Рафаэль внимательно ее рассмотрел, и на его губах появилась улыбка. Девушка была удивительно хороша для места, в котором оказалась: большие голубые глаза, нежная кожа и пухлые губы. Какая молоденькая! Малышку еще не ожесточило ни ее ремесло, ни жизненный опыт. Обычно Рафаэль находил сие качество в женщине весьма привлекательным. Совсем недавно этого было бы достаточно, чтобы они поднялись в комнаты на втором этаже и остались там на весь вечер. Он даже подумал, что девица охотно бы отдалась ему. Но Рафаэль почему-то не чувствовал ни малейшего желания обладать ею. Ни сейчас, ни после.

Теперь, когда он желал женщину, жаждал ощутить податливое женское тело, перед его глазами неизменно появлялась возмутительно равнодушная дочь булочника. Это сводило его с ума. С Маргаритой у него ничего не получится, она ясно об этом сказала в их последнюю встречу. О, она сделала это в своей очаровательно непосредственной, простодушной манере. Так и сказала, что не позволит с собой развлекаться. Но мучительная фантазия не оставляла его в покое.

– Благодарю, но мне ничего не надо, – мягко сказал он девушке, которая успела примоститься возле его стула. От нее пахло мускусом и немного потом. Рафаэль взял ее руку и нежно поцеловал. – Но не потому, что ты мне не нравишься. Ты очень красивая.

– Что тогда вам мешает?

Он рассмеялся, удивленный.

– Мне? Нет, дорогая, мне ничего не мешает. Просто я последнее время сам не свой.

Она присела к нему на колени, искушая на редкость соблазнительной улыбкой. Вся компания, с которой пришел Рафаэль, разразилась дружным непристойным хохотом. Рафаэль почувствовал, как женские пальцы заскользили вверх по его бедру, прежде чем успел остановить ее руку. – Если загвоздка только в этом, синьор Рафаэль, то я сумею…

Рафаэль убрал ее руку решительным жестом.

– Понимаешь, есть одна женщина, – прошептал он ей.

– Мы никогда не выдаем своих гостей. Она ни о чем не узнает.

– Главное, что об этом буду знать я. По какой-то неизвестной ни мне, ни самому Господу Богу причине меня это беспокоит.

– Ей повезло.

– Если бы она это понимала! – пошутил он со вздохом.

– Если она этого не понимает, то, может, она вас недостойна?

– Эта женщина достойна всех звезд небосклона, – улыбнулся Рафаэль, тут же увидев лицо Маргариты так живо, будто только что с ней расстался. – Но она даже этого не понимает.

– Неужели скромность так притягательна? – спросила юная искусительница с горькой улыбкой.

– Я и сам дивлюсь тому, сколь она притягательна, – ответил он и встал, чтобы разорвать близость, которая грозила нарушить его любопытное, новое состояние души.

Девушка оставила его, вернувшись к подругам по ремеслу и большой группе гостей, и тут-то Рафаэль заметил высокую худощавую мужскую фигуру. Обладатель горящих черных глаз и ярко-рыжей шевелюры быстро приближался к художнику. Когда-то они вместе работали над росписью виллы и даже были друзьями, но это время прошло. Себастьяно Лучиани был пьян. Он кинулся к Рафаэлю из объятий женщины, которая первой заметила приближение скорой ссоры. Движимая вековой мудростью, жрица любви развернулась и исчезла за тяжелой зеленой портьерой вместе с голубоглазой девушкой.

– Ба! Неужели сам великий мастер почтил нас, недостойных, своим присутствием!

Рафаэль вздохнул, различив чистую, беспримесную зависть в голосе Лучиани, и повернулся к нему.

– Да, Себастьяно, это я. А ты, как я вижу, пьян.

– Неужели я своими работами не заслужил хоть каплю уважения, Рафаэль? – Он произнес это имя как ругательство. – Или все оно принадлежит одному жадному человеку, который решил присвоить себе все лучшие заказы в Риме?

Рядом с Рафаэлем хрипло рассмеялся Пенни, оглянувшись в ожидании поддержки на остальных помощников Рафаэля.

– Воистину так мог сказать только тот, чьему искусству недостает изящества и фантазии!

– Я принимаю те заказы, которые мне предлагают, – спокойно ответил Рафаэль. – И соглашаюсь на них потому, что могу их выполнить. Подобное не всегда удается другим художникам этого города.

– Смотри, Рафаэль! Я этого так не оставлю. Рафаэль выгнул бровь:

– Ты мне угрожаешь?

– Не тебе, а всего лишь твоему положению любимчика Рима!

– В таком случае желаю удачи, – ответил Рафаэль с хорошо отработанным спокойствием.

– Не волнуйся, на моей стороне не только удача. За мной дружба и поддержка Микеланджело Буонарроти, которые скоро, очень скоро обрекут тебя на погибель!

Вот как… Вот что имел в виду Микеланджело, когда они встретились в тот памятный день в Ватиканском дворце. Себастьяно так и не простил Рафаэля за поражение, который тот ему нанес на роскошной вилле Агостино Киджи. То обстоятельство, что все росписи банкир доверил одному Рафаэлю, хотя сам привез Себастьяно в Рим, стало настоящим камнем преткновения, который Микеланджело, чувствуя, как увядает к нему интерес, сумел использовать себе во благо.

Сегодня у Рафаэля не было настроения обмениваться колкостями, тем более с завистливым соперником, который нашел свою смелость на дне бутылки. Он бросил последний оценивающий взгляд на Себастьяно, продолжавшего покачиваться прямо перед его носом, и, не увидев в нем весомой угрозы, встал, развернулся и пошел к зеленым портьерам, за которыми недавно скрылись две девушки.

Это было ошибкой.

Себастьян пил не час и не два, а целый день, и теперь его ярость требовала выхода. Видя, что Рафаэль повернулся к нему спиной, Лучиани схватил скамеечку для ног и швырнул ее в Рафаэля. Мощный бросок, который пришелся прямо на спину Рафаэля, сбил художника с ног, заставив его упасть на колени. Пользуясь этим, Себастьяно несколько раз пнул врага по ребрам. Кто-то закричал, призывая на выручку Джулио, Пенни и да Удине, которые вскочили со своих мест и тут же ввязались в драку. Мужчины сцепились, Себастьяно снова бросился на Рафаэля, но тот ответил ему увесистым кулачным ударом. Себастьяно отлетел назад, на его лице злость мешалась с недоумением. На него посыпались тумаки помощников Рафаэля.

– Остановитесь! – крикнул Рафаэль ученикам, подняв руку, когда те приготовились снова наброситься на Себастьяно. – Это не приведет ни к чему хорошему.

– Только трус нападает со спины! – заявил Пенни. Вместе с быстро растущим подкреплением он оттеснял Себастьяно от Рафаэля. – А трус должен быть наказан!

– А он придворный подхалим! И чем это лучше? – огрызнулся Себастьяно, тяжело дыша.

– В осознании собственного таланта нет ничего предосудительного, Себастьяно, – заступился за Рафаэля да Удине. – Этому-то ты должен был научиться у Микеланджело, даже если ему не удалось сделать из тебя художника!

Рафаэль потер заболевшую руку. Пальцы на ней начали быстро отекать.

– Неужели в свите великого мастера никто не имеет собственных соображений? – съязвил Себастьяно, оглядываясь в поисках единомышленников.

– Твой вид действительно вызывает пропасть соображений, – произнес Рафаэль, стараясь не морщиться от боли в руке. – Но ни одно из них не стоит того, чтобы на него тратили время.

– Ты обесчестил одного из величайших мастеров, синьора Микеланджело Буонарроти, и я этого так не оставлю! – продолжал кричать Себастьяно, когда Рафаэль снова повернулся к нему спиной, и был подхвачен под обе руки учениками. Один из них тащил Себастьяно, схватив его за загривок.

– Если Микеланджело сердит на меня, я уверен, что он найдет способ самому поквитаться со мной! – крикнул Рафаэль.

– А я считаю за честь сделать это за него, пока его самого нет в Риме!

– Конечно! Не можешь сам – попроси друга! – поддел Пенни, пьяный настолько, что ему не терпелось затеять бой.

– Не стесняйтесь, Джанфранческо! Оскорбляйте меня! Только клянусь небесами, мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним!

– Неужели Рафаэль виноват в том, что в твоих работах нет ни композиции, ни цвета, ни стиля? – не унимался Пенни. – Таким простым вещам могут научить даже такие учителя, как Микеланджело!

– А что, ведь он правду говорит! – вторил да Удине с озорной улыбкой.

– Рафаэль – вор! – бесновался Себастьяно. На его шее вздулась и пульсировала жилка. – Он открыто скопировал сикстинских сивилл и пророков моего учителя, чтобы использовать в своей росписи часовни Киджи!

Я видел это своими глазами! Я был свидетелем этого воровства!

– Ты прекрасно знаешь, что художники интересуются работами друг друга, – отмахнулся да Удине. – Рафаэль не делал ничего такого, чего не делал ты!

– Джулио, пожалуйста, проводи меня до лошади, – попросил Рафаэль, держа на весу пульсирующую руку. – Хватит с меня веселья на сегодня.

На улице, в сгустившихся сумерках подставляя горящее лицо свежему ночному воздуху, Рафаэль кутался в плащ и злился, что позволил втянуть себя в перепалку. Более того, он нанес удар именно той рукой, которой держал кисть! Себастьяно оказался более опасным, чем он думал, но сейчас, во всяком случае, он знает, откуда ждать удара. Пока он размышлял, из тьмы вынырнули два дюжих молодца в грубой крестьянской одежде, цветом сливавшейся с облезлым фасадом здания, от которого они отделились. Грязные колени и руки выдавали в них крестьян, скорее всего работавших на виноградниках.

В лунном свете Рафаэль смог рассмотреть их грубые физиономии. У одного лицо было изрыто оспинами, мокрогубое, с маленьким пухлым ртом. Из-под низко нависших бровей едва виднелись глубоко посаженные глаза. Он весь лоснился от пота, несмотря на ночную прохладу. Судя по виду, ни один из громил не был поклонником изобразительного искусства. От плохого предчувствия у Рафаэля все сжалось внутри.

– Давайте не будем ссориться, – сердито произнес он, все еще баюкая ноющую руку. – Оставьте меня в покое и дайте дождаться лошади.

– Ну, ты уже догадался, что этого не будет, – буркнул напарник потного субъекта, наделенный не менее отталкивающей наружностью и гнилыми зубами. – Ты обидел синьора Лучиани, а с ним и синьора Микеланджело!