– Ш-ш, мой мальчик, все хорошо! – Няня принялась осторожно покачивать коляску, и малыш успокоился. – В вашей квартире жила больная женщина. Возможно, эта миссис Оливер ухаживала за ней. Но я не уверена, – произнесла она.

– Что вы хотите этим сказать? – озадаченно переспросила Виктория.

Девушка с нетерпением дождалась, пока соскользнувшая со спицы петля, на которую вдруг оказалось обращено все внимание няни, вернулась обратно в строй. Затем пожилая женщина ответила:

– Я иногда видела, как больная ходила под густой вуалью по парку вместе с той женщиной, что ухаживала за ней. Ваша няня рассказывала мне, что лицо этой женщины изуродовано после несчастного случая, поэтому она живет в отдельной части квартиры и никто из остальных слуг не видит ее.

«Мой отец никогда не рассказывал, что в квартире жила больная женщина», – промелькнуло в голове у Виктории. Она была совершенно уверена в том, что никогда не видела эту женщину. Собранная информация о пожаре еще больше запутывала ее.

В этот миг послышался громкий плач. Упал маленький мальчик. Голубь поднялся в воздух. Младенец окончательно проснулся и расплакался. Няня поспешно поднялась со скамейки и обвела взглядом парк.

– Софи, ну неужели вас нельзя оставлять без присмотра? – принялась ругаться она.

Вынув младенца из коляски, она бросилась к газону, где рядом с малышом стояла на коленях молодая женщина, пытавшаяся успокоить его. Расстроенная и запутавшаяся в собранной информации, Виктория развернулась и бросилась прочь, даже не попрощавшись.


В Бликлинг-холл Хопкинс добрался только ближе к вечеру. Поездка в Корнуэлл оказалась очень долгой. Ему пришлось три раза делать пересадку, а последние шесть миль от вокзала в Солкомбе довелось бы идти пешком, если бы фермер не заговорил с ним и не предложил подвезти его на молочном фургоне.

У парковых ворот особняка Хопкинс вежливо попрощался с фермером и с трудом спустился с козел, мысленно ругая плохие дороги и выбоины. За высокими деревьями он увидел крышу поместья и блестевшую на солнце реку. Дворецкий пересек по мощеной дороге лужайки, совершенно синие от незабудок. Подойдя к краю небольшой лощины, он увидел Бликлинг-холл. Дворецкий узнал багровый бук с фотографии. В свете послеполуденных солнечных лучей поместье казалось очень уютным, однако зеленые ставни на окнах были закрыты, словно его обитатели уехали.

Хопкинс решил не отчаиваться. Он пересек усыпанный галькой передний двор, направился к одной из соседних построек и постучал в двери. Ему открыла робкая девчушка лет двенадцати – судя по всему, помощница кухарки – и уставилась на него, широко открыв глаза. Когда Хопкинс пояснил, что является дворецким и хотел бы поговорить с экономкой, она пробормотала: «Да, сэр, я сейчас позову миссис Коллинз», – и скрылась в доме, чтобы вскоре вернуться вместе с весьма решительного вида женщиной. Ее каштановые волосы были заплетены в косу, которую она обернула венком вокруг головы. Хопкинс отметил, что ее нельзя назвать непривлекательной.

– Что вам угодно? – произнесла женщина, с любопытством глядя на него карими глазами. – Я миссис Коллинз, экономка. Чем могу помочь? – она махнула рукой, и малышка ушла в дом.

– Моя фамилия Хопкинс, – дворецкий слегка поклонился. – Я провожу расследование насчет одной женщины, которая называла себя миссис Оливер и пропала некоторое время тому назад. Речь идет о весьма деликатном деле, поэтому подробностей своего расследования я вам сообщить не могу. – Как и тогда, когда они с Викторией наводили справки в полицейских участках, Хопкинс принял решение говорить не всю правду. Он не хотел пугать миссис Коллинз известием о насильственной смерти миссис Оливер, опасаясь, что это может заставить ее обратиться в полицию. – Среди вещей миссис Оливер была обнаружена фотография этого поместья, – продолжал он в своей обычной изысканной манере, – поэтому я счел вероятным, что она жила здесь или, по крайней мере, имеет к этому месту некое отношение.

Миссис Коллинз внимательно взглянула на него.

– Не обижайтесь, но вы не похожи на частного детектива, – сухо заметила она после недолгого молчания.

– Сочту это за комплимент, – Хопкинс снова поклонился. – Я был дворецким у судебно-медицинского эксперта Бернарда Бредона, а сейчас служу его дочери.

– То, что вы – дворецкий, подтверждает мое первое впечатление, – миссис Коллинз улыбнулась и показалась Хопкинсу еще красивее. – Как же выглядела женщина, которую вы разыскиваете?

– Если вас не затруднит взглянуть на этот снимок… – Хопкинс протянул ей переделанную Викторией фотографию.

Несколько мгновений миссис Коллинз разглядывала ее, а затем произнесла:

– Давайте продолжим разговор в доме.


– Женщина на этой фотографии похожа на мисс Уилкокс, которая была камеристкой тогдашней леди Кармайкл лет двенадцать тому назад, – чуть позже продолжила миссис Коллинз.

Они с Хопкинсом сидели в столовой для слуг. Длинный стол был начищен до блеска и сверкал, так же как и медная посуда, висевшая вдоль побеленных стен. Хопкинс отнесся к этому с одобрением, равно как и к вазе с крокусами, стоявшей на столе. Помощница кухарки принесла чай и выпечку, за что Хопкинс был очень благодарен после долгой и изнурительной поездки. «По всей видимости, работать вместе с миссис Коллинз, – подумал он, – настоящее удовольствие».

– Три месяца тому назад один мужчина уже спрашивал о мисс Уилкокс и описал мне ее, – миссис Коллинз протянула Хопкинсу тарелку с овсяным печеньем. – Лично я не была с ней знакома, работаю здесь всего шесть лет, а мисс Уилкокс уволилась за два или три года до этого, но я знаю ее имя.

– А что за человек о ней спрашивал?

Хопкинс сделал глоток из чашки и только после этого отправил в рот печенье. Он полагал, что его поиски дали весьма удивительные результаты.

– Частный детектив, это я сразу поняла. – Миссис Коллинз скривилась с некоторой неприязнью. – Отвратительный тип. Ему было около пятидесяти, темные волосы и усы. Говорил с северо-английским акцентом и утверждал, что его зовут Кендэлл, однако же я сомневаюсь, что это его настоящее имя.

– Возможно, он вам солгал, – кивнул Хопкинс.

– Как вы уже наверняка заметили, дом вообще-то закрыт, поскольку лорд Кармайкл и его супруга уехали на юг. Мистер Бейкер, дворецкий, наверняка мог бы помочь вам насчет мисс Уилкокс, однако же он поехал вместе с ними. Мы ожидаем их приезда примерно через месяц.

– Не хочу надоедать вам. Однако информация о мисс Уилкокс нужна мне действительно срочно. Возможно ли связаться с мистером Бейкером по телеграфу или телефону? – Хопкинс с удовольствием отметил, что вкус у овсяного печенья отменный.

– К сожалению, вынуждена разочаровать вас. У лорда и леди Кармайкл нет постоянного адреса. Оба любят путешествовать, иногда меняют планы совершенно неожиданно. Я даже не знаю, в Италии они сейчас или уже уехали в Грецию. Я и думать не хочу о том, что делать в случае несчастья, если понадобится известить их, – и миссис Коллинз вздохнула.

– Что ж, прекрасно, что у ваших лордов есть общие интересы, – мягко произнес Хопкинс.

– Да, они хорошо ладят и вообще довольно хорошие хозяева, это следует заметить ради справедливости.

– Полагаю, сейчас в доме нет других слуг, которые знали бы мисс Уилкокс и которых можно было бы расспросить?

– Вы же знаете, как это бывает, когда хозяева уезжают надолго, – миссис Коллинз покачала головой. – Большинство слуг отпустили.

– Полагаю, у вас полно дел?

Хопкинс подлил миссис Коллинз чаю, на что та отреагировала благодарной улыбкой.

– Вы сами так сказали. Сейчас со мной две горничные и двое слуг, а также, к счастью, кухарка. С таким количеством персонала мне приходится поддерживать дом в порядке и выполнять всю работу.

– Просматривать постельное белье и скатерти, чинить в случае необходимости, стирать и гладить то, что мало использовалось, выбивать ковры, обивку и подушки, полировать латунь и серебро, снимать занавески, стирать или проветривать их…

– …Перемывать всю посуду, начиная от маленьких десертных тарелок и заканчивая шлифованными стаканами для портвейна, всего более тысячи предметов… Вижу, вы знакомы с ведением больших хозяйств, – улыбнулась миссис Коллинз.

– Что ж, несколько лет я работал на разных должностях, – скромно ответил Хопкинс, умолчав о том, что занимался этим почти четверть века.

– Чего я, однако, не сказала тому частному детективу, – миссис Коллинз подалась вперед, – что одна из бывших помощниц кухарки вместе с супругом держит постоялый двор в деревне. Через одну или две недели после встречи с мистером Кендэллом я случайно столкнулась с этой девушкой – сейчас ее зовут Бетси Пергентер – и спросила ее, знала ли она мисс Уилкокс. Та ответила, что не очень хорошо, однако же они работали здесь вместе некоторое время.

– А как называется этот трактир?

– «Корона». Он совсем рядом с церковью, не пройдете мимо. Если хотите поужинать или ищете, где переночевать, – он пользуется хорошей репутацией.

Поболтав с миссис Коллинз еще некоторое время, Хопкинс направился в деревню. Он пересек хозяйственный двор примерно наполовину, когда взгляд его упал на окрашенные зеленым садовые ворота в высокой стене из песчаника. Ему вдруг вспомнилось, что за ними находится огород с грядками и теплицами.

«Господи боже мой…» Он вдруг вспомнил, что пока его хозяева гостили в Бликлинг-холле, он влюбился в помощницу кухарки. Та тоже почувствовала влечение к нему, и на второй вечер они украдкой пробрались за ворота, спрятались в парнике для дынь и страстно целовались. Эллен, так ее звали, даже позволила ему потрогать ее груди. Они были круглыми и крепкими, как две небольшие дыни.

На миг Хопкинс представил себе, как целует миссис Коллинз в парнике, прогнал прочь эту мысль и направился в деревню.


Виктория поймала себя на том, что вместо того, чтобы описывать старый город Перуджи, снова думает о том, как гуляла по узким улочкам вместе с Рэндольфом. Она с трудом заставила себя оторвать взгляд от фотографии, лежавшей на столе. На ней был запечатлен Маджоре – круглый фонтан, по мнению Виктории немного напоминавший огромный свадебный торт. На ступеньках лестницы перед собором с видом на фонтан они сидели с Рэндольфом на солнце и беседовали о понятии чести у римлян. Как обычно, мнения у них оказались разными. Рэндольф настаивал, что представитель аристократии обязан наложить на себя руки, вместо того чтобы жить с позором. Виктория считала подобное представление о чести глупостью.