– Надеюсь, малышка не вскружила вам голову, Райдер? – Комиссар поднял брови.

– Нет, сэр, не вскружила. Просто я нахожу, что она очень освежает, – и Джереми Райдер пожал плечами. – Прошу, позвольте мне приглядывать за ней. Я позабочусь о том, чтобы она не натворила дел. Кроме того… Насколько я знаю мисс Бредон, она скорее утвердится в своем решении раскрыть убийство, если дедушка станет давить на нее. Она очень своевольна.

Комиссар ненадолго задумался, затем кивнул и произнес:

– Хорошо, пусть мисс Бредон занимается этим. Но вы будете присматривать за ней и докладывать мне обо всем.


Виктория сидела на ковре в отцовском кабинете. Стоило немного повернуть голову, и она видела его, сидящего за письменным столом, – он читал книгу и делал заметки. Девочка перевернула еще одну страницу в книге с картинками, однако же история о медведе, отправившемся на реку, наскучила ей. Она встала и проскользнула в свою комнату, взяла бумагу и краски. Налила в ванной в стакан воды. Взяв бумагу и краски под мышку, она вернулась в кабинет со стаканом с водой.

Отец на миг поднял голову и улыбнулся ей, а затем снова занялся работой. Виктория села на полу, разложила перед собой лист бумаги и открыла краски. Она любила разные цвета, помещенные в различные баночки; особенно нравился ей темно-красный. Девочка сосредоточенно обмакнула кисточку в воду. Сначала она нарисовала свою куклу, а потом заметила, что солнце отбрасывает на паркет солнечные зайчики. Это понравилось ей еще больше, и она принялась рисовать круги. Круги белого и желтого цвета на светло-коричневом фоне. А потом ей просто захотелось нарисовать на бумаге круги и мазки всех возможных цветов. Она была так поглощена своим занятием, что заметила, как отец встал со своего места, только когда на нее упала его тень.

Виктория подняла голову. Она гордилась своей картиной, думала, что она понравится и отцу, однако лицо его было искажено гневом. Он наклонился, поднял руку, словно собирался ударить ее. Девочка инстинктивно отпрянула, стакан упал, вода пролилась на картину. Отец схватил ее за руку и поставил на ноги.

– Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы ты рисовала! – набросился он на нее.

Сейчас его голос и лицо казались ей совсем чужими. Это был уже не ее любимый отец. Это бы какой-то страшный и жуткий великан.

Викторию захлестнул ужас. Она могла лишь смотреть на него, пока тело охватывала глубокая парализующая печаль.


Проснувшись, Виктория почувствовала грусть. В комнате было темно. Стрелки маленького будильника на прикроватном столике показывали пять часов. В ее воспоминаниях отец всегда относился к ней с любовью. Существовала ли сцена, приснившаяся ей в кошмаре, на самом деле? Или ее подсознание создало ее как следствие обвинений сэра Френсиса?

Внезапно ей показалось, что она слышит шаги в квартире. «Хопкинс уехал, я одна», – подумала девушка. В дом миссис Грант кто-то вломился. Возможно даже, миссис Оливер была убита именно там. Почему она не подумала о том, чтобы взять с собой в комнату отцовский пистолет, лежавший в его письменном столе?

Виктория нащупала спички, лежавшие на ночном столике, зажгла стоявшую там небольшую керосиновую лампу, встала с кровати и босиком пересекла комнату. В шкафу она хранила фотооборудование. К шкафу был прислонен металлический штатив. Девушка взяла его и прислушалась. В квартире было тихо. Только с улицы доносился отдаленный цокот копыт и грохот колес кареты. Виктория включила электрический свет. Стало непривычно светло.

Крепко сжимая штатив в руках, девушка осторожно приоткрыла дверь комнаты и выглянула в коридор. Там никого не было. Затаив дыхание она подбежала ко входной двери и открыла задвижку. На лестнице было темно, но внизу, в холле, она увидела слабый свет. Виктория включила свет в коридоре и осмотрела дверной замок. Следов взлома она не нашла. Было тихо. Должно быть, она ошиблась. Тем не менее она пошла в отцовский кабинет за пистолетом. С ним она чувствовала себя более уверенно.

Она как раз положила темно-красную кожаную шкатулку, в которой хранился пистолет, на столешницу, когда взгляд ее упал на фотографию матери, Амелии, которая стояла там рядом с ее собственными фотографиями.

Внезапно на нее нахлынули воспоминания. Сначала это был только запах красок и скипидара, а затем она увидела мать, стоявшую у мольберта. Та держала в руках кисточку, на ней был заляпанный краской передник.

Виктория забыла о своем страхе. Она невольно подумала о том, что не знает практически ни единой картины, нарисованной ее матерью, потому что в квартире их не было. Только во время посещения выставки два года тому назад она случайно увидела два маленьких эскиза. Пейзажи в импрессионистской манере, нарисованные акварелью и пастелью. Очень нежные и тем не менее очень выразительные. На одном была нарисована заснеженная деревенская улица под ясным зимним небом, на другом – осенняя полевая дорога. Рассматривая рисунки, Виктория почувствовала холод, запах зерновой пыли и прелой листвы. Две недели подряд она почти каждый день ходила в галерею смотреть пейзажи. Она ходила бы туда и чаще, но потом какой-то коллекционер купил обе картины. Отцу Виктория об этом никогда не рассказывала.

Рассматривая фотографию матери, Виктория продолжала размышлять. Если отец терпеть не мог картин матери, почему же на его письменном столе стояла ее фотография? Почему ему было не больно видеть ее лицо? «Все это не имеет смысла. Вообще-то я давно должна была обратить внимание на это противоречие. Что же ты от меня скрывал?» – думала она, обводя взглядом кабинет.

В ящике стола лежали отцовские календари в кожаном переплете. Девушка поспешно пролистала их. Как она и опасалась или даже почти ожидала, календарей на 1891–1894 годы там не оказалось – как и дневников.

Виктория начала тщательный обыск кабинета. Закончив, она направилась в отцовскую спальню. На кровати еще лежало его зеленое стеганое покрывало, на ночном столике – книга, которую тот читал почти до самой смерти. Его одежду Хопкинс и Виктория несколько месяцев тому назад раздали, поэтому в шкафах было по большей части пусто, и Виктория просмотрела их быстро. Как и в кабинете, она и здесь не нашла ничего, что могло бы дать ответы на ее вопросы.

Огорчившись, она присела на скамеечку в мягкой обивке, стоявшую в ногах кровати. Ее отец был человеком скрупулезным. Виктория поняла, что он просто удалил из квартиры все, что могло бы дать ей намек на его тайну.

«Только не думай, что я удовлетворюсь этим, – мрачно подумала она. – Я выясню, что ты скрываешь от меня, клянусь!»

Виктория заметила узкую полоску света, падавшую на ковер сквозь щель между задернутыми шторами. Почти сразу же часы в библиотеке пробили семь. «Через четыре часа у меня назначена встреча с Рэндольфом!» – вдруг осознала девушка.

Подойдя к окну и немного приоткрыв шторы, Виктория невольно заморгала, поскольку свет восходящего солнца ударил ей прямо в глаза. Она судорожно сглотнула. Ах, почему бы не пойти дождю? Тогда не пришлось бы ехать с Рэндольфом на прогулку. Что ж, она ведь приняла решение выяснить отношения с Рэндольфом, поэтому не остается ничего другого, кроме как выполнить взятые на себя обязательства.


Виктория ехала по улицам на велосипеде, и ей казалось почти насмешкой, что погода в это утро была особенно чудесной. В солнечном свете кремовые фасады в стиле классицизма поблескивали розовым, из-за чего невольно напоминали девушке Италию и тамошние здания.

Прежде чем выйти из квартиры, Виктория еще раз посмотрела на себя в зеркало. Волосы завязаны на затылке в тугой пучок. В костюме для верховой езды, в черном пиджаке с бежевыми брюками, а также цилиндре она напоминала хрупкого молодого человека.

В центре Глосестер-сквер был расположен огороженный роскошный сад, заросший высокими старыми деревьями. Поместье семейства Уорвик представляло собой огромное здание, протянувшееся почти во всю длину площади. Первый этаж был окрашен светлой краской, два верхних облицованы красным кирпичом. Выехав на широкую тропинку, чтобы поставить велосипед, Виктория увидела, что перед домом Рэндольфа прохаживаются двое конюших, ведя в поводу хрупкую темно-гнедую кобылку и рыжего коня с белым пятном, судя по всему жеребца.

«Наши лошади для прогулки…»

Распереживавшись, Виктория поднялась по ступенькам, ведущим ко входной двери, и воспользовалась дверным молотком. Ей открыл молодой слуга.

– Чем могу помочь, сэр? – Он вопросительно уставился на нее.

– Герцог ожидает меня, – несколько высокомерным тоном отозвалась Виктория, стараясь не выказать волнение. – Моя фамилия Бредон.

– О… – Слуга понял, что перед ним девушка, и смущенно уставился на нее. Виктория подумала, что подобное поведение возмутило бы Хопкинса, поскольку, по мнению ее дворецкого, слуга должен в любой ситуации сохранять хладнокровие. Девушка попыталась скрыть рвущееся наружу веселье. – Прошу следовать за мной… мисс…

Молодой человек провел Викторию через холл, стены которого были выдержаны в пастельных тонах, с позолоченной лепниной. Благодаря стеклянному куполу комната казалась еще просторнее. Два крыла лестницы полукругом уходили вверх.

Комната, в которой слуга попросил Викторию подождать, была небольшой, но красиво обставленной. Белые шелковые обои придавали ей светлый и веселый вид. Диван и два стула были выдержаны в стиле классицизма, под стать всему особняку. В застекленном шкафу стоял китайский фарфор. Сквозь окна, доходившие почти до самого потолка, Виктория увидела сад.

Со стороны холла раздались торопливые шаги. Она обернулась, когда дверь открылась и в комнату вошел Рэндольф в костюме для верховой езды, держа в руке цилиндр. Мгновение он разглядывал ее.

– Теперь я понимаю, почему мой молодой слуга был так обескуражен, – сухо заметил он.

– Можете не ехать со мной на прогулку верхом, если не хотите. – Виктория бросила на Рэндольфа вызывающий взгляд, однако сердце девушки едва не выпрыгнуло из груди.