Наталия Доманчук - Розовые очки

— Ладно, хватит! — строго сказала Катя. — Поехали дела решать.

Они вызвали такси и через пятнадцать минут были в главном офисе компании, где Катя все еще являлась генеральным директором.

Вера осталась ждать в приемной, а Катя направилась в свой кабинет.

Ей навстречу вышел Сергей Иванович — человек Марка.

Он не ожидал увидеть девушку, но обрадовался, повел к столу, усадил на знакомое кожаное кресло и стал докладывать:

— Производство вышло на новый уровень! Ваш дядя давно уже тут не появлялся. Вроде, как смирился, что мясокомбинатом управляю я.

Он еще что-то говорил, показывал какие-то ведомости и отчеты, но Катя его остановила:

— Можно посмотреть на прибыль компании?

Сергей Иванович кивнул и протянул ей папку. Она открыла, мужчина водил пальцем по цифрам, объясняя, откуда взялись эти суммы, а Катя не понимала их: она видела эти числа по отдельности, но сложить и понять, о каком количестве идет речь, не могла. Видимо, нервный срыв и слабость организма опять вернули ее болезнь в самое начало: она поняла, что даже до десяти сейчас посчитать не может. И чуть не разрыдалась. Но потом взяла себя в руки: зачем ей считать? Она же не собирается опять на физмат поступать? Или бухгалтером становиться? Все это ерунда! Все эти цифры — полная ерунда по сравнению с тем, что творится в ее душе.

Катя достала из сумочки бумагу:

— Сергей Иванович, мы можем перечислить вот на этот счет вот эту сумму? — спросила она. — Нам хватит средств?

Исполнительный директор взглянул на цифры:

— Конечно! Это копейки!

— Сделайте, пожалуйста, как можно скорей, хорошо?

— Обязательно, сейчас все выполню. Что-то еще? — поинтересовался он.

— Пока все. Я, наверное, пойду… — устало сказала Катя и не спеша вышла из своего кабинета.

Когда они с Верой сели в такси, Катя сказала:

— Сегодня обещали перечислить. Так что собирайся, скоро твоя дочка поправится.

Вера разревелась, стала целовать Катины руки, благодарила за помощь. Катя еле освободилась, а потом рывком притянула девушку к себе, успокаивая и ее, и себя:

— Все будет хорошо, надо только чуть-чуть подождать.

Катя приехала к себе в квартиру, а Вера поехала к дочкам. Но через пару часов девушка позвонила в дверь, и когда Катя открыла, то, не спрашивая разрешения, направилась на кухню и принялась готовить обед.

— Вера, у меня есть руки и ноги, я все сама сделаю. Езжай к дочкам.

— Ксюша в больнице, туда пускают только по часам, а Лизонька под присмотром моей мамы. Я тут нужней сейчас, — и она стала доставать из пакета продукты.

— Деньги дошли?

— Да, спасибо тебе еще раз! — она сложила руки как при молитве. — Я подала на срочную визу, и через неделю мы с Ксюшей должны быть в Германии.

— Отлично! Я уверена, что операция пройдет хорошо.

Вера закивала, смахнула слезы, которые опять полились по щекам, и поставила на плиту кастрюлю с водой.

Потом они вместе сидели за столом, ели суп и разговаривали, как старые подруги, обо всем. И Катя поймала себя на мысли, что ей уже не больно вспоминать предательство Олега.

Как же так устроена жизнь? Кажется, что никогда не сможешь простить, что никогда не станет легче. Но в жизни происходят другие события, и те, прошлые, уходят на второй план и становятся такими чужими, как будто и не с тобой это было.

Неужели она когда-то сможет вот так легко говорить о предательстве Марка? И простить его сможет? Нет. Это невозможно! Разве такое прощают?

На следующий день Вера пришла к Кате и на пороге опять разрыдалась.

— Да что ж такое? — не выдержала Катя и потащила девушку в гостиную.

— Мне отказали в визе. Нашли нарушения: мы в прошлый раз задержались и нарушили закон, — Вера всхлипнула, — они не впустят меня в страну.

— Что же делать? Искать другую больницу?

— Ты что! Это долго, там очередь, и в этой клинике мы уже все оплатили!

— И какой выход?

Вера закрыла лицо руками. Ей было стыдно произнести то, что она хотела предложить Кате:

— Ты можешь поехать, как опекун?

Катя растерялась. Ей не хотелось брать на себя такую ответственность. Да и дочек Веры ей не хотелось видеть. Да, боль от предательства Олега уже прошла, Катя привыкла к Вере, но ведь Ксюша была не просто девочкой. Она была плотью и кровью Олега. Наверняка это будет больно: смотреть на его дочку и представлять, что это могла быть их. Общая.

— А твоя мама? — спросила Катя. — Почему она не полетит с Ксюшей?

— Ты что! Ей семьдесят пять лет, ей никто не откроет визу, да она и передвигается с трудом. В прошлом году она поломала шейку бедра и почти все время проводит в постели. А больше у меня никого нет. Все друзья отвернулись, когда Олега не стало, а после болезни дочки… нет у меня больше никого…

И Кате ничего не оставалось, как согласиться. Они очень быстро оформили все бумаги на выезд, подписали разрешения, и Катя в первый раз увидела Ксюшу. И разрыдалась: обняла ее, прижала к себе и, не переставая, твердила: «Все будет хорошо, милая, все будет хорошо!»

Операция прошла успешно. Катю даже впустили посмотреть на Ксюшу: она взяла ее за руку, и девочка ей улыбнулась. У малышки была точно такая улыбка, как у Олега, и Катя даже почувствовала его присутствие в палате.

Как же интересно судьба тасует карты! Кто бы ей сказал, что она будет рада видеть дочку мужа-предателя и при этом улыбаться и желать ей здоровья? Неужели и Марка с Лешкой она когда-то простит?

Она старалась не думать о них совсем. Не разрешала себе и мысли, сразу прогоняла и переключалась… на Веру и ее проблемы.

Эта девушка вовремя ворвалась в ее жизнь.

Беды — они всегда сближают. Или разъединяют. Но в ее случае Вера, сама того не зная, помогла Кате пережить самый трудный период в жизни.

А Марк тем временем продолжал проходить ад.

Как там у Черчилля? «Если вы идете сквозь ад — идите, не останавливаясь».

У Марка и не было времени остановиться: он уже давно привык к кипятку в котле и раскаленным сковородкам, на которых извивалась и хрипела от боли его душа. А персональный дьявол, в лице его сына, подливал масла в огонь и подсыпал солью открытые раны.

Две недели в одной клинике, затем реабилитация дома, разговоры, угрозы, мольба — ничего не помогало.

Психологов Леша не слушал, Марку смотрел в глаза, однако не внимал.

Но настоящий ад случился, когда Леша узнал, что этот самый мужик, которого любила Катя, — оказался его отцом.

Вышло это случайно. Марк нанял четырех охранников, чтобы следили за сыном дома, пока он был в офисе, и один из них рассказывал другим про роман босса и его молодую барышню.

Леша прислушался к разговору в коридоре, и когда те обмолвились, что девка богатая и дочь «колбасного короля», все встало на свои места. В тот же миг Лешка захотел свести счеты с жизнью и попытался удавиться на люстре. Шум в комнате, когда он опрокинул под собой стул, заставил охранников заглянуть, и они успели спасти его.

Целые сутки Леша молчал, но потом не выдержал, зашел в кабинет отца и спросил:

— Как ты мог? Ты же видел, как я любил ее!

Марк не знал, что ответить. Да, он видел. И все равно пошел на это. Виноват ли он? Конечно! Поступил бы он еще раз так?

Он не знал. Это были лучше полгода в его жизни. И, возможно, в жизни Кати. Имели ли они право быть счастливыми, когда Леша страдал?

— Ну, скажи мне хоть что-нибудь! — закричал Лешка, подбежал к отцу и стал его трясти.

— Я тоже ее люблю. Такой ответ тебя устроит?

Леша отстранился и, тяжело дыша, смотрел на отца.

— И я отказался от нее ради тебя. Такой ответ тебе нравится? Или еще что-то добавить? Может то, что я никогда не был счастлив, как с ней? И никого не любил, кроме нее? И отдал ее тебе как последний трус? Предал ее ради тебя? — Марк уже кричал это, а по его щекам текли слезы, — Что еще ты хочешь услышать? Что я подонок?

Леша выбежал из кабинета.

Марк понимал: он потерял сына. Тот не хочет жить и не будет. Вопрос времени и того, когда у Марка сдадут нервы, и он отпустит его. Но Марк не мог на это решиться.

Пусть Лешка живет в лечебницах. Пусть пройдет год, два… Может, его отпустит.

С сыном в комнате сейчас круглосуточно находились врач и охранник, еще два помощника были за дверью. Это была настоящая тюрьма, где парня держали взаперти и заставляли жить.

Ситуация была безвыходная, и все это понимали. И надеялись только на время. И на чудо.

И оно произошло.

Врач посоветовал положить Лешу в стационар на пару дней, чтобы прокапать от депрессии. Клиника находилась далеко за городом и при ней была небольшая церквушка. Там как раз отпевали того, кого, наверное, не смогли спасти врачи.

Лешка возвращался с прогулки под конвоем телохранителей и личного круглосуточного психотерапевта.

Увидев церквушку, он не сразу решился войти. Конечно, он знал, что такое церковь и религия, но никогда не интересовался этой темой и ни разу не был в храме.

Что-то необъяснимо притягательное было в этом месте. Он поднялся по обветшалым ступеням и почувствовал запах, который, казалось, искал всю жизнь.

В кладовых памяти любого человека хранятся такие воспоминания, о которых он даже не догадывается. Начиная познавать мир, ребенок пробует его на вкус и запах, и вот сейчас Лешке отчетливо вспомнилась мама. Она пришла к нему в том образе, который он знал по фотографиям, но впервые он почувствовал ее дыхание. Именно запахи обладают волшебным свойством воскрешать образы в воображении, вытаскивать их из глухих чуланов сознания на свет. От этих воспоминаний становится спокойно и мирно на душе. Возможно, у других детей мама ассоциировалась с ароматом грудного молока, теплом рук или тембром нежного голоса. Но у Лешки мама пахла именно тем, что он сейчас ощутил, вдохнул и, казалось, улетел в детство. Он шел на этот запах, как хищник на след, и боялся только одного — чтобы этот аромат не исчез. Но когда он дошел до гроба — испугался и даже хотел убежать. Он впервые увидел покойника, но испугался он не той восковой мумии, которая лежала в гробу, а того, что вдруг подумал: его мать пахла смертью. Тогда, в детстве, когда она умерла, ее тоже отпевали в церкви. Но картинка не запомнилась, а вот благоухание ладана сохранилось в подсознании.