Маринка уговаривала, ныла, чуть не плакала, нажимала на то, что Асе даже заплатят, но тут же поправлялась – совсем чуть-чуть, давила на жалость и просила спасти. Ася еще поотнекивалась, а потом решила, что ладно, сходит она, все равно сегодня никуда не собиралась.

Асю посадили в первый ряд, на самое удобное место. Ток-шоу проходило как-то нервно, не заладившись с самого начала: приглашенные ученые сбивались с мысли, краснели, запинались, пучили глаза в камеру. Двое ведущих изо всех сил старались как-то исправить положение и чаще обращались в зал с вопросами, давая возможность прийти в себя экспертам на сцене. И так получилось, что Асе раз задали вопрос, на который она спокойно и толково ответила, второй раз, третий, камера постоянно задерживалась на ее лице и… одним словом, она невольно стала звездой того выпуска, оттянув на себя достаточно большую часть эфирного времени.

А после шоу ее через помощника попросил задержаться режиссер, предложил показать их «кухню» и спросил, не хочет ли девушка поработать на телевидении.

– Зачем? – не поняла Ася.

– У вас очень телегеничное лицо, – пояснил тот, – проще говоря, вас любит камера. И у вас потрясающий голос. Вам бы в дикторы или в репортеры – цены бы вам, девушка, не было.

А поговорив с ней, он выписал Асе какой-то спецпропуск на месяц и уговорил походить, посмотреть, почувствовать телевизионную атмосферу, их особую жизнь, особый мир, пообещав лично договориться о разрешении посещать некоторые студии и павильоны.

И второй раз за день Ася дала себя уговорить, скорее от внутренней апатии, уже чувствуя бессмысленность затянувшегося отдыха.

Через неделю посещения «Останкино» Ася была совершенно покорена и очарована телевизионной «кухней». Она словила бациллу телевидения, прочувствовав неповторимую атмосферу вечного праздника, царившую там. Вернее, даже не праздника, а того, что гораздо лучше – предчувствия, суматошной подготовки к выступлению, к выходу на сцену.

Это некое непередаваемое состояние, когда все бегом, все срочно-срочно, все горит, все заняты делом, бегают, торопятся, все в последний момент, и вот сейчас-сейчас включатся лампы, заиграет музыка и начнется великое представление. И это состояние предпраздничной суеты, ощущение, что все поставлено на кон, все самое лучшее отдается шоу, оно не такое, как в театре, в цирке или на концерте – к определенному дню и часу, – оно постоянно. Двадцать четыре часа в сутки.

«Останкино» – это удивительная, отдельная страна, и люди, работавшие в телецентре, это особая когорта, особое сообщество единомышленников, которые знают некие недоступные остальному человечеству тайны.

Ася загорелась интересом, запала и уже через несколько недель работала ассистентом режиссера на одном канале, а еще через месяц поступила учиться на заочное отделение в ГИТР – Гуманитарный институт телевидения и радиовещания имени Литовчина на режиссерский факультет, настолько сильно захватило ее это новое жизненное увлечение.

Она снова пропадала в работе, не замечала часов и времени как такового, присоединившись к сообществу таких же фанатичных телевизионщиков. Выезжала со съемочной группой на репортажи, как ассистент проводила опрос прохожих из-за кадра, что называется, без лица, очень быстро освоилась в этой работе, стараясь узнавать и усваивать как можно больше новой информации и навыков, и все бы так наверняка и шло своим чередом – она бы выучилась и стала хорошим режиссером, – пока, как водится, не вмешался случай.

В детском саду произошло вопиющее событие – отравились детки. Собственно, по правде говоря, для нашей страны случай пусть и не рядовой, но не редкий, да вот незадача – садик оказался престижным и туда ходили дети не самых простых родителей, поэтому и поднялся скандал. Требовалось срочно отснять материал по теме, разрешение было получено, группа заряжена, и вдруг у репортера, извините за натурализм, случилось дикое расстройство желудка, а все остальные корреспонденты оказались на выезде.

От отчаяния и безысходности доведенный до нервного срыва режиссер тычет в Асю пальцем и орет благим матом:

– Волховская, быстро с оператором на выезд!

– Я-а-а? – оторопела Ася.

– Как работать знаешь, справишься! – отмахнулся он.

– Ладно, – необычайно взбодрилась Ася, предвкушая неожиданную возможности попробовать себя на новом поприще. – «Макдоналдс» не сразу строился, – оптимистично заявила она и резонно заметила: – Не знаю, что получится, но это точно будет лучший репортаж в моей жизни.

– Волховская, – напомнил замученный режиссер, – это твой первый репортаж.

– Ну-у, – пояснила она свою мысль…

– Иди уже, – махнул он обреченно рукой и напутствовал матерным словом.

Она не просто справилась – она умудрилась в доверительной беседе, пошаманив модуляциями располагающего к себе голоса, разговорить заведующую садиком и персонал настолько, что те рассказали много такого, что было тайной за семью печатями.

Репортаж наделал шуму везде – и в Министерстве здравоохранения, и в Министерстве образования, и в администрации района, и у телевизионного начальства, криком и полуматом растолковавшего Асе, что не всегда надо доводить до таких откровений, она же не криминальный репортер и вообще не репортер.

– Узнала правду, ну и держи ее про себя! – орал красный от натуги режиссер, хватаясь за сердце. – Ходи вокруг намеками, легкими штрихами, обещанием обратиться в соответствующие органы, зачем выкладывать такое в эфир, мать твою! Ты же не «Эхо Москвы» и не радио «Свобода», чтобы умничать, где не просят!

«А хорошо получилось», – подумала тогда не без гордости Ася.

Прооравшись и послав Асю далеко по матушке, начальство ее все же не уволило, а оставило на своей должности, добавив ей новые обязанности даже не дежурного репортера, а рангом пониже – «экстренной затычки», чтобы в случае чего быстренько попищать что-то на камеру.

И хотя ей нет-нет, да напоминали для острастки, что у нее полное отсутствие соответствующего образования, но уже на следующей неделе отправили в качестве репортера снимать репортаж об одном медучреждении.

Ася, напомнив себе о том, что «Титаник» строили профессионалы, а Ковчег – любитель, а Красную Шапочку вообще-то спасли браконьеры, подбадривая себя этими продуктивными мыслями, глубоко наплевав на все предупреждения, которые получила за первый свой опыт в качестве боевого корреспондента, не умея по определению что-то делать плохо, наполовину и спустя рукава, расстаралась с усердием и от души и вновь выдала чуть ли не целое журналистское расследование.

Ну и, естественно, снова получила по полной от начальства… и приглашение работать ассистентом на другой канал, посерьезнее и солиднее того, где она отчаянно трудилась до сих пор.

– Почему? – спросила Ася у руководства канала, пригласившего ее на собеседование.

– У вас потрясающие данные для репортера: камера вас обожает, а вы не просто не боитесь ее, а совершенно органичны в кадре, и этот ваш голос, модуляции и интонации, полное ощущение присутствия, доверительности. Редкий врожденный дар.

Вот так. Такой оказался неожиданный расклад.

На новом рабочем месте Ася пару раз съездила на «затыкание дыр», сняв короткие проходные дежурные репортажики без особого напряга и, в общем-то, ни о чем.

И снова вмешался случай.

В новостной команде произошли какие-то там кадровые пертурбации – кто-то улетел в командировку без своего постоянного оператора, кто-то заболел, кто-то поменялся, – и в результате Асю отправили срочным порядком снимать актуальный новостной репортаж об одном сложном дорожном участке, где регулярно скапливались пробки из-за неправильной организации движения и ужасного состояния самой дороги, вызывавшие головную боль у всего районного и даже столичного начальства.

Тема была актуальной, потому как в тот день по всем каналам и передачам прошла волна репортажей об ужасном состоянии дорог на отдельных участках с разгромной критикой одного дорожно-строительного треста. Заказной, не заказной материал, бог знает, скорее всего первое, но в таких случаях ни один новостной канал не имеет права отставать от общей шумихи, вот Асю и направили самым спешным порядком «затыкать прорехи».

И, на всякий случай, отрядили вместе с ней режиссера, чтоб направлять барышню, а в случае надобности – останавливать ее разбушевавшееся рвение, и дали им одного из лучших операторов канала. Тот посмотрел на Асю с большим сомнением, как на дебиловатую девочку, от которой можно ожидать любой подставы, и распорядился:

– Вот что, девонька, давай сделаем так: я выберу место для съемки, подводку коротенько прочтешь, потом за кадром текст наговоришь. Быстро снимаем – и назад.

Собственно, она и сама рассусоливать не собиралась, тем более ехать предстояло далеко, почти к МКАДу, действительно на очень поганый участок вечно запруженной дрянной дороги, где постоянно что-то начинали ремонтировать и так же внезапно останавливали ремонтные работы, забыв убрать ограждения.

Задерживаться там совершенно не хотелось, посему в дебаты с гонористым оператором Ася вступать не стала, кивнула неопределенно, что, мол, согласна, и все.

Конечно, там была не то чтобы пробка-пробка и кошмар, но плотное скопление машин в самом неудобном месте дорожной развязки. Нервные водители гудели клаксонами, особо нетерпеливые высовывались из открытых окон, что-то крича и размахивая руками, и все это на фоне весенней грязи – картина настолько непривлекательная, что хотелось как можно скорей свалить отсюда подальше в уютное тепло.

Ася, медленно двигаясь вдоль дороги, так, чтобы в кадр полностью попадала картина затора на развязке метрах в пятидесяти у нее за спиной, произносила текст подводки. Сбилась раз – повторили проход, снова сбилась, оператор матюкнулся и высказался в том ключе, что даже обезьяна уже запомнила бы текст.

Вышли на исходную позицию и начали снова. Третий раз получилось без сбоев, и Ася, довольная собой, уже заканчивала произносить текст, когда у нее за спиной внезапно грохнул мощнейший взрыв…