– Да-а? – с удивлением протянула Женя и предположила: – Может, это у нее просто подростковый возраст начался?

– Не говори ерунды! – отрезала бабушка Настя и напомнила: – Она такая с самого рождения была, вспомни, еще в годик проявляла характер.

– И что нам делать? – немного растерялась Ася. – Костя настаивает на ее переезде, и я с ним согласна. Все-таки Москва – это совсем другие перспективы и возможности. А при нынешней жизни так и вовсе разные миры.

– Вы можете сделать только одно, – вздохнула бабуля, – спросить у нее самой. Рассказать все подробно и честно и спросить, поедет ли она.

И знаете, в свои одиннадцать лет Ася, выслушав родную мать и родителей с бабулей, решила, что ей интересно будет попробовать жизнь в Москве с совершенно незнакомыми ей людьми, которыми являлись для девочки ее родные родители.

Нельзя сказать, что процесс переезда, перехода в новую школу и привыкание жить с родителями, притирание к новой среде и новым условиям дались им легко и просто.

Это был очень тяжелый для все троих период – для девочки родители были, по сути, незнакомыми людьми, и никакой доверительности, открытости и дружбы, к которым она привыкла и в атмосфере которых росла, между нею и родителями первое время вообще не возникло, и это ужасно угнетало ее, да и всех взрослых. Всякое бывало, и Аська порывалась несколько раз вернуться назад, в Воронеж, и Женя, привыкшая жить с мужем вдвоем, не выдерживала и сама хотела отправить дочь обратно. Но всех примирял и успокаивал Константин.

Парадоксальным, удивительным образом отец нашел с дочерью правильный, верный тон общения, особый подход к ней, и они как-то очень быстро прониклись друг к другу искренней привязанностью. Ася – та все же несколько настороженно и отстраненно поначалу, держа дистанцию, а отец прямолинейно и порой нетерпеливо, и все же, все же.

Может, в силу похожести характеров, может, та самая кровь, что «не водица», взыграла и гены сказались, но между отцом и дочерью определенно возникли теплые и дружеские отношения, чему, без сомнения, в немалой степени поспособствовал ироничный склад ума обоих.

Но виделась Ася с отцом крайне редко, он постоянно и бесконечно пропадал на какой-то непонятной секретной работе, часто не ночевал дома, а то и вовсе отсутствовал неделями не то в командировках, не то на каких-то рабочих авралах.

На дворе бушевали разрушительные девяностые, шел широкомасштабный отстрел молодых мужчин, порой слишком близко, прямо под окнами их дома, на улице, раздиралась на куски страна и ее богатства, и мама Женя отчего-то становилась все испуганней, настороженней и все чаще плакала по ночам, в чем-то горячо убеждая папу Костю, когда он бывал дома.

А Аська училась, быстро сойдясь с новым коллективом одноклассников, как-то без драм и сложностей обошлось, училась не только точным наукам, но и искусству, которое с огромной радостью преподносила ей мать. И теперь в выходные они часто ходили вместе в музеи и на выставки, а то просто гуляли по старой Москве.

Женя, закончившая искусствоведческий факультет, провела девяностый год в Италии, прослушав там курс в Академии искусств, и занималась антиквариатом.

«Занималась» – расплывчатая формулировка, но никакой более конкретной информации о роде деятельности мамы Жени родители не говорили. Простой пример: если ваша мама, скажем, торгует колбасой в магазине, то вы можете к ней прийти на работу, а если работает в театре, то в театр, и в пекарне вы можете навестить мамулю, и в бане, и даже в милиции. Ася же навестить маму по месту работы не могла, ибо не знала, где та самая работа находится.

Да и трудились оба ее родителя как-то уж слишком много, но иногда и отдыхали, в основном вдвоем. Почему-то, может, в силу привычки или по каким-то деловым надобностям, но родители часто уезжали за границу, а Асю с собой не брали ни разу. Однажды она прямо спросила отца – а, собственно, почему? А он легко ответил: это только работа и бизнес.

Она почувствовала, что он не соврал, но было в этом ответе что-то недосказанное… А так жили как жили, может, только странностей у них было больше, чем в обычных семьях, и Ася эти странности замечала и отмечала.

А через два года, когда Асе исполнилось тринадцать, совершенно внезапно родители вдруг развелись. Настолько неожиданно, что Аська никак не могла взять в толк, что это такое происходит на самом деле!

Они никогда не ссорились, вообще никогда! Не ругались, не выясняли отношений, а ровно наоборот – постоянно обнимались, дотрагивались друг до друга мимоходом, целовались короткими поцелуйчиками или настоящими, и Аська частенько застукивала их за этим делом, и все втроем дружно посмеивались над такой ситуацией.

То, что у родителей есть свои очень серьезные тайны, которые они умело и надежно хранят, Ася поняла сразу, как только переехала к ним жить, но то, что они определенно влюблены друг в друга, как молодожены, было настолько очевидным, что не требовало никаких доказательств и объяснений.

И вдруг этот нелепый развод!

И не просто развод – отец переезжал жить в другое место со всеми своими вещами и со всей своей жизнью.

Недоумевающая, растерянная Аська требовала объяснений и бушевала негодованием, но отец, обнимая ее и прижимая к себе, шептал на ухо:

– Так надо, Асечка, так надо.

– Как надо?! – негодовала она пуще прежнего и, плача, требовала ответа теперь у матери.

– Асенька, – обнимала теперь та дочку и плакала вместе с ней. – Это очень важно для всех нас троих, – и повторяла за отцом: – Так надо. И не спрашивай ни о чем.

Ну, конечно, будет она не спрашивать! И кто-то может ей что-то запретить! И Аська спрашивала, спрашивала, выясняла и выясняла, пока однажды отец не ответил ей жесткой и очень странной фразой:

– Ася, не лезь туда, где ничего не понимаешь! Это наша с мамой жизнь и не твое дело! Не твое! – повторил он так, что Аська замерла, потрясенная строгостью, с которой он это сказал. – Я тебя люблю и буду любить всегда, и маму люблю, а остальное тебя не касается!

И… она не полезла дальше с вопросами. Ни к кому. Что-то там интуитивно почувствовав и поняв.

Папа уехал, словно растворился из их жизни. Мама по-прежнему много работала, но Ася не заметила что-то особой скорби в ней по поводу развода и расставания с горячо любимым мужем и… снова не полезла с расспросами и доставаниями.

Вскорости выяснилось, что у отца другая женщина, на которой он женился. И сообщила девочке об этом ее родная бабушка, мать Константина, как она представилась, позвонив по телефону (трубку взяла Аська). О существовании этой второй бабушки Ася знать не знала и ведать не ведала, поскольку никогда в их семье родня отца не упоминалась.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Ася за сообщение, произнесенное незнакомой женщиной тоном триумфатора, наконец победившего противника в затяжной войне, и осторожно положила трубку на рычаг.

Значит, женился. На дочери друзей его родителей, замечательной молодой девушке, как сообщила ей новоявленная бабушка. Ах, да! Она еще настоятельно потребовала не портить ее сыну жизнь и больше никогда к нему не обращаться и не искать встречи с ним ни Асе, ни ее матери.

А искать и не пришлось. По многим признакам, явным и косвенным, Аська скоро начала понимать, что отец часто бывает у них дома. Тайно, когда Ася на учебе, или на дополнительных курсах по искусству, или в музее, или на концертах.

Возвращаясь домой, она улавливала знакомый запах отца, замечала какие-то мелочи – однажды нашла в хрустальной пепельнице забытые запонки, которые он всегда туда клал; его тапки оказались под кроватью, а не в ящике в прихожей; его любимая чашка, которую он не забрал с собой, уезжая, стояла в мойке на кухне, и было еще много чего незначительного, но красноречивого для нее.

И главное – розы! Папа сам очень любил розы, всякие, в основном живые, как он их называл, пахучие, и всегда дарил маме много роз – от маленьких букетиков мелких-мелких розочек до царских на длиннющих стеблях с тяжелыми головками. У них в доме всегда стоял хоть один букет.

И тут снова стали появляться букеты.

И мама в такие дни отводила глаза от дочери и улыбалась загадочно сама с собой, когда думала, что Аська на нее не смотрит. Довольно часто мама стала уезжать в непонятные командировки и возвращалась из них уставшей, но с трудно скрываемым счастьем в глазах.

И в Асе теплилась какая-то надежда на то, что у родителей все снова устроится замечательно и вернется на круги своя, и станет еще лучше, чем было прежде.

Но оно не возвращалось и не возвращалось, и лучше не становилось, а так и тянулось целых два года.

Однажды ночью Аська проснулась от непонятной, смутной какой-то тревоги, заворочалась недовольно в кровати, устраиваясь поудобней, собираясь дальше спать, но вдруг уловила какой-то неясный бубнеж. Вскинулась, прислушиваясь – да, определенно на кухне кто-то был и разговаривал.

Посомневавшись, выползать ли из теплого уюта под одеялом или ну его, все же решилась, встала, надела тапки и осторожно двинулась к кухне.

И замерла. За столом, освещенные неярким светом бра на стене, держась за руки, друг напротив друга сидели родители и о чем-то тихо и напряженно разговаривали. Асе было видно лицо отца, смотревшего на маму с такой невероятной нежностью, любовью и преданностью, с таким сожалением и… каким-то фатальным бесстрашием.

Ася очень осторожно развернулась и, стараясь не издать ни звука, пошла в свою комнату, забралась в кровать и еще долго не могла заснуть, видя перед мысленным взглядом это выражение отцовского лица.

На следующий день отца застрелили, когда он выходил из здания через проходную НИИ, в котором работал.

Ася знала точно, что вместе с отцом в тот день умерла и ее мама.

Постаревшая сразу на несколько лет, опустошенная и какая-то неживая, Евгения все же двигалась, занималась какими-то важными делами и держалась только за счет какой-то управляющей ею внутренней идеи, обязательства, которое мобилизовало все ее оставшиеся силы. Ася с тревогой посматривала на маму, но чувствовала, что та сосредоточена на чем-то очень важном в себе, и не трогала, не задавала вопросов.