Почти сразу после отпевания началась вечерняя служба. Леша отстоял ее с удивительной внутренней радостью и понял, что этот запах детства, который он искал всю жизнь, — аромат тех благовоний, используемых священником в своих ритуалах.

Лешка совершенно ничего не знал о церкви, но вернулся в клинику и потребовал у охранников привезти его ноутбук.

Все свободное время, от утренних и вечерних служб, он проводил в интернете — читал религиозные статьи, задавал вопросы на форумах. С Марком разговаривать не желал. Отец приезжал к нему каждый вечер, молча сидел в кресле, возле кровати, и наблюдал. Марк здоровался с Лешкой, задавал ему дежурные вопросы: «Как дела?», «Как прошел день?», «Может, тебе что-то надо принести?», — но сын делал вид, что отца нет в палате, и никак на него не реагировал.

— Марк, не расстраивайся, пожалуйста, — успокаивал его Володя.

— Расстраиваться? Вова, ты не представляешь, как я рад, что он увлекся религией!

— Правда? Я думал…

Марк перебил друга:

— Я готов его поддержать, даже если он будет служить дьяволу! Правда! Что бы мне там надо было делать? Масло в сковородках разогревать? Чертей кормить?

— Может, хватит? Именно этим ты и занимался все его тридцать два года.

Володя был прав. Последние лет десять так точно Марк служил дьяволу своего сына.

— Может, поговорить с батюшкой в церкви? Пусть подойдет к нему после службы и посоветует, что делать? А? Знаешь, что он гуглит постоянно сейчас? Постриг в монахи.

— Вова, как я боюсь спугнуть, ты бы знал! Вдруг батюшка ему скажет, что он не готов или что ему это не надо?

— Марк, давай вдвоем сходим и поговорим? Расскажем правду, попросим совета. Давай? Заодно денежную помощь на храм предложим.

— Если делать это, то очень аккуратно. Чтобы не встретиться с Лешкой в церкви.

— Тогда завтра после вечерней службы, как только он вернется в палату.

Священнослужителем в той церквушке был отец Арсений. Он выслушал обеспокоенных мужчин и сказал:

— Покинуть мир рутины и обычных человеческих страстей не каждому под силу. Тем более, когда это желание возникает на почве тяжелой душевной травмы и разочарования. Видимо, именно предательство и толкнуло парня на отчаянный поступок. Желание постричься в монахи — это и есть тот отчаянный шаг, но не думайте, что это так просто. Я обязательно расскажу о всех стадиях вашему сыну, не беспокойтесь.

— А если он не подойдет к вам? — испуганно спросил Марк.

— Значит, он не готов. Будем ждать.

Лешка подошел к батюшке за советом через неделю. А до этого поговорил с Володей, чтобы он продлил пребывание в клинике:

— Мне тут хорошо. Спокойно… — объяснил парень и добавил: — Лучше, чем дома.

А когда поговорил с батюшкой и получил полный расклад его дальнейших действий для пострига, решил пойти в соседний монастырь в качестве трудника.

Марк усилил охрану, он очень беспокоился, что сын сбежит, и он его больше никогда не увидит. Возле монастыря круглосуточно находились два автомобиля с телохранителями.

Наступила весна, Лешка работал в монастыре и получал от этого огромное удовлетворение. Он нашел там друзей — сорокалетнего Юру и своего ровесника Игоря.

Юра — угрюмый мужчина, родом из Нижневартовска с татуировками и сломанным носом. У него было темное прошлое, о котором он не хотел вспоминать. Игорь до монастыря неплохо зарабатывал, но никак не мог справиться с алкогольной зависимостью. Он потерял работу и семью. В монахи его не постригли, отказали, но он нашел в соседней деревне женщину, женился на ней, держал хозяйство, а в монастыре трудился, когда выпадало свободное время.

Лешку распределили на кухню: сначала простым разнорабочим, но потом к нему присмотрелся заведующий сыроварни и предложил отправить парня на обучение к самому известному сыровару страны Павлу Чечулину. Эта практика пошла Лешке на пользу: он всерьез увлекся этим ремеслом и взялся за готовку новых сортов сыра — «Канестрато» и «Качотты».

Марк приезжал в монастырь несколько раз в неделю, просил сына о разговоре, но тот даже не выходил к нему.

Настоятель только разводил руками и просил нервного отца «чуть подождать, дать ему время»:

— Я говорил с Алексеем. Он еще не готов. Верующий должен думать о Боге, молиться с чистым сердцем, поститься и пребывать в гармонии с собой. А какая гармония, когда ты обижен? Но всему свое время.

В начале лета Марк, как обычно, приехал проведать сына. Возле монастыря был небольшой парк, и мужчина сначала прогулялся по тенистым узеньким дорожкам, посидел на лавочке возле умиротворенных раскидистых лип, зашел в церковь и поставил свечки за здравие своего сына и Кати. Это были те двое, за которых он был готов молиться каждую секунду, если бы умел. Он пробормотал что-то похожее на «спаси и сохрани», как к нему подошел знакомый священнослужитель. Марк поведал ему, что сын его не прощает и даже не хочет разговаривать.

— Когда болит душа или разлад, то лучшее дело — это работа. Попробуйте поработать рядом с сыном?

— Я бы с удовольствием! Я работы не боюсь, наоборот, люблю. Но вдруг сын не захочет меня видеть рядом? И сбежит?

— А вы не стремитесь трудиться с ним на пару. Просто будьте в зоне видимости.

Марку очень понравилась эта идея, и уже на выходные он приехал и попросился поработать на кухне. Настоятель рассказал ему, что день должен начинаться с молитвы и ею же заканчиваться, поэтому в следующий раз он должен приехать рано утром и в шесть уже приступить к работе.

Марка определили в пекарню, там всем руководил Всеволод. За месяц такой практики Марк научился печь пирожки, булочки и различный хлеб. На каждый день существовал план, сколько и какой продукции надо, но на выходных пекли мало, только если выпадали церковные праздники — тогда работали до позднего вечера. Марку полюбился афонский хлеб, он даже купил себе в дом хлебопечь, сам выпекал и угощал Володю и домработницу.

Марк иногда один на один встречался с настоятелем и расспрашивал про сына.

— Его вера с каждым днем все сильней. Если уходят в монастырь по разочарованию в земной жизни — это долгий путь. Несомненно, у Алексея была травма, но я чувствую, что он здесь по внутреннему призванию и готов всецело посвятить свою жизнь Богу и церкви.

К концу лета Марка стало немного отпускать. Он поверил, что его сын нашел себя и отменил его охрану. Первую неделю спал беспокойно и еле дождался выходных, чтобы увидеть Лешку.

Но в монастыре было все спокойно, его сын с радостью трудился там и никуда убегать не собирался.

— Может, ты уже наконец-то успокоишься? — спросил Марка Володя. — Тебе надо отдохнуть и заняться своей жизнью!

— Думаешь, есть шанс?

— Пока мы живы, шанс есть всегда. Посмотри, его получил даже твой сын. Давай я узнаю, как там Катя?

Марк замотал головой.

— Почему?

— Сначала получу прощение и благословение у сына.

— О, Боже! Ты уже стал говорить, как прихожанин. Марк, я просто узнаю. Больше ничего предпринимать не буду. Хорошо? А вдруг ей плохо? Вдруг ей помощь нужна?

Марк тяжело вздохнул и протер ладонями глаза:

— Хорошо, давай. Надеюсь, что у нее все хорошо.

Валаамова ослица

Прошло три месяца после операции Ксюши — девочка шла на поправку, болезнь отступила, спрятала свои острые когти на скрюченных костлявых пальцах смерти.

Вера оказалось чересчур благодарным человеком и не давала Кате никакой свободы: приходила к ней без звонка, сразу принималась за уборку или готовку.

Катя не выдержала, усадила ее на диван и сказала:

— Мне не нужна твоя помощь. Ты мне уже помогла. Мы квиты, поверь! Я хочу, чтобы ты уделяла время своей семье. У тебя больная мать и две прекрасные девочки. Все! Иди к ним!

— Я хочу стать тебе подругой. Настоящей.

— Я этого не хочу. Я не могу дружить с тобой. Не знаю, как объяснить тебе… — Катя пыталась подобрать слова: — Это то же самое, как если бы мне отрезали руки и заставили играть на пианино. Не выйдет у нас никакой мелодии, понимаешь?

Вере было очень сложно принять решение Кати. Она искренне хотела иметь такую подругу.

Но Катя все еще была на распутье, хотя одно знала точно — Веру она больше видеть не хочет. Она даже стыдила себя за такую позицию, но ничего поделать не могла.

Для нее главным оставалось понять, что она хочет в жизни дальше и чем она будет заниматься.

Марка она смело вычеркнула и была уверена, что даже если он будет умолять простить его, она никогда этого не сделает. Правда, он и не появлялся, а ведь прошло четыре месяца…

Самокопание Катя решила начать с небольшого путешествия, о котором мечтала еще со студенческой скамьи — добраться до любимого Питера на электричках, посетив по дороге города Тверь, Бологое, Окуловку и Малую Вишеру.

Лет десять назад, когда только вошло в моду составлять списки желаний на год, на пять, десять и двадцать лет, именно это желание было у Кати на пятом месте. Как оно родилось, она и не помнила! Вроде бы об этом маршруте она узнала из интервью известного певца. Главное, что желание осуществимое и любимый Питер в начале мая — прекрасен. Хотя, нет, Питер она любила в любое время года: и суровой зимой, и дождливым летом, и промозглой осенью, и весной.

Катя вспомнила про эти списки желаний и достала огромную коробку из шкафа: где-то они должны быть, среди семейных альбомов. Ей очень хотелось прочитать, что же там было еще, о чем тогда мечтала глупая тридцатилетняя дурочка?

Ее поиски прервал звонок в дверь.

«Неужели опять Вера? Господи, ну что же ей сказать, чтобы она больше никогда не приходила?» — подумала Катя и пошла открывать.

На пороге стояла мама: