– Может, выдать ее замуж? За того, кто станет ей защитой?

– Ты прекрасно знаешь, что ни один влиятельный человек не примет ее сейчас, – грустно произнес Рафаэль. Если он не мог быть с ней рядом, он должен хотя бы найти ей защитника.

– Есть еще один выход. Во всяком случае, на время. Он не прост, но наверняка даст ей желанную защиту.

– Скажи, что это, – тихо попросил Рафаэль. – Скажи, пока не поздно… я должен знать…


Рафаэль лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Он спал, и ему снились сны. Он чувствовал, как его тело постепенно остывает. Сознание занимали мысли, которые должны были стать его последней связью с этим миром. Он об этом знал. Как много не успел… Так много не узнал… дети… картины. Как и всякий умирающий глупец, он жалел о своих ошибках. Может, если бы он прожил жизнь иначе, то это… Нет, его ждал именно такой конец.

Отогнав сожаление, он увидел ее лицо. Светлое, нежное и такое любимое. Он подумал о том, что с ней будет дальше и куда ее приведет жизнь, но больше всего на свете ему хотелось пойти вместе с ней. Может быть, там, между жизнью и смертью, найдется место для них двоих. Рафаэль знал, что он будет жить, пока бьется ее сердце, пока живы его картины, которые они сотворили вместе, и те образы, на которые вдохновила его она одна. Маргарита Луги была его связью с вечностью.

Она проспала чуть больше часа, но, проснувшись и увидев застывшее лицо Джулио и залитые слезами глаза Елены, поняла, что будет корить себя за решение покинуть Рафаэля всю оставшуюся жизнь.

Влетев в спальню, она увидела, что свечи только что были погашены и в воздухе все еще висят тонкие струйки едкого дыма. Сквозь полуоткрытые ставни в комнату пробивался первый утренний свет. Больше всего ее напугал вид пустой постели.

Взгляд Маргариты метался, перебегая с постели на чужие лица, чадящие свечи, и вдруг все поплыло перед ее глазами. Если никто ничего не скажет, пронеслось у нее в голове, значит, это неправда. Но, видя, как Джулио крепко держит Елену, она поняла, что произошло немыслимое. Тело не слушалось ее, зато мысли бешено мчались по кругу. Он не мог уйти… Он должен был поправиться, и вместе они бы справились с этим, как справлялись со всем остальным, что посылала им жестокая судьба.

Джулио отошел от кровати, и Маргарита двинулась к нему.

– Синьора, я должен… – У него сорвался голос.

– Ничего не говори! Я не готова выслушивать соболезнования! И никогда не буду готова, потому что для меня он жив! – Маргарита почувствовала, как они отстраняются от нее, видела слезы Елены, но не могла ее утешить. Ей было нечего дать этим людям.

Обернувшись на скрип двери, она увидела входящего кардинала Биббиену, и кровь похолодела в ее жилах. Из всех людей мира, из всех священников у него было меньше всего прав появляться в этом доме. Когда она оглянулась на Джулио в поисках объяснения, то, к ужасу своему, заметила, что его лицо изменилось.

– Простите, синьора Лути, но я собирался не выражать вам соболезнования, а объяснить, куда увезли синьора Санти, пока вы спали, – сказал он громко, так чтобы все слышали. Она наблюдала за тем, как он сделал глубокой вдох и медленно выдохнул. Его голос дрогнул и зазвучал как-то иначе. – В самом конце учитель пришел в себя и в последние минуты своей жизни отрекся от вас. Поэтому его вынесли отсюда, чтобы он мог собороваться.

– Нет…

– В последний миг он понял, что пора подумать о спасении его бессмертной души, и отрекся от вас в моем присутствии.

– Он никогда бы не сделал такого! Никогда!

– То, как мы меняемся перед лицом смерти, известно только Отцу Небесному, – тихо объявил кардинал Биббиена, приближаясь к ним через комнату. – Вы не можете не понимать, что так будет лучше для его бессмертной души и вашего будущего. Рафаэль должен был отречься от вашего нечистого союза. Вы же не настолько себялюбивы, синьора, чтобы не признать очевидного.

Слова Джулио эхом бились в ее голове: Я защищаю вас…

Она посмотрела на злобного кардинала в шелестящих алых одеждах, который старался согнать с ли да ненависть, потом перевела взгляд на Джулио и поняла, почему изменилось выражение его лица. Лучший друг Рафаэля защищал ее от Биббиены, когда сам Рафаэль уже не мог этого сделать.

42

Маргарита шла в одиночестве к огромному Пантеону, расположенному на широкой мощеной площади. Его возвели еще в первом веке нашей эры, но даже сей час массивные колонны из белого камня и удивительная архитектура доносили из прошлого эхо великих свершений. Каждый камень, каждая ваза там принадлежали истории.

Шел легкий дождь, намочивший ей лицо, волосы и капюшон тяжелого плаща, под которым она пыталась укрыться. Она никому не разрешила идти вместе с ней. Даже Донато заставила остаться, возложив на него обязанность руководить передачей ее вещей Церкви для помощи нуждающимся.

Она сказала им тонким, срывающимся от муки голосом, что должна увидеть его еще один, последний раз, какую бы опасность не таили толпы народа. Ее не было рядом с ним, чтобы держать его руку и утешать, когда он медленно проваливался в небытие. Этого она себе никогда не простит. Теперь же Рафаэль лежал в самом сердце одного из величественнейших строений Рима. Пока она шла, в памяти всплыли воспоминания о давнем разговоре.

Возможно, Его Святейшество согласится на то, чтобы в один прекрасный день меня похоронили в Пантеоне, и ты будешь рядом со мной, чтобы никто не забыл о том, что мы были, нравится им это или нет, любовниками!

Когда Рафаэль это сказал, она улыбнулась, думая, что он будет жить вечно. Его работы неподвластны времени, значит, и их творец тоже должен быть бессмертным. Великий Рафаэлло творил чудеса и исполнял мечты. С ним сбылась ее собственная мечта. На время. Теперь он исчез, как пыль с крыльев ангелов, и вместе с ним исчезли ее мечты…

Она надвинула пониже капюшон и вступила в толпу. Все ждали очереди, чтобы подняться по широким каменным ступеням. Люди хотели отдать последнюю дань уважения великому художнику, которого большинство из них не видели ни разу в жизни. Она смешалась с ними, благоговеющими и просто любопытными, нищими и знатью. Их боль была бальзамом для ее измученного сердца. Она была одной из них, безымянной и безликой тенью, пришедшей поклониться кумиру. Только она поклонялась не художнику, а человеку.

Наконец она добралась до дверей. Там, на помосте, покрытом черным шелком, лежало тело. Ее возлюбленного. Так, значит, он правда умер, подумалось ей. И она осознала окончательность жестокого приговора, которую не позволяла себе принять до того. В его изголовье стояла картина, которую он закончил перед смертью. Это было эпическое «Преображение», в самом центре которого виднелась ее фигура. Маргарита упала на колени, подкошенная тем, чего не должно было произойти. Он называл эту работу вершиной своей живописи. И еще одно. Это его последнее детище. У нее так сжалось сердце, что она испугалась: как бы не упасть в обморок.

Маргариту подталкивала вперед толпа – лица взволнованы, руки тянутся к нему. Она приблизилась к резным дверям и вдруг заметила в толпе знакомые черты. У нее перехватило дыхание. Прямо на Маргариту смотрела Анна Перацци, стоявшая рядом с мужем, Антонио.

– А что она тут делает? – выкрикнул дребезжащий высокий голос, который больше подошел бы мужчине, чем хорошенькой женщине. Анна визжала так, чтобы ее все услышали.

Маргарита опустила голову, но было уже слишком поздно. Она едва успела бросить взгляд на тело Рафаэля, чтобы в последний раз увидеть его прекрасное безмятежное лицо и пожелать ему спокойного сна. Разумеется, это не принесло ей ни капли облегчения.

– Бесстыдница! Как ей хватило совести появиться здесь! – не унималась жена Антонио.

А тот, вместо того чтобы унять супругу, отвернулся от Маргариты, как будто не был с ней знаком.

– Шлюха! – кричали люди. – Это ты его убила! Ты! Толпа поглотила ее, закружив будто водоворот, и вышвырнула вниз со ступеней, прочь от Пантеона.

Изгнанная на мостовую, как нищенка, она упала на камни. Кто-то пнул ее, проходя мимо. Она даже не видела, кто это был. Потом на нее плюнули. Затем последовал удар, еще один. Но мука в сердце не шла ни в какое сравнение с физической болью.

Внезапно Маргарита почувствовала, как сильные руки подхватывают ее со спины и выносят из разъяренной толпы. Только выйдя с площади на тихую Виа Мадалена, она обернулась и увидела Донато.

– Я так и знал, что мне надо пойти с тобой, – тихо произнес он, когда она в бессилии оперлась на его широкое плечо. Дрожа и плача, она стояла рядом с ним на узкой тенистой улочке, которая пахла мочой и отчаянием, так близко к тому месту, где с достоинством короля покоился Рафаэль. Он был любим понтификом. Она – нет.

Маргарита Лути появилась из ниоткуда и теперь стремительно возвращалась туда, откуда пришла.

В конце даже Франческа, как и обещала, отвернулась от нее. Не пожелала рисковать своим положением или положением мужа. И хотя эта потеря не стала для Маргариты неожиданностью, она все равно причинила ей боль.

Донато крепко держал ее, пока они медленно шли по Виа Мадалена к дому на Виа Алессандрина. Она понимала, что возвращается туда в последний раз. Больше ей оставаться там нельзя. Это место хранило слишком много воспоминаний о Рафаэле, каждый угол, каждая пустая комната манила и обманывала ее то образом знакомого лица, то знакомым голосом.

– Отведи меня к Джулио, – тихо попросила она. – Я готова идти туда, куда он решит меня отвести.

У Донато дрожал голос, когда он с мрачным лицом произнес:

– У тебя же есть средства, которые оставил Рафаэль. Почему ты не хочешь купить себе дом и начать новую жизнь? Зачем ставить на себе крест?

Маргарита опустила глаза и покачала головой. Боль пульсировала в ее крови, отчаяние и одиночество душили так, что каждый вдох давался с трудом.