– Вчера я навестил маркиза Блейкенуэлла, сделав вид, что хочу узнать его мнение по поводу смерти сэра Френсиса, – произнес Джереми Райдер. – «Был подло убит ваш товарищ по партии, строго консервативные взгляды которого вы разделяли, – начал я. – Что вы хотели бы сообщить нашим читателям о нем и нашей стране?» Как и предполагалось, Блейкенуэлл на все лады расхваливал сэра Френсиса, глубоко сожалел о его кончине и полагал, что страна в опасности. Когда же я упомянул, что один мой добрый знакомый видел, как он спорил с Сандерлендом в дворцовом парке, совершенно вышел из себя и вышвырнул меня. А потом пожаловался моему главному редактору. Я уверен, что ему действительно есть что скрывать.

– У вас были неприятности по этому поводу? – встревожилась Виктория.

– Я поклялся ему, что узнал о ссоре из действительно надежного источника, и он мне поверил, – усмехнулся Джереми Райдер. – Мой шеф даже согласился с тем, чтобы в статье, которую я только что завершил, была поставлена под сомнение теория Скотленд-Ярда, согласно которой сэр Френсис был убит радикалами. Судя по всему, Сандерленд был ему не слишком симпатичен. Вполне возможно, что он пытался давить на нашу газету из-за либеральной позиции.

– Когда сэр Френсис пригласил меня к себе в кабинет, я встретилась там с одной женщиной. Ее звали – по крайней мере, она назвалась так – миссис Оливер. Ее убили за несколько часов до убийства сэра Френсиса, – и Виктория поведала Джереми Райдеру о том, что они с Хопкинсом выяснили о загадочной незнакомке. Однако девушка не стала говорить о том, что надеется, что миссис Оливер поможет раскрыть тайну ее отца.

– Вы ведь наверняка сообщили Скотленд-Ярду о том, что эта женщина и сэр Френсис были знакомы?

– Нет, не сообщила, – покачала головой Виктория, пытаясь увернуться от мужчины, затаскивавшего велосипед на тротуар. Они свернули на Бувери-стрит, переходившую в Темпл-авеню, и пошли мимо Темпл-инна, внушительного вида здания суда, выстроенного в готическом стиле, в одной из немногих частей города, которые пережили Великий пожар 1666 года. В конце улицы между домами показался берег Темзы.

Виктория обернулась к отставшему от нее на шаг Джереми Райдеру.

– С одной стороны, ни комиссар, ни инспектор Эрмитейдж все равно бы мне не поверили. А с другой стороны, мы с Хопкинсом приняли решение раскрыть оба убийства. Что ни за что не одобрили бы ни сэр Артур, ни его ведущий следователь. Они наверняка пожаловались бы на меня дедушке. Мой дедушка не мой опекун, но он человек очень влиятельный, и я не хотела бы рисковать и ссориться с ним.

Виктория невольно покраснела, осознав, что только что рассказала молодому человеку, что все еще является несовершеннолетней. К ее огромному облегчению, Джереми Райдер, казалось, не заметил этого.

– Правильно ли я вас понял? – удивленно уставился он на девушку. – Вы со своим дворецким намерены раскрыть два убийства?

– В этом нет ничего удивительного. По крайней мере, что касается Хопкинса, – несколько раздраженно отозвалась Виктория. – Он часто помогал моему отцу. Конечно, не проводить вскрытия, но они вместе ездили на место преступления и обсуждали различные дела. Хопкинс был секретарем моего отца, когда тот писал научные статьи.

– Мисс Бредон, – молодой репортер покачал головой. – Вы снова меня удивляете.

Они дошли до набережной и присели на скамью. Темза была полноводной, вода выходила далеко за пределы фундаментов каменных берегов. Было так тепло, что Виктория сняла пальто и набросила его на плечи. Над рекой, крича, кружили чайки. Они тоже, судя по всему, наслаждались необыкновенно приятной погодой.

Виктория вынула из сумочки одну из фотографий миссис Оливер и протянула ее Джереми Райдеру.

– Вот так, судя по всему, выглядела женщина, которую я встретила в приемной кабинета сэра Френсиса и которая тоже была убита. Я подумала, возможно, вам будет интересно поспрашивать людей, – произнесла она. – Кстати, пару недель тому назад в дом сэра Френсиса на Сент-Джеймс-сквер кто-то вломился, однако инспектор Эрмитейдж счел, что это не имеет значения для расследования убийства.

Журналист с любопытством разглядывал фотографию, а затем положил ее в карман.

– Я поспрашиваю и насчет миссис Оливер, и насчет взлома. Но у меня к вам есть еще несколько вопросов. Почему вы решили расследовать убийства? Другие юные леди – прошу, не обижайтесь на мои слова – в свободное время рисуют акварели, вышивают или музицируют.

– Я просто знаю, что инспектор Эрмитейдж ни на что не годен, – пожала плечами Виктория и решила сказать полуправду. – Кроме того, я полагаю, что Скотленд-Ярд пытается что-то скрыть.

– А как так вышло, что дворецкий стал ассистентом судебного медицинского эксперта? Вы ведь понимаете, мисс Бредон, что это весьма необычное сочетание двух профессий?

– Хопкинс – дворецкий до мозга костей, и его очень интересуют преступления, – Виктория протянула своему спутнику бутылочку лимонада. – Если бы он не стал дворецким моего отца, то, вероятно, ограничился бы тем, что скрупулезно следил за ходом раскрытия преступления в газетах и ходил на заседания суда. Однако таким образом он получил возможность вплотную заняться своей страстью. Мне кажется, что с тех пор, как мы начали свое расследование, он помолодел лет на пять. – Открыв бутылку, девушка сделала глоток лимонада. – Думаю, некоторые люди имеют профессиональные склонности, которые им очень подходят. Расскажите о себе.

– Мне очень нравится быть журналистом. Я люблю проводить исследования и писать. Собрать факты в одну статью – иногда это почти то же самое, что сложить мозаику. Сначала я вижу перед собой лишь отрывки, относительно которых я, однако же, не знаю, как они между собой соотносятся, потом вдруг начинает вырисовываться узор и все становится на свои места.

– Я представляю себе это как момент, когда я кладу фотографию в раствор проявителя и на ней начинают проявляться контуры. Сначала они очень нечеткие, видно лишь серые тона, потом они становятся четче, а затем проявляются все детали.

– Хорошее сравнение, – кивнул Джереми Райдер. Он проследил взглядом за судном, плывшим по Темзе в сторону моря. В клубах дыма порхали чайки, образуя серебристую паутинку из солнечного света. Мгновение были слышны только их крики. – Как уже говорил, я люблю свою профессию. Но иногда я жалею, что не родился раньше на век или два, не смог отправиться в море на паруснике открывать далекие континенты, джунгли и пустыни или, как Джим Хокинс, привезти пиратские сокровища с экзотического острова. Боюсь, во мне погиб неисправимый романтик, – и он снова усмехнулся. – Или во мне все еще живет маленький мальчик, мечтающий о приключениях.

– Я считаю, что мечтать о чем-то очень здорово, – улыбнулась ему Виктория. – Кстати, как маленький мальчик попал в Итон, если мне позволено будет узнать? Вы ведь упоминали в чайной, что знаете лорда Хогарта по этому учебному заведению.

– Можете говорить совершенно откровенно – я не похож на представителя высшей аристократии… – рассмеялся Джереми Райдер.

– Что ж, вы говорите с оксфордским акцентом, а не так, как высшая аристократия. Кроме того, обычно аристократы не работают журналистами.

– А как же лорд Керзон или Уинстон Черчилль, который, в конце концом, был внуком герцога?

– Лорд Керзон писал заметки о путешествиях, а Уинстон Черчилль был военным репортером во время Англо-бурской войны. Оба они не сидели регулярно за столом в редакции, – быстро отозвалась Виктория. – Я не хотела показаться невежливой, когда сказала, что вы не производите впечатления представителя высшего класса. Наоборот, я считаю это весьма положительным качеством. Я от своих родственников-аристократов с удовольствием отказалась бы.

– Не стану вас больше мучить. – Джереми Райдер откинулся на спинку скамьи. – Мой отец родом из старинной семьи адвокатов из Херефорда. В юности он искал приключений и отправился в армию. Судя по всему, тягу к приключениям я унаследовал от него, хотя никогда не испытывал желания стать солдатом. Во время Второй афганской войны мой отец и лорд Элджин сражались вместе. Они подружились, лорд Элджин стал моим крестным отцом. Поскольку у него не было детей, он видел во мне что-то вроде приемного сына и убедил родителей отправить меня в Итон. Школу оплачивал он. Годы обучения там ассоциировались у него с приятными воспоминаниями, кроме того, он хотел помочь мне и дать возможность хорошего старта. Мои родители тоже хотели как лучше. – Джереми Райдер вздохнул и скривился.

– Вам как представителю среднего класса там было непросто?

– Хоть по мне и не видно, я очень хорошо умею за себя постоять, – усмехнулся молодой человек.

– Я еще хорошо помню того парня, которого вы ударили во время демонстрации.

– Верно, а я уже и забыл. В Херефорде была банда уличных мальчишек, с которыми я часто ссорился. По сравнению с ними отпрыски благородных семейств были слабыми противниками. Я довольно быстро сумел снискать к себе уважение. Кроме того, я хорошо играл в регби, что придало мне дополнительных очков. Я благополучно пережил Итон, но не любил его. В отличие от того времени, что провел в Оксфорде. Там я наслаждался каждым днем.

– А что же вы изучали?

– Историю и английскую литературу. До того я год прожил в Германии, слушал в Берлине и Гейдельберге лекции по философии. Интересное было время, но не настолько вдохновляющее, как в Оксфорде. Я рассказал вам о своих мечтах. А вы? Полагаю, у вас есть и другие мечты, помимо того, чтобы найти подходящего мужа?

– Еще бы, – возмутилась Виктория, поспешно прогоняя из мыслей Рэндольфа. – Мне очень нравится заниматься фотографией… – Она была не в настроении говорить с Джереми о родине ее матери.

– Мне кажется или я слышу в вашем голосе «но»?

– Нет, то есть, может быть, да… – Виктория проводила взглядом нескольких прохожих, прогуливавшихся по набережной. – Я люблю фотографировать мгновения, – произнесла она, чуть помедлив. – Если бы я была одна, то взяла бы в руки фотоаппарат и стала фотографировать этих людей, поблескивание Темзы и весеннее небо. Но иногда мне хочется не быть привязанной к аппарату. Я хотела бы уметь запечатлевать людей, места и различные предметы с помощью карандаша или кистей с красками. В детстве я много рисовала. Однако мой отец не любил, когда я занималась этим, поскольку это напоминало ему о моей рано почившей матери. – Виктория пожалела, что именно сейчас перед ее внутренним взором предстало насмешливо ухмыляющееся лицо сэра Френсиса и в памяти всплыли его слова: «Вы никогда не удивлялись, почему ваш отец не хотел, чтобы вы рисовали, хотя у вас к этому был явный талант?»