Внезапно Виктория вспомнила, что Рэндольф видел Джереми в доме комиссара.

– Вы недавно брали интервью у сэра Артура? – поинтересовалась она.

– Нет, а почему вы так решили? – Джереми принялся за второй сэндвич.

– О, ну, я подумала, может быть, по поводу убийств, – отозвалась Виктория. – Например, высказывание комиссара относительно того, что по трем убийствам у Скотленд-Ярда до сих пор нет подозреваемого. Возможно, вашим читателям было бы интересно.

Она хотела спросить, зачем же тогда Джереми был в доме комиссара, но пристальный взгляд, брошенный на нее молодым человеком, удержал ее от вопроса.

– Сэр Артур не стал бы давать мне интервью. Для этого я слишком молодой и незначительный журналист. Подобным правом обладают лишь старшие, заслуженные коллеги, – голос Джереми звучал совершенно спокойно.

Виктория разгладила скатерть, уголок которой завернулся от ветра, радуясь возможности опустить глаза. «Либо он лжет, либо Рэндольф ошибся. Но почему тогда Джереми так странно посмотрел на меня? Кроме того… Я рассказала ему гораздо больше об убийствах, чем он мне, – вдруг осознала она. – Вообще-то он всякий раз лишь реагировал на то, что рассказывала ему я».

Виктория украдкой взглянула на Джереми. Думая, что она не смотрит на него, он продолжал пристально рассматривать девушку. Может быть, он шпионит для полиции? Нет, нельзя подавать виду, что она сомневается в нем.

– Кстати, я рассказала леди Хогарт, что вы учились в Итоне вместе с ее супругом, – Виктория заставила себя продолжить непринужденную беседу. – Она хотела спросить у лорда Хогарта насчет вас. К сожалению, в последнее время я с подругой не виделась, поэтому пока не знаю, какое впечатление о себе вы у него оставили.

– Надеюсь, все же хорошее.

Джереми рассмеялся, но Виктории послышалась прозвучавшая в его смехе фальшь. Ее настроение было испорчено.


Домой Виктория вернулась подавленной. Она каким-то образом ухитрилась продержаться до тех пор, пока Джереми не попрощался с ней у двери своего дома в Кемдене. Девушка очень надеялась, что молодой человек не заметил, что она вдруг стала относиться к нему с недоверием.

Вопреки обыкновению, Хопкинс не вышел поздороваться и помочь ей снять пальто. Виктория услышала, как он возится в кухне. Раздевшись, она направилась в кухню, чтобы снять там шляпку и перчатки. В большом зеркале она увидела, что кожа у нее слегка покраснела, на носу появились первые веснушки. «Этого еще не хватало…» Виктория вздохнула. Она не собиралась пользоваться этими новомодными белилами, разрекламированными в различных женских журналах, чтобы избавиться от веснушек. Но это было то в ее облике, что ей не нравилось. В следующий раз, когда она соберется провести столько времени на солнце, нужно будет надеть широкополую шляпу, которая лучше защитит лицо.

Виктория положила соломенную шляпку в специальную коробочку, когда увидела лежавший на письменном столе сверток. Удивившись, девушка взяла его в руки. Он был завернут в бледно-зеленую шелковую бумагу и перевязан подходящей ленточкой в тон. На конверте письма, приложенного к свертку, почерком Рэндольфа было выведено ее имя. Девушка, волнуясь, открыла конверт.

«Милая Виктория, – писал он. – Несмотря на то что я не пришел в должный восторг от работ Тёрнера, я очень хорошо помню время, которое мы с вами провели в Риме и Перудже. Увидев вчера случайно в витрине галереи эту небольшую картину, я не смог устоять. Позволю себе подарить вам ее в надежде, что она вызовет у вас столь же приятные воспоминания, как и у меня, и надеюсь на скорую встречу. Искренне ваш Рэндольф».

Виктория поспешно развязала шелковую ленточку. Развернув сверток, она увидела рисунок акведука Перуджи, выполненный акварелью. На фоне его виднелся весенний пейзаж. Акварель была выполнена в очень легкой технике и скорее намекала, нежели представляла предметы реалистично. Но именно поэтому Виктория решила, что картина очень удачная. Ей показалось, что она снова чувствует тепло на коже, когда они с Рэндольфом прогуливались по узким улочкам, а затем внезапно – прохладу в тени под акведуком. И на душе снова стало так же легко и приятно, как в тот чудесный день.

Виктория осторожно прислонила картину к маленькой керосиновой лампе, стоявшей на столе, еще раз внимательно пригляделась, пристально изучая работу. «Рэндольф действительно ухаживает за мной», – поняла она. И сияющая улыбка осветила ее лицо.


– Господи, Хопкинс, что это вы делаете? Вы что, стираете белье? – удивленно спросила Виктория, войдя в кухню вскоре после этого.

Хопкинс стоял у стола и крутил ручку металлического сосуда цилиндрической формы размером с большой котел. На руках у него снова были нарукавники, на животе – серый передник.

– Нет, мисс Виктория, хотя вынужден признать, что внешне ситуация вполне похожа на стирку. Кстати, прошу прощения, что не встретил вас у двери. Не хотелось прерывать процесс заморозки.

– Хопкинс, о чем вы говорите? – Виктория совершенно ничего не понимала.

– Я пытаюсь приготовить мороженое. Строго говоря, шербет, – торжественно провозгласил Хопкинс. – Когда мы стояли у витрины того магазина старьевщика в Ист-Энде, я увидел там дешевый барабан стиральной машины, который сегодня утром приобрел. Как следует вычистив его, я наполнил его грубой солью и поставил внутрь маленький металлический сосуд со смесью смородинового сока и ликера. Соль и вращение барабана способствуют процессу заморозки.

На холодильнике за спиной Хопкинса стояло несколько пустых бутылок. Хопкинс сделал этот сок прошлым летом, а ликер отец покупал во время отпуска во Франции.

– Хорошо прошел день, мисс Виктория? – поинтересовался Хопкинс, продолжая вращать барабан. – Если позволите заметить, выглядите вы счастливой.

Обнаружив подарок Рэндольфа, Виктория совершенно забыла о сегодняшней вылазке, но теперь вспомнила о ней.

– Во время пикника произошло нечто странное, – ответила она и села за стол. Девушка рассказала Хопкинсу о своих подозрениях. – Я уверена, что мистер Райдер солгал мне и действительно был в тот вечер у комиссара, – заключила она.

– Хм… Мистер Райдер – воспитанник Итона и учился в Оксфорде, говорите… – задумчиво произнес Хопкинс, открывая крышку барабана. Вынув оттуда небольшой металлический сосуд, он отер с него соль кухонным полотенцем. Поставив его в холодильный шкаф в кладовой, он сел за стол напротив Виктории. – Человек с таким хорошим образованием, как мистер Райдер, по моему опыту, не станет шпионить для полиции.

– Мне тоже кажется, что это не в его духе, – подавленно отозвалась Виктория. – Мистер Райдер всегда казался мне таким открытым, приветливым, остроумным. Но как я вам уже говорила, это я всегда снабжала его информацией. От него я не узнала об убийствах ничего нового.

– Что ж, можно сказать, нам повезло, мы оказались в самом центре событий. – И Хопкинс махнул рукой. – Если хотите, мисс Виктория, я могу попытаться навести некоторые справки относительно мистера Райдера.

– Я была бы вам за это очень благодарна, – кивнула Виктория.

Понимая, что благоприятный исход расспросов весьма маловероятен, девушке все же хотелось верить, что найдется какое-то вполне понятное объяснение поведению Джереми Райдера и окажется, что он не выпытывал у нее информацию для комиссара.

Глава 20

Виктория поплотнее укуталась в пальто и обернула шею шерстяным шарфом. За ночь погода вдруг переменилась. В сторону Темзы по Майнорис-стрит дул холодный ветер. Над многими лавочками виднелись еврейские буквы или слова на идише, поскольку в этой части Ист-Энда жила крупная еврейская община. Здесь было меньше нищих и истощенных детей, чем она видела несколько дней тому назад на Уайтчепел-хайстрит. У большинства мужчин были темные круглые шляпы и длинные бакенбарды. Проходя мимо, она слышала обрывки разговоров на иврите, идише и русском языке.

Первую половину дня и начало второй Виктория провела, фотографируя восходящую звезду театра Сент-Джеймс на Кинг-стрит по поручению мистера Паркера. Юная леди была разочарована тем, что ее снимает представительница ее же пола, а не мужчина – вероятнее всего, она была настроена пофлиртовать, – и поэтому, соответственно, работа оказалась не из легких. Все предложенные Викторией позы девушка поначалу принимала неохотно. Но в театре хотя бы было тепло.

Вернувшись домой, Виктория узнала от мистера Джарвиса, что в ее отсутствие приходила «одна из тех дам, что недавно посещали вас с мистером Хопкинсом» и требовала, чтобы ее пропустили к мисс Бредон и мистеру Хопкинсу. Однако поскольку мистер Джарвис знал, что они ушли, он попросил даму (это слово он произнес, высоко подняв бровь) оставить записку. После некоторых колебаний она так и сделала.

«Это наверняка была Кейтлин», – подумала Виктория. И действительно, на сложенном в несколько раз листке бумаги, который передал ей мистер Джарвис, корявым почерком, с ошибками было выведено следующее: «В ночь убийства две девочки видали рядом с борделем Молли мужчину, который показался им забавным. Они не хотят приходить в Вест-Энд. Если хотите, приходите к четырем в кабак “Блуминг Роузбуш” на Кросс-уолл. Я там тоже буду. Кейтлин».

Поскольку Хопкинс еще был занят покупками, Виктория отправилась в путь одна. Она поехала на метро до станции Тауэр-хилл, поскольку на велосипеде соваться в Ист-Энд ей не хотелось.

Пройдя Фенчёрч-стрит-стейшн с ее серым фасадом из песчаника и высоким круглым фронтоном, Виктория свернула на Кросс-Уолл. Паб «Блуминг Роузбуш» находился в доме на углу и не был ни красивым, ни романтичным. Окна были грязными, остатки зеленой краски на закопченном фасаде первого этажа и неумело нарисованная роза на облупившейся вывеске над входной дверью были лишь тенью красивого названия.

Несколько неуверенно Виктория вошла в паб. Для нее это было непривычно. Подняв вуаль, она старалась не обращать внимания на любопытные похотливые взгляды, которые бросали на нее завсегдатаи, – в запущенной забегаловке с ее бедно одетыми посетителями она, конечно же, привлекала внимание. Здесь сильно пахло пивом, пóтом и грязной одеждой. Заметив Кейтлин за столиком в дальней части зала, Виктория облегченно вздохнула. Рядом с ней сидели две молодые, сильно накрашенные женщины, перед которыми стояли стаканы с пивом. Кейтлин тоже увидела Викторию и помахала ей рукой.