Глава III

Вскоре вопрос о том, кто был незнакомец, покупающий дом вдовы Белл, разрешился сам собой. «Сентинэл» опубликовала статью о продаже издательства опытному журналисту из Далласа мистеру Джонатану Лоуренсу. Это именно он, думала Миллисент, пробегая статью еще раз. Почему газета не дает никакой важной информации о нем: например, есть ли у него семья, хотя, конечно, должна быть, а то зачем одному человеку такой большой дом? И все-таки было в нем что-то такое, что не вязалось с представлением о семейном человеке.

Миллисент хмурилась, держа газету. Что за польза от листка, который не сообщает читателям того, что им интересно узнать? Теперь ясно, почему Фред Гиллеспай продавал издательство. Со вздохом разочарования она сложила газету и пошла в комнату к Алану.

— Пришла «Сентинэл». Хочешь почитать? — она остановилась в дверях, протягивая газету.

— Что? — Алан сидел в своей коляске, склонившись над рабочим столом и казался увлеченным. — А-а, нет, не сейчас. Положи ее на кровать. Я прочту позже.

— Хорошо, — она положила сложенную газету и обошла кровать. — Над чем ты трудишься? Алан скорчил гримасу:

— Я пытаюсь подправить этот холм, но у меня, кажется, не получается. Это скорее огромная гора, чем холмик.

Миллисент внимательно посмотрела на деревянную доску, лежащую перед братом на столе. Одним из его хобби было коллекционирование оловянных солдатиков, искусно сделанных с соблюдением всех знаков различия, формы и оружия, характерных для той или иной армии.

В их городке жил старый джентльмен, выпускник Уэст-Пойта и армейский майор, позднее полковник сил Конфедерации, который тоже интересовался военной историей и коллекционировал оловянные армии. Он приходил к Алану раз в неделю или чаще, и они вдвоем расставляли аккуратных лошадок со всадниками, пушки и пехоту и даже военные укрепления, углубляясь в бесконечные споры по поводу мельчайших подробностей.

Несколько недель назад Алан загорелся идеей максимально приблизить один из макетов к реальности, точно воссоздав рельеф с помощью естественной топографии района сражения. Он набросал эскиз на большом листке фанеры и пытался смоделировать ландшафт из папье-маше; это был утомительный и кропотливый процесс, заставлявший его часто ворчать или даже взрываться.

— Я не художник, — вздохнул он и отодвинул от себя фанеру. Я даже не знаю, зачем это затеял.

— Ну, Алан… — Миллисент взяла недоделанный макет и поставила его в угол комнаты, — возможно, ты просто устал. Наверное, тебе лучше лечь и отдохнуть.

— Отдохнуть! — взорвался он. — Чушь, Милли! Все, что я делаю — это отдыхаю! Я до смерти устал отдыхать! Какую часть своей жизни я сплю? В моей жизни для отдыха слишком много часов, слишком много дней.

Миллисент в который раз с болью подумала, что ничем не может помочь брату, ничего не может сделать, чтобы облегчить его страдания.

— Если ты не хочешь спать, давай я принесу шахматы, и мы сыграем партию? Знаю, что я тебе не соперник, но…

— Ты играешь достаточно хорошо, но сейчас я не хочу играть в шахматы.

— А может, ты почитаешь мне вслух, пока я буду штопать? Я могу сейчас принести сюда все необходимое и…

— Брось это, Миллисент! Мне надоело, что меня постоянно развлекают, успокаивают и утешают. Просто уйди и оставь меня одного.

Слезы подступили к ее глазам, но она постаралась взять себя в руки и произнесла твердым голосом:

— Да, конечно. Извини.

Она повернулась к выходу, но голос брата остановил ее:

— Ах, Милли, прости меня! Подожди, не уходи. Я не хотел…

Миллисент обернулась и улыбнулась ему. Лицо ее просияло: «Все в порядке. Я понимаю».

— Нет, нет! Я старый, неуклюжий медведь. Ты самая лучшая сестра в мире, и я не знаю, чтобы делал без тебя. — Он протянул к ней руки. — Подойди и скажи, что ты меня простила.

— Конечно, — Миллисент вернулась и взяла его ладонь в свои. — Ты — самый лучший в мире брат.

— Принеси шахматную доску, и мы поиграем. Когда Миллисент направилась за шахматами, она случайно выглянула в окно. И застыла: «О Боже!»

— Что там?

— Алан, посмотри! Он переезжает.

— Кто? — Алан подъехал на своем кресле к окну. Перед домом вдовы Белл стояла повозка, нагруженная мебелью и чемоданами, а немного позади виднелась еще одна.

— Тот человек, о котором я тебе говорила. Ну, ты помнишь, которого я встретила в саду на прошлой неделе?

— Ах, да! Тот, который, как думает тетушка Ораделли, купил издательство.

— Он действительно его купил. Об этом сказано в сегодняшнем номере. И вот переезжает.

За то время, пока они наблюдали, двое рабочих подошли к повозке и, стащив огромный чемодан, понесли в дом. Сразу за ними показался еще один человек. На нем был тяжелый рабочий костюм; рукава темно-синей рубашки закатаны, обнажая загорелые мускулистые руки. На его голове не было шляпы или кепи, и солнце переливалось в его светлых волосах. Даже переодетого, в другую одежду, Миллисент без труда узнала его.

— Вон он. Это и есть Джонатан Лоуренс. Он достал с повозки чемодан поменьше, и слегка согнувшись под тяжестью, понес его к дому. Потом посмотрел в сторону крыльца дома Белл, которого Милли не могла видеть, и улыбка осветила его лицо. Через минуту показалась маленькая девочка, и они вместе, о чем-то разговаривая, направились в дом.

— Итак, у него есть дочь, — Миллисент не могла понять, почему, но это открытие вызвало какое-то странное ощущение в животе, показавшееся даже забавным.

— Угу, и собака тоже, — Алан указывал на большую белую собаку, спрыгнувшую с повозки. Пес метался, виляя хвостом, затем разразился радостным лаем и бросился к крыльцу.

Оставшуюся часть дня рабочие переносили вещи из повозок в дом. Джонатан Лоуренс часто мелькал в поле зрения Милли, помогая рабочим. Несколько раз она видела и девочку, слоняющуюся то там, то здесь, и вертящуюся у всех под ногами. Миллисент решила, что ей лет девять-десять. Время от времени появлялась собака, которая то неподвижно лежала в тени, то начинала носиться кругами, как сумасшедшая. Но за весь день она так и не увидела одного человека — женщину, миссис Лоуренс. Где же она? Раз у него есть дочь, наверняка есть и жена.

Если только он не вдовец.

При этой мысли она вновь почувствовала прежнее забавное ощущение в животе. Это начало ее раздражать. Она не относила себя к глупым старым девам, которые строят планы по поводу первого же мужчины, появившегося поблизости.

Возможно, он и был красив, но в то же время он не был джентльменом, иначе не стоял бы и не развлекался от души, глядя, в какой неловкой ситуации она оказалась под этим кустом пираканты. Вспомнив, как смеялись его глаза, она сердито поджала губы. Любой, у кого есть хоть капля порядочности, на месте Лоуренса сделал бы вид, что ничего не заметил. Нет, он положительно последний мужчина, которым она могла бы заинтересоваться. Признаться честно, она вообще не желала его больше видеть.

Но Миллисент осознавала, что это невозможно. Они будут соседями, в конце концов, придется встречаться на улицах или в своих садах. В таких ситуациях она может ограничиться кивком головы или быстрым коротким приветствием. Но самое неприятное ожидает ее впереди: в знак гостеприимства она должна будет нанести визит соседу и преподнести угощение. Милли не хотелось этого делать, не хотелось встречаться с этим человеком лицом к лицу. Придется обращаться к нему, улыбаться и, может быть, даже о чем-то разговаривать.

Но она также понимала, что никак не может избежать этой процедуры. Это было неотъемлемой частью традиций гостеприимства в Техасе. Если сосед был болен или кто-то в его доме умирал, или приезжал новый человек, полагалось навестить и преподнести какое-то кушанье. А если мистер Лоуренс действительно жил один с дочерью и не успел нанять прислугу, то он тем более нуждался во вкусной еде. И каким бы грубым не был Джонатан Лоуренс, Милли соблюдала приличия и всегда вела себя так, как и требовало соответствую-щее воспитание. Ее мать посчитала бы верхом непорядочности саму мысль не посетить и не угостить нового соседа, если бы таковая пришла в голову Миллисент.

Поэтому Милли все же решилась к концу дня навестить виллу теперь уже Джонатана Лоуренса. Она надела белоснежную блузку, темную юбку, вторую свою лучшую шляпу, и прихватив корзину сладостей, приготовленных Идой, и печеных бобов, направилась к бывшему дому Белл. Она шла твердой походкой, держа спину прямо, полная решимости выполнить свой долг.

Через несколько секунд после ее пронзительного звонка в доме послышались приближающиеся шаги, и Джонатан Лоуренс открыл дверь. Миллисент заранее обдумала, что она скажет, когда его увидит, но сейчас все заученные слова вылетели у нее из головы.

Он был еще красивее, чем показался при первой встрече. Как она могла забыть эти густые ресницы или особенно золотисто-коричневый оттенок глаз… Рукава рубашки были закатаны, открыв красивые, мускулистые руки, а на лице выступили капельки пота. Лицо его было слегка покрасневшим, а светлые волосы — чуть влажные. Он, казалось, просто подавлял окружающих своей жизнерадостностью и силой.

Лоуренс улыбнулся широкой белозубой улыбкой:

— А, соседка! Как вы себя чувствуете сегодня, мисс Хэйз?

— Спасибо, хорошо, — сдержанно ответила она, — а как ваши дела?

— Немного устал, — признался он, хотя Миллисент подумала, что внешне это никак не выражалось; просто очень энергичный человек.

— Я уверена, что переезжать куда-то — очень хлопотно. — Милли протянула ему корзинку с кушаньем. — Я принесла вам кое-что к обеду. Добро пожаловать в Эмметсвилл!

— Ого, спасибо! — он взял корзинку и вдохнул аромат. — М-м-м… Пахнет аппетитно! Входите. Уверен, что дочка будет рада с вами познакомиться. — Он повернулся и крикнул:

— Бетси!

Но вместо ребенка показалась собака, выбежавшая из-за угла дома и буквально взлетевшая на крыльцо. Она оказалась еще больше, чем когда Милли видела ее из окна. Огромный лохматый белый пес вилял хвостом так быстро, что становилось непонятно, как он оставался на месте. Пес пару раз пробежал вокруг девушки, затем прыгнул, встав на задние лапы, а передними толкнул ее прямо в грудь, чуть не сбив с ног.