Виктория подняла колпак – под ним скрывалась яичница, которой Хопкинсу удалось придать круглую форму с помощью специальной формочки. Девушка переложила яичницу себе на тарелку и, намазывая маслом тост, заметила свежий выпуск «Таймс». На фото на обложке двое полицейских несли прочь от входа в парламент отчаянно сопротивлявшуюся женщину. Текст под фотографией гласил: «Суфражистки напали на полицейских. Министерство внутренних дел требует отнестись к мятежницам со всей строгостью». Были арестованы пятьдесят восемь женщин, принимавших участие в демонстрации, среди них были также Кристабель и Сильвия, старшие дочери Эммелин Панкхёрст.

– Ха, какое там напали! Полиция набросилась на нас с дубинками, – возмутилась Виктория.

Хопкинс откашлялся.

– Возможно, хм… Я хочу сказать, что менее провокационное поведение со стороны дам пошло бы на пользу их делу.

– Хопкинс, вы все еще живете в XIX веке.

– Минувшее столетие имело неоспоримые преимущества. Например, тогда еще эти отвратительные чатни, соусы и желе, изготавливаемые в промышленных масштабах, рекламу которых я, к сожалению, снова обнаружил на обратной стороне «Таймс», были еще не настолько распространены, как теперь. – Хопкинс отпил глоток чая. – Вчера, возвращаясь из Хемпстеда, я зашел в паб в правительственном квартале, чтобы поговорить с работающим там персоналом. Сэра Френсиса Сандерленда – мне кажется, я все точно запомнил – не любит никто. Его быстрый карьерный рост удивил всех.

– Кажется, у него хорошие связи, – Виктория проглотила и яичницу, и тост. Затем взяла еще один ломтик хлеба и намазала его маслом и желе. – Ах, как вкусно, – произнесла она, съев первый кусочек, – яблочное желе с добавлением имбиря и гвоздики, верно?

– …А также немного кориандра, корицы и бренди, – просиял Хопкинс. – Вчера мне посчастливилось купить в Ковент-Гардене недорогие яблоки. Поэтому я решил воспользоваться возможностью и приготовить желе. Я позволил себе привести рецепт в последней заметке, которую написал для своей колонки.


Туманную ночь сменило солнечное утро. Обычно Виктория ездила в редакцию на велосипеде, однако поскольку после этого она еще собиралась в Хемпстед, то села на Пикадилли на линию метро «Бейкерлоо», а на станции «Набережная» пересела на линию «Дистрикт-лайн». Сойдя на станции «Темпл-стейшн», она увидела на фоне ясного неба купол собора Святого Павла, а также башенки над порталом. По Флит-стрит с ее высокими зданиями в стиле неоготики катились кареты и повозки. Повсюду слышался приглушенный стук печатных станков. Виктория любила оживление, царившее на этой улице, где расположились редакции крупнейших английских газет.

– «Спектейтор», читайте «Спектейтор»! – крикнул мальчишка-разносчик где-то неподалеку. – Премьер-министр Кэмпбелл-Бэннермен отказывается принять делегацию суфражисток!

«Спектейтор» – это же та самая газета, на которую работает Джереми Райдер, – вспомнила Виктория. – Наверное, он написал о демонстрантках столь же нелестные слова, как и его коллега из «Таймс». Купив журнал, она отошла к ближайшему подъезду и с любопытством пробежала глазами передовицу, действительно написанную Райдером. Что ж, он описывал суфражисток как весьма боевых и суровых женщин, но писал также о том, что полиция вела себя так, как привыкли ожидать скорее от полицейских других стран, то есть очень неуважительно, если не сказать грубо.

«Возможно, мне все же стоило бы встретиться с ним, – размышляла Виктория, подбегая ко входу в “Морнинг Стар”. – Разговор с ним мог бы стать весьма занимательным».


Войдя в здание, она почувствовала запах типографской краски. Офис мистера Паркера, дежурного редактора, находился на третьем этаже – вообще-то это было скорее отделенное стеклом помещение в конце большого, заполненного сигаретным дымом помещения, где за письменными столами сидели мужчины и писали статьи – пером или на пишущей машинке.

– О, мисс Бредон… – Когда она вошла в заставленную шкафами комнату, невысокий мужчина с редкими волосами мышиного цвета поспешно поднялся со своего вращающегося кресла. – Надеюсь, вы принесли мне колонку миссис Эллингем? Моя жена в таком восторге от ее советов насчет того, как можно практически незаметно заштопать дырку в шерстяном пиджаке или пальто! И каждую неделю мы получаем не менее пятидесяти писем от женщин, которые с огромным энтузиазмом отзываются насчет ее советов и рецептов.

Виктория и Хопкинс сошлись на том, что миссис Эллингем – это псевдоним женщины, долгие годы работавшей в приличном доме и которая, разумеется, хочет сохранять инкогнито.

– Да, колонка у меня с собой. А также фотографии со вчерашней демонстрации суфражисток, – последние Виктория уже разложила на столе и протянула рецепт Хопкинса мистеру Паркеру. Тот жадно пробежал его глазами и вдохнул. – Яблочное желе с добавлением бренди – как изысканно! Вы наверняка уже пробовали его готовить?

– Э… нет… – в отношении того, что касалось приготовления еды, уборки и стирки, Виктория была ужасно неуклюжей, и всякий раз, когда она пыталась помочь Хопкинсу или миссис Доджсон, ее очень быстро, но решительно прогоняли от плиты или ведра. – Мистер Паркер, вы не посмотрите мои фотографии? Что вы думаете на этот счет?

Девушка переключила его внимание.

– Ваши фотографии… Да, конечно… – Мистер Паркер склонился над фотографиями, затем взял в руки ту, на которой был изображен конный полицейский, размахивавший дубинкой. – Очень впечатляет, очень… Но и смущает тоже… Кроме того, боюсь, в вечернем выпуске мы не станем писать о демонстрации.

– Мистер Паркер, – Виктория не сводила взгляда с невысокого мужчины, – сегодня вечером все газеты будут писать о демонстрациях и реакции премьер-министра. Миссис Эллингем дружит с суфражистками и поддерживает их. Если «Морнинг Стар» действительно откажется подобающим образом осветить события у здания парламента, это может заставить миссис Эллингем в будущем вести свою колонку в другой газете.

Мистер Паркер в ужасе уставился на нее и обмяк.

– Я поговорю с главным редактором и посмотрю, что можно сделать, – пробормотал он.


Медленно поднимаясь по главной улице мимо респектабельных домов георгианской эпохи, Виктория решила прийти как-нибудь в Хемпстед с большим фотоаппаратом и пофотографировать. Солнце, освещавшее светлые камни и окутывавшее все золотисто-желтым светом, отражалось в окнах. Было настолько тепло, что она расстегнула пальто в предвкушении весны. Когда-то Хемпстед был деревней недалеко от Лондона, однако сейчас границы между собственно городом и предместьями уже стерлись. Тем не менее Хемпстед еще сохранил отчасти деревенские черты: чуть дальше по улице, где коттеджи стояли в больших садах, грядки с нетерпением ждали, когда их наконец засадят.

Миссис Эллингем действительно оказалась настолько важна для «Морнинг Стар», что главный редактор согласился напечатать фотографию Виктории. Конечно, не на передовице, а ближе к концу, но тем не менее… Виктория улыбнулась про себя. Конечно же, Хопкинсу она сознается.

Дом семьи Хогарт стоял на холме на краю селения. С верхних этажей, как было известно Виктории по прошлым визитам, хорошо был виден город. За изысканными коваными воротами, обрамленными каменными колоннами и позолоченными еловыми шишками, начиналась небольшая аллея, заканчивавшаяся у дома из красного кирпича. Выкрашенные в белый дверные и оконные рамы и дорический щипец над дверью освежали строгий фасад, придавая зданию изысканность и элегантность.

Дворецкий сообщил Виктории, что леди Хогарт ожидает ее в салоне, а затем провел на второй этаж, в комнату, которой придавали вневременное очарование стены кремового цвета и классическая мебель эпохи регентства.

– Виктория, как я рада наконец снова видеть тебя! – Констанс радостно обняла подругу. Она была всего на несколько лет старше Виктории, однако вела себя всегда уверенно, как зрелая женщина, и даже не пыталась скрыть свой американский акцент. На ней было бордовое бархатное платье простого, но элегантного покроя, черные волосы словно бы причесаны на скорую руку – и все это отлично сочеталось с ее выразительным лицом с ямочками и небрежными манерами. Поздоровавшись, Констанс отстранила Викторию на расстояние вытянутой руки и принялась внимательно разглядывать ее. – Конечно же, англичанка никогда не сказала бы настолько прямо, – заметила она, – но, будучи американкой, я обязана сообщить, что выглядишь ты довольно-таки изнуренной. – И добавила чуть мягче: – Ты все еще переживаешь из-за смерти отца?

– Это тоже, но сейчас меня заботит кое-что другое. И насчет этого я с удовольствием с тобой поговорю, – ответила Виктория.

– В кухне случилась какая-то катастрофа, поэтому ланч немного запаздывает. – Констанс забавно наморщила нос, изображая отчаяние. – Давай немного пройдемся. Во время прогулки нам никто не помешает.

Служанка принесла пальто для Констанс, и девушки вышли из дома. Пока подруга Виктории болтала о последних балах и других событиях общественного значения, они шли по садовым дорожкам, где двое садовников были заняты тем, что подрезали контуры кустов самшита. За высокой живой изгородью расположился небольшой розарий. Констанс провела Викторию к скамье среди клумб, все еще спавших зимним сном.

– Вот, а теперь рассказывай, что у тебя на душе, – велела она.

И Виктория поведала подруге о том, что случилось с ней вчера вечером.

– Поскольку поместье семьи Хогарт находится неподалеку от загородного дома сэра Френсиса, я подумала, что ты могла с ним уже встречаться. Мне просто хочется узнать, что ты думаешь о Сандерленде, – подавленно закончила она.

Констанс нахмурилась.

– Если ты не против, я выражусь совершенно не по-английски прямолинейно и неподобающим для леди образом… Ты же знаешь, мой дедушка был шахтером и ценил прямоту. Я считаю его мерзкой крысой.

– Правда? – Виктория вздохнула. – У меня сложилось похожее впечатление…

– Недостаток принадлежности к аристократии в этой стране заключается в том, что ты практически не можешь выбирать, с кем тебе общаться. Сандерленд не понравился мне еще во время нашей первой встречи. Мне кажется, что из-за лысины и бледной кожи он чем-то похож на личинку. – Констанс вздрогнула и скривилась.