшей над ней, как родная бабушка. Он стоял в некотором отдалении от скопления других домов, на возвышенности, и из его окон и веранды открывался совершенно фантастический вид на море, бухту и скалы.

Обычно к концу отдыха Ася начинала строить планы, прикидывала, какой можно предложить руководству интересный новый проект, что-то записывала и обдумывала, созванивалась с коллегами, а в этот раз так неожиданно и резко вдруг поймала себя на том, что совершенно не хочет уезжать, что тягостно думать о возвращении на работу.

Дальше – больше. Когда она вернулась в холодную Москву, ей прямо-таки пришлось себя заставлять, тащить и уговаривать идти на работу. И Ася понимала, что в ней что-то сломалось, перегорело, какой-то предохранитель внутренний слетел к лешей бабушке, а без него отказывалось работать и все остальное.

Случилось что-то непоправимое, и уже ничего невозможно было изменить.

Может, надо было посоветоваться и поговорить с Семеном, но он в тот момент был по маковку в новой увлекательной интриге по смене власти и руководства, в которую влез, выторговывая себе будущие теплое местечко и награды, носился с горящими глазами большевистского заговорщика по всей Москве, вел бесконечные тайные переговоры с людьми из первого эшелона власти.

А Асе всегда были совершенно неинтересны и по большому счету до лампочки телевизионные интриги, подковерные игры, борьба за выживание и драки за шоколадное место. Она всегда была как бы особняком, в стороне от этой составляющей любой профессии, не потому, что «вот я какая фифа» и не потому, что за спиной стояла защита в лице Семена, нет, а по очень простой причине – она не настолько зависела от дела, которым занималась, чтобы прямо вот жить и дышать только им, и видеть себя только в нем, и с убийственным ужасом думать о том, что можешь его потерять. Может, в силу того, что так и не нашла до сих пор того самого главного дела своей жизни? Бог знает, но вот не кончится для нее жизнь с потерей этой работы. Да с потерей любой работы не кончится.

А еще Ася осознала неприятную, но, видимо, неизбежную вещь – она не хочет и уже не может делиться с Семеном своими переживаниями, да, собственно, никогда особо и не делилась.

А теперь и вовсе что-то изменилось в ней бесповоротно и окончательно.

У психологов это называется красивым термином: профессиональное выгорание и внутренний износ.

Наверное. Но по большому счету ей по барабану, главное, что она четко осознала, что ей перестало быть интересным дело, которым она занималась, и навалилась какая-то тяжелая внутренняя апатия по поводу работы, да и жизни в целом. И ничего не хотелось. Совсем.

Она еще и потому тогда рванула в буран, что не могла больше смотреть в глаза Игорю, еще и потому, что знала, что будет делать дальше.

Игорь давно почувствовал, что с ней происходит что-то неладное, еще раньше, чем она сама сформулировала это себе, и все чаще задумчиво заглядывал ей в лицо. И Ася мучилась этим его пониманием грядущих перемен ужасно и не знала, как ему объяснить и сказать.

Меньше всего на свете она хотела подвести именно его и осознавала, что именно это она и сделает. Для Игоря его работа, телевидение – это все! Вся жизнь, alter ego его сути, смысл его существования, и Ася в этой его жизни была близким, своим человеком, ее важной составной частью.

Да, они были очень дружны, и Ася стала родным человеком даже для его семьи: жены Лены, детей и его родителей, живших за сто с лишним километров от Москвы, замечательных людей, к которым они частенько вместе заваливались в гости, но это не было той причиной, которая могла бы ее остановить, – нет. Она уже приняла решение. И она понимала, что Игорь ее, конечно, простит, но переживет ее уход как предательство и вряд ли когда-нибудь поймет.

Ведь для нее все не так, все не так.

Может, сказалась накопленная за годы усталость – бесконечные перелеты, жизнь в гостиницах, аэропортах и самолетах, города, страны, часовые пояса, и ты просто тупо не успеваешь восстанавливаться.

Уже несколько раз с ней происходил кошмар, когда она просыпалась в гостиничном номере и абсолютно терялась, не могла вспомнить, где она, в какой стране, в каком городе, сняли они уже репортаж или интервью или это только предстоит сделать и что или кого они должны снимать? Мозг был настолько перегружен сменой мест и потоком информации, что переставал воспринимать окружающую среду как постоянную.