Поль кивнул и поднял голову.

– После рыбалки я вбежал в свою комнату и закрыл дверь. Я не спустился к обеду, но больше не мог оставаться у себя. Мне хотелось уткнуться в подушку и больше уже не дышать. Я даже попробовал дважды.

– О Поль! Что он сказал тебе?

Поль сел на кровать и какое-то время молча на меня смотрел. Его плечи опустились, и он продолжил:

– Отец не хотел говорить об этом; он был удивлен моему вопросу и долгое время просто сидел, уставившись в воду, и не говорил ни слова. Я сказал ему, что мне необходимо знать правду, что это важно для меня, более важно, чем что-либо другое. Наконец он повернулся ко мне и сказал, что сам собирался когда-нибудь рассказать мне обо всем, но думал, что время пока еще не пришло.

Но я возразил, что как раз пришло, и повторил, как мне необходимо знать правду. Вначале он злился, откуда мне стало все известно. Он думал, что это проговорился дедушка Джек. Сказал, что твой дед… Меня тошнит от этого, но, видимо, придется привыкнуть… наш дед, – Поль проговорил это с такой гримасой, будто проглотил касторку, – наш дед шантажировал его уже однажды и теперь, похоже, пытается опять заполучить с него деньги. Мне пришлось рассказать, что это бабушка Катрин открыла тебе тайну, тогда отец кивнул и заявил, что она имела право это сделать.

– Я рада, Поль, что он сказал тебе правду. Теперь…

– Только, – добавил Поль, и его глаза сузились и потемнели, – только версия этой истории, рассказанная моим отцом, очень отличается от той, что рассказала бабушка.

– Как?

– В соответствии с его рассказом, это твоя мать соблазнила его, а не он обманул ее. Отец утверждает, что она была распущенной молодой женщиной и он не был у нее первым. Он сказал, что она преследовала его, ходила за ним всюду, улыбалась и дразнила, а однажды, когда он был на протоке, подплыла к нему на пироге. Она сорвала с себя одежду, нырнула голая в воду и взобралась в его лодку. Тогда это и случилось. Тогда я и был зачат, – горько проговорил Поль.

Мое молчание обеспокоило его, но я ничего не могла поделать. Я онемела. Какая-то часть меня хотела смеяться, кричать и высмеивать эти бредни. Дочь бабушки Катрин не могла быть такой; но другая часть, та, что представляла себе подобные вещи с Полем, допускала и такой ход событий.

– Конечно, я не верю этому, – быстро сказал Поль. – Думаю, все произошло так, как рассказывала бабушка. Он пришел сюда и соблазнил твою мать, иначе почему он так поспешно признался, признал свою вину и заплатил дедушке Джеку какие-то деньги.

Я глубоко вздохнула.

– Ты сказал это отцу? – спросила я.

– Нет, я не хотел спорить по этому поводу.

– Не знаю, удастся ли нам докопаться до правды?

– Какая теперь разница? – сердито пробормотал Поль. – Результат-то один и тот же. О, мой отец вновь и вновь жаловался на то, как пришел дедушка Джек его шантажировать и как ему пришлось заплатить кучу долларов, чтобы держать это дело в тайне. Он сказал, что дед был омерзителен и самое ему место среди скользких тварей на болоте. Он сказал, как мама жалела его, особенно из-за деда, и как согласилась притворяться беременной, чтобы мое появление на свет было воспринято общиной как законное рождение одного из Тейтов. Затем отец заставил меня дать обещание ничего не говорить матери. Он сказал, что это разобьет ее сердце, если она узнает о моем открытии, что она мне не настоящая мать.

– Уверена, что так и будет. Он прав, Поль. Зачем причинять ей еще большую боль?

– А как насчет меня? – воскликнул он. – Как насчет… нас?

– Мы молоды, – проговорила я, вспоминая мудрые слова бабушки Катрин.

– Это не означает, что наша боль меньше, – простонал он.

– Нет, не означает, но я не знаю, что тут можно сделать еще, кроме как продолжать жить и попытаться найти любимых, о которых станем заботиться так, как любим и заботимся друг о друге.

– Я не смогу, у меня ничего не выйдет, – вздохнул Поль.

– Поль, а как иначе?

Мой друг внимательно посмотрел на меня, на его лице отражались вызов, гнев и боль.

– Мы притворимся, что ничего и не было, – проговорил он, беря мою руку.

Я не могла остановить трепета, охватившего все мое тело и сделавшего прерывистым мое дыхание. Внезапно все, что касалось Поля, все, что касалось нас обоих, стало непозволительно. Даже то, что он просто сидел на моей кровати, держал меня за руку и смотрел на меня с таким желанием, являлось табу и, как большинство запрещенных вещей, особенно возбуждало. Как будто мы дразнили судьбу, испытывая утонченными муками наши собственные души.

– Мы не можем этого сделать, Поль, – мой голос понизился до едва слышного шепота.

– Почему нет? Давай забудем об этой нашей половине и будем думать только о другой. Не впервые произойдет подобная вещь, особенно на протоке, – заявил он. Его рука поднялась по моему запястью, пальцы легко скользили по моей коже, а сам Поль поднялся, чтобы пересесть поближе. Я слегка покачала головой.

– Ты просто сейчас расстроен и разозлен, Поль. Ты не думаешь о том, что говоришь. – Мое сердце стучало так сильно, что мне казалось, оно остановит мне дыхание.

– Нет, я думаю, что говорю. Кто вообще знает о нас? Только твой дед, но никто бы не поверил его болтовне; и еще мои отец и мать, но зачем им, чтобы кто-то узнал правду. Разве ты не видишь, что все это не имеет значения?

– Но мы-то знаем, что это имеет для нас значение.

– Нет, если не позволим этому иметь значение, – ответил Поль и наклонился вперед, чтобы поцеловать меня в лоб. Теперь, когда мы знали тайну его рождения, губы моего друга казались горячими, как раскаленное клеймо. Я резко отодвинулась назад и покачала головой, пытаясь не только отвергнуть его настойчивость, но и справиться с возбуждением в своем собственном сердце.

Одеяло упало, и моя ночная сорочка спустилась так низко, что большая часть груди обнажилась. Взгляд Поля задержался на ней, а затем медленно скользнул к моей шее, плечам и лицу.

– Нам только однажды надо решиться отбросить прошлое и любить друг друга, ведь с каждым следующим разом будет все легче и легче. Руби, разве ты не понимаешь этого? Почему мы должны отказывать нашей другой, лучшей половине? Мы не росли как брат и сестра; мы никогда не думали, что мы родственники. Тебе надо просто закрыть глаза и забыть обо всем и просто позволить своим губам коснуться моих. – Поль опять приблизился ко мне.

Я покачала головой, закрыла глаза и отодвинулась подальше, как могла, но губы Поля настигли мои. Я пыталась оттолкнуть его, выскользнуть из его объятий, но он продолжал все более настойчиво, его руки добрались до моей обнаженной груди, пальцы ласкали мои соски.

– Нет, Поль! – воскликнула я. – Пожалуйста, не надо! Мы пожалеем об этом, – сказала я, но чувствовала, что уступаю, а мой трепет перерастает в волну горячего желания. После такого сильного горя, после стольких трудностей мое тело жаждало теплых, пусть и запретных, прикосновений Поля.

– Нет, не будем мы жалеть, – настаивал Поль. Его губы коснулись моего лба, двинулись вниз по моему лицу, его рука скользнула под ночную сорочку и обхватила мою грудь. Он приподнял ее, припал губами к соску, и я почувствовала, что слабею. Я не могла открыть глаза. Я не могла говорить. Я продолжала скользить под его тело, а он прижимался ко мне, настойчивый, подгоняемый желанием и непреклонный в своей решимости сломить не только мое слабое сопротивление, но и всю мораль и законы церковные и людские, которые не только запрещали наше сближение, но и отвергали его с отвращением.

– Руби, – прошептал Поль мне на ухо, и голова моя закружилась, я ощущала теперь только бешеный ритм своего сердца. – Я люблю тебя.

– Что, черт возьми, здесь происходит?! – внезапно услышали мы. Поль резко отодвинулся назад, и у него перехватило дыхание. Дедушка Джек стоял в коридоре и смотрел на нас, его волосы торчали в разные стороны, глаза были широко раскрыты и воспалены, тело раскачивалось так, будто по дому носился ветер.

– Ничего, – ответил Поль, встал и быстро поправил свою одежду.

– Ничего! Ты называешь это ничего? – Дед сфокусировал взгляд и вошел в дверь. Он все еще был пьян, но узнал Поля. – Кто, черт возьми… ты сын Тейта, ведь так? Тот самый, что вечно околачивается здесь?

Поль посмотрел на меня и затем кивнул дедушке Джеку.

– Похоже, ты приходишь сюда по ночам и прокрадываешься в комнату моей внучки. Это в крови у Тейтов, – заметил дед.

– Это неправда, – резко ответил Поль.

– Гм. – Старик почесал длинными пальцами свои всклокоченные волосы. – Да, но тебе нечего делать в спальне моей внучки в такое время. Мой совет тебе, парень, поджимай хвост и убирайся отсюда.

– Иди, Поль, – сказала я. – Лучше, если ты уйдешь.

Он взглянул вниз, на меня. Его глаза были переполнены слезами.

– Пожалуйста, – прошептала я. Он закусил нижнюю губу и выскочил из двери, почти сбив с ног деда, прогрохотал вниз по лестнице и хлопнул входной дверью.

– Ну что ж, – проговорил дедушка Джек, поворачиваясь ко мне. – Наверно, ты значительно старше, чем я думал. Пришло время подумать и о хорошем муже для тебя.

– Не нужно, чтобы кто-то искал мне мужа, Grandpere. Во всяком случае, я не готова еще выходить за кого бы то ни было замуж. Поль ничего не делал, мы просто разговаривали…

– Просто разговаривали? – Дед рассмеялся своим беззвучным смехом, его плечи затряслись. – Там, в болоте, разговор такого рода производит на свет новых головастиков, – добавил он и покачал головой. – Нет, ты уже по-настоящему выросла, я просто не смотрел на тебя раньше как следует, – заметил он, разглядывая мое неприкрытое тело. Я быстро натянула одеяло на грудь. – Не беспокойся, – заключил он, подмигнул мне и, спотыкаясь, отправился в комнату бабушки Катрин, где он теперь спал всегда, когда был в состоянии подняться по лестнице и лечь в постель.