«Площадка для взвешивания лошадей, – подумала Виктория, – сейчас там перед скачками полно людей. Владельцы скаковых лошадей еще раз проверяют их, беседуют с жокеями». Сейчас она была уже в самом конце лестницы. Девушка привязала к боковой дверце платок, чтобы та не захлопнулась и позже можно было вернуться на чердак. Убедившись, что платок можно увидеть, только если смотреть очень внимательно, девушка поспешно обежала здание ипподрома и направилась к конюшням, неподалеку от которых располагалась и нужная площадка.

Там, как и предполагалось, собралась большая группа людей. Ветер играл перьями и украшениями на шляпах дам, заставлял развеваться плащи. Король вел непринужденную беседу с несколькими мужчинами. С весов спустили черного жеребца, следующим был прекрасный мерин шоколадного цвета.

Марджори нигде не было. Облегченно переведя дух, Виктория решила, что ошиблась в своих опасениях. Король направился к весам – по всей видимости, мерин был его лошадью. Виктория хотела уже вернуться на чердак, когда краем глаза заметила движение совсем рядом. Марджори… Лицо ее было бледнее мела. В руке она держала пистолет, направленный на короля Эдуарда.

«Марджори, нет!» – хотела закричать Виктория, но от волнения не смогла произнести ни слова. Она побежала к девушке и была уже почти рядом, когда прозвучал выстрел из пистолета. Закричали люди.

– Избирательное право для женщин! – крикнула Марджори.

Снова прозвучал выстрел. Король рухнул на землю. На траву и камни потекла кровь. Марджори стояла неподвижно, сжимая в руках дымящийся пистолет.

– Марджори! – Виктория, всхлипывая, трясла соратницу. – Что ты наделала!

И вот уже ее и девушку схватили и повалили на землю. С плеча Виктории соскользнула сумка, открылась, во все стороны разлетелись увлекаемые ветром листовки. «Это конец», – подумала девушка, чувствуя, как на запястьях смыкаются наручники.


Виктория лежала на койке и смотрела в темноту. В соседней камере плакала женщина. Плач был беззащитным, напоминавшим вой раненого зверя, и он терзал Викторию больше, чем если бы женщина кричала и колотила руками в стены.

Она все еще не верила в случившееся, оставалось лишь надеяться, что король не был серьезно ранен или даже убит. Схватив ее с Марджори, их развели по разным комнатам ипподрома. Викторию допрашивал инспектор Скотленд-Ярда. Сначала она обрадовалась, что это не Эрмитейдж, однако облегчение вскоре развеялось словно дым. Высокий костлявый мужчина не поверил, что она ничего не знала о покушении. Более того, он заявил, что второй выстрел произвела не Марджори, а она сама. Наконец ее в зарешеченной карете отвезли в лондонскую тюрьму Холлоуэй.

Когда карета проезжала мимо здания ипподрома, Виктория увидела еще несколько тюремных карет. Значит, других суфражисток тоже арестовали. Однако позже, когда Викторию фотографировали, снимали отпечатки пальцев и мрачная надзирательница вложила ей в руки тюремную робу – платье из грубой черной ткани с напечатанным поверх серым узором из уголков, никого из женщин она не увидела. Виктория предположила, что их отвезли в другие тюрьмы.

«Что ж, хорошо, что Рэндольф выбрал не меня, – с горечью думала она, глядя на серый прямоугольник вверху стены, где виднелись очертания окна. – Он никогда не женился бы на женщине, которую обвиняют в покушении на жизнь короля».

Металлический щелчок у двери сообщил ей, что во время ночного обхода надзирательница приоткрыла окошко в двери и заглянула в камеру. Виктория требовала, чтобы ей позволили поговорить с мистером Монтгомери, однако и допрашивавший ее инспектор, и тюремный персонал оставили ее просьбу без внимания.

«Хопкинс и миссис Доджсон понятия не имеют, где я», – встревоженно думала Виктория. Утром она сказала им, что поедет фотографировать за город. Бабушке и дедушке наверняка уже сообщили о ее аресте. Однако они наверняка поверят, что она принимала участие в покушении на короля, и не пошевелят и пальцем, чтобы вытащить ее отсюда. В конце концов, она страшно опозорила семью. Из-за этого на чести семейства Сент-Олдвин навеки останется несмываемое пятно. Виктория искренне надеялась, что Джереми уже знает о ее аресте и вступится за нее.

На миг плач в соседней камере стих, а затем начался по новой. «Что, если дедушка и бабушка Гермиона смогут помешать тому, чтобы в глазах общественности мое имя было связано с покушением? – подумала Виктория. – Что, если они навеки оставят меня гнить в тюрьме, без процесса?»

Виктория не могла дышать. Хрипя, она побежала к двери камеры и принялась колотить по ней кулаками. Почти теряя сознание, она услышала шаги в коридоре. В замке повернулся ключ. Дверь открылась, в камеру вошла неуклюжая на вид надзирательница.

– Эй, что за шум? Немедленно прекрати, иначе будешь иметь дело со мной! – набросилась она на нее.

Виктория не могла сказать ни слова. Она начала хватать ртом воздух, а затем рухнула как подкошенная. Перед глазами стало темно.


Когда она пришла в себя, за окном было светло. Она снова увидела зарешеченное окно, но оно вдруг стало больше. Затем девушка поняла, что стена белая, а не серая. Она лежала на металлической кровати, на ней была ночная сорочка из грубой ткани. Вскоре дверь открылась. В комнату вошла охранница, над верхней губой у которой росли усики, и поставила на ночной столик рядом с постелью Виктории металлический поднос.

– Это медпункт? – спросила Виктория.

– А вы как думали? «Риц», что ли? – фыркнула женщина.

Виктория чувствовала ужасную слабость. При мысли о том, что она находится в закрытом пространстве, она почувствовала давление в груди.

– Прошу вас, я не могу дышать, – крикнула она. – Мне нужен пакет, чтобы вдохнуть.

Ничего не сказав, охранница исчезла. Виктория услышала звук задвигающегося засова. Она пыталась заставить себя дышать спокойно и ровно, и через некоторое время давление в груди отступило настолько, что она смогла сосредоточить взгляд на подносе. На нем были стакан чая, ломтик хлеба и что-то вроде овсяной каши довольно неаппетитного вида. Поскольку есть ей не хотелось, девушка отпила только немного чая. Он был некрепким и невкусным. Виктория с тоской подумала о вкусных завтраках, которые готовил для нее Хопкинс.

Через некоторое время вернулась охранница и приказным тоном велела Виктории встать. Затем протянула ей мешкоподобный халат и пару полотняных тапок, которые оказались слишком велики, а после повела Викторию по коридору без окон, слабо освещенному газовыми лампами. В этих бесформенных тапках Виктория с трудом умудрилась не споткнуться и не упасть.

Наконец охранница открыла дверь и втолкнула ее в маленькую комнату. От облегчения Виктория едва не расплакалась, увидев за прикрученным к полу металлическим столом мистера Монтгомери, вежливо поднявшегося, когда она вошла.

– Мисс Бредон, сожалею, что вижу вас в таком ужасном положении, – произнес он. – Надеюсь, вы оправились от приступа?

– Да, оправилась. – Виктория поспешно кивнула, а затем спросила: – Как король?

Ей показалось, что прошло ужасно много времени, прежде чем мистер Монтгомери ответил:

– С ним все в порядке. Однако, падая, он немного ударился головой. Выстрел был сделан из пистолета с холостыми патронами.

– Слава богу! – От облегчения Виктория почувствовала ужасную слабость.

– Тем не менее дело очень серьезное, – вздохнул мистер Монтгомери. – На суверена этой страны совершила покушение мисс Уинтерс, при этом он был ранен. Консервативная партия бушует и требует сурово покарать суфражисток.

Виктория заметила, что адвоката смущает ее неподобающая одежда, и, если бы ситуация не была настолько серьезна, она, наверное, даже развеселилась бы.

– Ни я, ни другие женщины ничего не знали о безумном плане Марджори, – заявила она. – Когда мы стояли на чердаке, ожидая благоприятного момента для того, чтобы рассеять листовки, мне вдруг стало тревожно на душе. Марджори вела себя так странно. Я пошла искать ее, а когда нашла, в руке у нее был пистолет. Инспектор не поверил мне, что я хотела предотвратить выстрел.

– Я верю вам, мисс Виктория, – серьезно отозвался мистер Монтгомери. – И даже если бы это было не так, я сделал бы все, чтобы вытащить вас отсюда. Кстати, о вашем аресте мне сообщил мистер Райдер. – Все существо Виктории захлестнула волна благодарности. На Джереми действительно можно положиться. – Однако же мне придется приложить немало усилий, чтобы воспользоваться своим правом выступать от вашего имени как ваш адвокат и опекун.

Мистер Монтгомери откашлялся, и его обеспокоенный взгляд встревожил Викторию.

– Что случилось, мистер Монтгомери? – подавленным голосом поинтересовалась она.

– Во-первых, я опасаюсь, что суд по вопросам опеки будет настроен не слишком доброжелательно из-за того, что вы выступали во время акции с суфражистками. Даже если мы сумеем доказать, что вы ничего не знали о готовящемся покушении. А с другой стороны… – он снова откашлялся, – …ваши дедушка и бабушка намерены объявить вас душевнобольной и запереть в сумасшедшем доме.

Впервые с момента поступления в тюрьму Холлоуэй Виктория подумала, что это место не настолько ужасное. У нее была гораздо более кошмарная альтернатива.


– Райдер, что вы себе позволяете!

Комиссар в гневе вскочил с кресла. Не обращая внимания на потрясенного дворецкого, сообщившего ему, что сэр Артур никого не принимает, Джереми Райдер ворвался прямиком в его гостиную.

– Мне необходимо поговорить с вами, сэр, – коротко ответил Джереми.

– В таком случае я лучше оставлю вас одних, милый. – Супруга комиссара, маленькая запуганная женщина лет пятидесяти, поспешно собрала свое вязание и выбежала из комнаты.

Сэр Артур сложил газету, которую читал, и в раздражении швырнул ее на стоявший у камина столик. – Все в порядке, Олдгейт, можете идти, – обернулся он к дворецкому, а затем громко заявил, обращаясь к Джереми: – Полагаю, ваше мелодраматичное поведение связано с мисс Бредон.