– Не называй меня Сеня, Аська, – вдруг потребовал Галантов. – Последнее время ты стала часто называть меня этим уменьшенным именем.

– Да? Но ты вроде не возражал, а я как-то не замечала, – удивилась Ася.

– Не возражал, а ты не замечала, – повторил он за ней и усмехнулся саркастически: – Семен, Ася, это имя, а Сеня – это уже характер. Я Сеней не был никогда.

– Да, прости, – поняла она, о чем он говорит.

– Ты всегда была легкой, Аська, я тебя за это и полюбил и ценю, – улыбнулся он ей печально. – Никаких драм. Да значит да, ну а нет значит нет. Не получилось. Принимаешь обстоятельства такими, какие есть. И если почувствовала, что в какой-то жизненной ситуации тебе неуютно, не нравится, или вдруг понимаешь, что дело, которое делаешь, не твое, не по душе и интересу, всегда меняешь жизнь под себя, не боясь никаких перемен. Такая поразительная внутренняя свобода, такая редкая врожденная черта характера. Это завораживает. Удивительная житейская легкость.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не очень понимаю драмы и не люблю пустой дешевой пошлости. Не понимаю натужности житейской и остервенения, с которым люди ругаются и предъявляют друг другу претензии. Люди, выясняющие отношения, слышат, как правило, только себя и свое оскорбленное эго. И я откровенно не понимаю, на фига жить вместе, если вам так плохо вдвоем.

– Это потому, что ты никогда не любила по-настоящему, Ася. Истинно, на всю катушку, от всего сердца, так, что ты – это он, а он – это ты, – пояснил ей Семен.

– Может, – согласилась она. – Но страсти, выяснения-разборки – это не моя история, ты же знаешь.

– А вот про это ты никому не говори, а то турнут с работы, – весело посоветовал Галантов. – Миром правят страсти. Все мировое искусство основано на страсти. И суть твоей профессии – это не поиск свежих новостей, это эмоции, накал чувств: они костяк, основа, так сказать. Задача любого репортера – розыск и достойная подача страстей. А если их нет, значит, вложи в эту новость свою страсть, упакуй в страсть и преподнеси со страстью. Это то, чего хотят люди, чего они жаждут и потребляют. Вечную формулу управления народом никто не отменял с римских времен: «хлеба и зрелищ» – накорми и развлеки. А страсти – это механизм подачи развлечения, способ направлять людей, это всегда надрыв чувств, любовь-ненависть, когда-то я все это тебе подробно объяснял. А что касается тебя, Ася, то ты просто еще не испытала сильных, глубоких, по-настоящему сжигающих чувств, поэтому и берешься рассуждать о драмах так пренебрежительно. – И неожиданно спросил: – Ты почему решила именно сейчас разводиться?

– Ты прекрасно сам все знаешь и понимаешь. – Она как-то в один момент устала от этого разговора. – У нас нет уже давно никакой совместной жизни, и сексуальной тоже, еще до того, как ты ушел с телевидения. Я понимаю, что ты ничего не делаешь просто так, и уверена, что твоя отставка – это некий шаг в какой-то большой игре. Это же твоя жизнь, твоя стихия, ты это обожаешь: интриги, планы, стратегия, игры с людьми и обстоятельствами. Я не спрашиваю, что у тебя за проект такой, и не стараюсь домысливать, но последние несколько лет ты слишком погрузился в эти свои игры и в эту насыщенную рокировками и интригами жизнь. Я понимаю, что этот упрек из моих уст звучит несколько лицемерно, поскольку меня дома практически не бывает, но когда я бываю, я с тобой. А ты не со мной, – она пристально посмотрела ему в глаза и повторила: – Не со мной. И все эти твои доставалова меня, провокации на разборки, капризы в стиле анфан террибль, все это только оттого, что тебе нестерпимо ждать развязки закрученной вами интриги, и от скуки и затянувшегося ожидания ты развлекаешься как можешь, то есть достаешь меня. Но ты стал слишком переигрывать и слишком давить. И мы перестали быть мужем и женой не только в сексе, а как-то незаметно и в жизни. И я бы хотела, чтобы мы разошлись до того, как перестанем быть еще и друзьями. Я все же очень тебя ценю.

– Нет, Аська, тут что-то другое, – выслушав ее отповедь, сказал Семен, присматриваясь к ней. – Тебе же все это время все мои экзерсисы были по барабану, как ты любишь говорить, тульскому. Ты даже не терпела мои скандалы, ты пропускала все выпады и мое нытье мимо, находя в этом повод для легкой иронии и не более. И не высказывала желание расстаться, потому что нам всегда было интересно вместе. До последнего времени. Так что случилось? – спросил он.

– Ничего, – пожала плечами Ася.

– Нет, девочка, – Семен внимательно всмотрелся в выражение ее лица и вдруг протянул руку и погладил по голове каким-то совершенно отеческим жестом, грустно улыбнувшись, и озвучил свою догадку: – Ты влюбилась. Вот в чем дело.

Погладил еще раз по волосам, все так же внимательно всматриваясь в выражение ее лица, как отец, вдруг неожиданно обнаруживший, что дочь, оказывается, выросла, а он и не заметил, и спросил:

– Кто он?

– Нет, Семен, – Ася отрицательно покачала головой. – Нет никакого «его», и я не влюбилась.

– Может, и нет, но точно случилось что-то такое, что сильно повлияло на тебя, что-то очень важное и непростое. Может, не любовь, а любовник? Ухарь какой-нибудь с голливудскими зубами и бицепсами?

– Семен, ну какой любовник? – легко возмутилась Ася. – Можно, я даже комментировать эту ерунду не буду. Ты же знаешь, я не люблю дешевой пошлости, у меня на нее идиосинкразия. А герой-любовник это пошлость, и не герой тоже пошлость. Впрочем, тебе прекрасно известно, что нет никакого любовника.

Он знал. Она была права: он совершенно точно знал. И не потому, что следил за ней или проверял ее телефоны, звонки, знакомства и встречи – нет. Просто Галантов очень хорошо знал и понимал ее саму, ее сущность.

Ася никогда не станет утруждаться враньем и опускаться до того, чтобы скрывать что-то и обманывать, да еще так натужно – тайком встречаться-любиться, а потом бежать к мужу домой, делать вид, что все у них как обычно, при этом что-то там придумывать про то, где задержалась, и, сияя глазами после удачного свидания, уверять в какой-нибудь ерунде из разряда «у подруги засиделась». Да никогда. Зачем?

Для Аси «нет так нет». Если случились бы с ней в жизни такие страсти-мордасти и секс, и интерес к другому мужчине, то на хрена все усложнять и погружаться по горло в трудности, делая плохо всем троим? Надо расстаться с мужем и жить с тем, к кому испытываешь тягу и влюбленность. С ее точки зрения все просто.

Она всегда была легкой девочкой. Никаких драм.

– Ладно, Аська, – резко выдохнув, мгновенно переключился Семен на дружески-деловой тон. – И на самом деле, что-то я заигрался. Все от безделья – застоялся в стойле на передержке. Но ничего, скоро в бой, повоюем. – И повторил: – Ладно, Ась, ты права, давай разведемся. Как-то с семьей у нас уже не получается, что-то ушло, – и снова протянул руку и погладил ее по голове так поразившим Асю отеческим жестом. – Я позвоню сегодня Аркаше, он займется этим вопросом, скажет тебе, куда подойти, и поможет заявление о разводе составить. Вещи вывезу как-нибудь потихоньку или скопом, посмотрим. Что-нибудь поделить хочешь?

– Ну, какое делить, Семен, о чем ты? – попеняла ему Ася с легким недоумением. – Шкаф умершей бабушки, что ли?

– Хочу тебе напомнить, – усмехнулся Семен ее шутке, – что шкаф МОЕЙ бабушки, – с нажимом на слове «моей» произнес он, – стоит порядка нескольких десятков тысяч долларов.

– Ну, тогда моей, – улыбнулась теперь уже его шутке Ася.

– А может, тебе деньги нужны или что-то хочешь купить? Дом, например.

– И на кой мне дом? – улыбалась Ася.

– Ну как, будешь примулы сажать, самовар ставить и гонять чаи на веранде, как помещица в усадьбе.

– Клевая жизнь! – театрально-мечтательно вздохнула Ася.

– И не говори, – поддержал он ее, поднимаясь из-за стола, и предложил еще варианты приобретений: – Может, машину новую тебе возьмем?

– Да зачем, – махнула рукой Ася. – Ты же знаешь, я своего Верного люблю, и у нас с ним это взаимно. – И пообещала: – Но если мне что-то понадобится, я к тебе обращусь.

– Тогда я могу уже не дать, пользуйся широтой моего предложения, пока я тут расчувствовался, – усмехнулся Семен.

Это была почти шутка. Он подошел, обнял ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку, прижался своей щекой на короткое мгновение и отстранился, посмотрев ей в глаза:

– Я люблю тебя, Аська.

– И я люблю тебя, Семен, – отозвалась она. – Ты же знаешь.

– Я знаю, – кивнул он.

Конечно, он знал, как и то, что они говорят о совершенно разном и признаются совсем в разной любви.

Отъехав от дома, Галантов пересек бульвар, потом переулок и, приняв мгновенное решение, резко завернул на освобождающееся парковочное место у небольшого сквера, с которого прямо перед ним отъехала «Тойота». Остановился, выключил двигатель и, закрыв глаза, откинул голову на подголовник.

Аська так и не поняла самого главного – для нее это была влюбленность, искристая, легкая, совпавшая с ее увлеченностью новым делом, которым она занялась, погружение в совершенно новую для нее сферу. А он был ее любовник-друг, наставник, помощник и партнер, человек, чей профессионализм она почитала очень высоко и восхищалась им и многому училась у него.

Семен обратил внимание на эту девочку сразу же после того ее шокового репортажа, наделавшего столько шуму не только на канале, где она работала, а во всех СМИ и перекупленного другими каналами и известными европейскими информационными агентствами. Репортажа, после которого Ася Волховская проснулась знаменитой.

Галантова тогда поразил не сам репортаж, хотя и он был без сомнения бомбой, явлением на телевидении, – у многих корреспондентов бывают «звездные» часы, когда вдруг удается снять нечто сенсационное, но его поразила сама девочка.

Она была привлекательной, симпатичной, но не блистала никакой изысканной красотой или яркостью облика и даже могла показаться несколько тусклой с точки зрения профессионального телевизионного применения, но она обладала поразительным, необыкновенным свойством – когда она говорила, двигалась, действовала, то есть была не статична, она преображалась невероятно.