Паулина Петерс - Рубиновая комната

– Как бы там ни было… После охоты, которую устраивали мы с Луисом, один из слуг сообщил мне, что Сандерленд пытался расспросить его о других гостях. Он зашел настолько далеко, что предложил молодому человеку деньги за информацию. После этого мне стало совершенно ясно, что больше Сандерленда мы приглашать не будем. Но Луис, который сам этого типа терпеть не может, сказал, что если мы не будем приглашать его, это может послужить причиной скандала. Я настаивала на своем, и мы сильно поссорились. Я обвинила Луиса в том, что он – твердолобый аристократ, который в любой ситуации пытается придерживаться лживого этикета, принятого в его круге. Он высказал мне, что я совершенно не умею себя вести и все еще не поняла, что Англия – это не Дикий Запад. Мы тогда много чего нехорошего друг другу наговорили. И помирились только на следующий день. – Взгляд Констанс на миг стал мечтательным, и Виктория почувствовала, что подруга действительно очень сильно любит Луиса. – Как бы там ни было, я взяла с Луиса обещание, что он просветит слуг насчет Сандерленда. – Констанс взяла Викторию за руку. – Поверь мне, Сандерленд – человек, который наслаждается властью над другими. По этой же причине он пытается всеми средствами добывать информацию. Кроме того, я полагаю, что он неким странным и болезненным образом быстро находит чужие уязвимые места. В твоем случае это любовь к отцу и воспоминания о том ужасном пожаре.

Констанс задумчиво уставилась на один из голых розовых кустов, а затем пожала плечами.

– Сандерленд – да, я не могу сказать иначе – насквозь фальшив. Из-за него у меня случилась эта отвратительная ссора с Луисом. А ты вдруг усомнилась в отце. Лучше всего просто забыть о встрече с ним.

– Ты права, – Виктория улыбнулась подруге, у нее отлегло от сердца. – Не следовало мне вообще о нем думать. Спасибо за откровенность.

– Не за что. Я же знаю, что с тобой можно говорить обо всем, – и Констанс улыбнулась в ответ.

– Я бы хотела спросить твоего совета и насчет кое-чего другого. – Виктория торопливо поведала ей о бале дебютанток. – Мой дедушка оплатит наряд. Ты не могла бы порекомендовать мне портного? И, честно говоря, хотя я ни за что не призналась бы в этом перед родственниками, я предвкушаю возможность сшить по-настоящему элегантное платье. Хотя мне хотелось бы, чтобы оно шилось не специально для этого бала реакционеров…

– Пусть бальное платье тебе сошьют в ателье Пуаре.

Виктория покачала головой.

– Сейчас Пуаре – самый модный кутюрье Лондона. Его руководитель ни за что не примет меня как клиентку.

– Я сумею переубедить его, – рассмеялась Констанс. – В конце концов, в прошлом году, по мнению Луиса, я потратила там почти целое состояние. Это платье тоже от Пуаре, – и она отвернула полупальто, чтобы стал виден бархат.

– Правда? – Виктория снова вздохнула, на этот раз с восхищением.

Со стороны дома по всему саду разнесся звук гонга.

– Судя по всему, кухарка наконец сумела соорудить что-то съедобное. – Констанс поднялась. – Давай после ланча сразу поедем к Пуаре.

– С удовольствием…

«Ах, как же чудесно будет иметь возможность рассматривать моделей и выбирать ткани», – с тоской подумала Виктория, направляясь обратно к дому.

– Кстати, недавно я встретила Рэндольфа, – услышала она голос шедшей рядом Констанс. – Он спрашивал о тебе…

– Неужели?

Радость Виктории сменили смешанные чувства. Их с Рэндольфом представили друг другу в Риме во время открытия выставки. Рэндольф, лорд Уорвик, седьмой герцог Монтегю, был похож на греческого бога – отметила девушка, обычно не позволявшая себе преувеличений. Он слишком хорошо знал, что выглядит просто сногсшибательно и занимает высокое положение в обществе, поэтому вел себя соответственно вызывающе, хотя рыцарство ему тоже было не чуждо.

Несмотря на то что Виктория не могла объяснить себе, как так вышло, они с Рэндольфом принялись отчаянно флиртовать во время первой же встречи. Несколько недель спустя они снова встретились в умбрийском городе Перуджа, где сошлись ближе. Она понятия не имела, чем бы все это закончилось, если бы ей не пришлось вернуться в Лондон в связи с болезнью отца.

Минувший год Рэндольф, как узнала Виктория из светских разделов газет, провел в своих имениях в Австралии, путешествовал по колониям в Африке и Азии. Он, в свою очередь, из газет же узнал о смерти ее отца и прислал ей трогательное письмо с соболезнованиями.

– Виктория, стоило мне упомянуть о Рэндольфе, как ты тут же замечталась, – Констанс весело посмотрела на нее.

– Вовсе нет, – солгала Виктория. – Лучше расскажи мне о своем благотворительном проекте в Ист-Энде.

Констанс, дедушка которой, прежде чем сделать состояние на нефти, был шахтером, прекрасно помнила о своих корнях и поэтому много времени уделяла социальным проектам.

Виктория пыталась слушать подругу внимательно, однако мысли ее снова и снова возвращались к Рэндольфу. Может быть, он и флиртовал с ней, но серьезных намерений у него не было. Для этого она слишком бедна, а ее положение в обществе как дочери младшего сына лорда с сомнительной репутацией слишком незначительно.

Серьезные намерения…

«Виктория, прекрати вести себя словно героиня романа Джейн Остин», – строго напомнила она себе и тут же украдкой улыбнулась. Что поделаешь, мечтать слишком уж приятно…

Спрятавшись в подъезде, Виктория потянула за шнур фотоаппарата, стоявшего на тяжелом деревянном штативе. Пятеро бедно одетых и грязных мальчиков и девочек, игравших на проезжей части кочаном капусты вместо мяча, оказались запечатлены на стеклянной пластинке. Она надеялась, что ей удалось передать все прелести этого мгновения: тяжелые жизненные условия детей и наслаждение моментом, которое они источали, несмотря на это.

Вот уже несколько часов она работала в районе Бэттерси, поскольку крупноформатные изображения на стеклянных пластинках давали более контрастные снимки, чем «Кодак». Она выбирала укромные места, где можно было поставить фотоаппарат, ловила подобные мгновения. Виктория решила, что на сегодня достаточно. Сняв фотоаппарат и собрав штатив, она осторожно уложила оба предмета в велосипедные сумки, устланные соломой и одеялом, и накрыла резиновой пластинкой.

Она передвигалась, неспешно вращая педали, по улицам района, где в минувшие годы быстро развивалась промышленность – мимо пабов, еще закрытых утром, небольших продуктовых и комиссионных магазинов, – и невольно вспоминала вчерашний визит к Пуаре. За дверями ателье таился мир, наполненный роскошью и красотой.

Виктория испытала приступ угрызений совести, вспомнив, с каким наслаждением она смотрела показ моделей, беседовала с Констанс и хозяином ателье, месье Лашассем, о тканях, подходящих туфлях и других аксессуарах. Месье Лашасс действительно был рад новой клиентке. А лучше всего было то, что выбранное ею бальное платье можно было носить без корсета, поскольку платья Пуаре были настолько изысканны, что для этого не нужно было зашнуровываться. Девушка терпеть не могла носить корсет. Виктория улыбнулась про себя. Бальное платье было легким и воздушным. Она уже предвкушала предстоящие ей примерки. В ателье сказали, что дней через десять платье будет готово.

Оставив позади бедные улочки Бэттерси, она пересекла Темзу по мосту Альберт-бридж. Вскоре показался Кенсингтон с его роскошными кирпичными домами викторианской эпохи. Здесь находилась квартира, в которой был тот пожар.

Проехав следующий перекресток, Виктория заметила отделение полиции. Она замедлила темп, а затем остановилась у бордюра. Должно быть, стражей из этого отделения вызвали тогда в горящую квартиру, они же занимались описанием случившегося несчастья.

Виктория нерешительно взглянула на деревянную дверь с затертой латунной ручкой.

«Констанс права, сэр Френсис сказал неправду», – корила себя девушка. Но раз она уже здесь, может быть, стоит раз и навсегда удостовериться, пока назойливые вопросы снова не возникли у нее в голове? Прошлой ночью ей в который раз снился пожар.

«Не могу же я просто бросить велосипед с фотоаппаратом у бордюра, без присмотра, – размышляла она. – Кроме того, беседовать с полицией совершенно излишне. Наверняка те, кто служил тогда, давно уже на пенсии или забыли о том дне».

Виктория уже хотела нажать на педаль и поехать дальше, когда из дверей вышел молодой полицейский и направился к ней.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, мисс? – приветливо поинтересовался он.

– Нет, то есть… то есть… может быть, и да, – пролепетала Виктория. – Я хотела бы задать пару вопросов вашим коллегам, однако не знаю, куда девать велосипед.

– Поставьте его во дворе, – полицейский указал на деревянные ворота рядом со зданием. – Пойдемте, я помогу вам, – и он крепко ухватился за руль.

Как и в редакции «Морнинг Стар», в участке в воздухе тоже витал дым сигарет и сигар. Над тремя мужчинами, сидевшими за письменными столами, висела пожелтевшая фотография короля. Эдуард VII с широким бородатым лицом снисходительно смотрел на нее со стены.

Один из полицейских, мужчина лет сорока, обладатель тщательно остриженных волос и торчащих ушей, поднялся, поправил пояс и подошел к деревянному заграждению.

– Чем могу помочь, мисс? – весело поинтересовался он.

– Меня зовут Виктория Бредон, – нерешительно ответила Виктория. – Примерно пятнадцать лет назад я жила с отцом рядом с Холланд-парком. В нашей квартире начался пожар. Мне хотелось бы получить информацию о нем. Мой отец умер год тому назад, и у меня не осталось больше никого, кому я могла бы задать этот вопрос.

– Это что же, вашим отцом был судебно-медицинский эксперт Бернард Бредон? – спросил полицейский и, когда Виктория подтвердила его догадку, произнес: – Я очень огорчился, прочитав о его смерти в газете. Человек был что надо. Когда я еще работал на вокзале Пэддингтон, неподалеку от госпиталя Святой Марии, где работал он, я иногда пил с ним пиво после службы, в «Краун». Крепкий он был, отец ваш. Послушай, Нейтан, – и он обернулся к письменным столам, – ты ведь уже служил здесь пятнадцать лет назад…