Девушка подошла к столу Леона и заговорила просительно:

— Мсье, я в самом деде не могу ехать в Ираклию… это… это невозможно…

— Отчего же? — терпеливо поинтересовался он.

От объяснения истинных причин она уклонилась.

— Я здесь новенькая, — напомнила она ему — и я иностранка. Старшие, такие, как Дезире, взбесятся, станут завидовать.

— Ну, они всегда завидуют — это то, к чему следует привыкнуть, если собираешься оставаться в нашей профессии.

Он смотрел на нее с некоторым беспокойством прежде, в своей униформе, она не так бросалась в глаза, но теперь, в этом прекрасном наряде, девушка была очень хороша. И какие у нее глаза! Пожалуй, он понимает Алекса.

— Это единственная причина, по которой вам не хочется ехать? — спросил он.

— Я не говорила, что мне не хочется ехать, — поправила она его, — ну… просто… мне не нравится мистер Димитриу. Его манера поведения просто нестерпима!

— Его, конечно, трудно выносить, — сухо признал Леон, — но я заставлю заплатить за это. Это войдет в счет. Но вы должны быть более беспристрастной, милая. Персональным предпочтениям нечего делать в бизнесе. Вам придется, в случае если вы реализуете свои амбиции и станете моделью, научиться держать докучливых обожателей на расстоянии. Понимаете меня?

Она опасалась, не Алекса ли он имеет в виду.

Он же продолжил:

— Я бы не взял вас с собой в Ираклию, будь у меня выбор, но я уверен — вы благоразумны и станете вести себя осмотрительно.

— Можете на меня положиться, — вспыхнув, отвечала она.

На столе настойчиво зазвонил телефон.

— Подождите, — попросил он ее, подняв трубку; он еще не решил, как с ней поступить. Леон опасался потерять лучшего клиента, но и девушку не хотел отдавать ему на поругание.

По телефону ему сообщили, что с ним жаждет свидания мадам Петерсен. Она ищет подходящий туалет для поездки на греческий остров и хочет посоветоваться с Леоном об этом. Хельга собиралась на открытие «Аполло», и ей требовалось нечто особенное для этого важного события.

Время встречи было согласовано, и Леон, явно повеселев, повесил трубку. Он обратился к Чармиэн:

— Мадам Петерсен будет среди почетных гостей на острове. Вы, вероятно, слышали, что она имеет виды на Алекса.

Чармиэн это подтвердила; они понимающе переглянулись. Алекс не станет флиртовать с простой манекенщицей в присутствии Хельги Петерсен, дамы с мировой известностью. Леон знал о слухах, ходивших насчет намерений Алекса жениться на шведке. Так что при ней он должен будет вести себя по-другому. Увлечение Чармиэн — это блажь, вряд ли он способен долго наслаждаться обществом неопытной молоденькой девушки. Нечего тут опасаться. Все это лишь домыслы. Может, и в самом деле Альтея пожелала познакомиться с Чармиэн.

— Ну ладно, — наконец выдохнул он с облегчением, — султан отдал приказ, мы должны подчиниться; ну и, в конце концов, я там буду за вами присматривать.

— Я вам очень верю, — призналась Чармиэн, — вот только… могу ли я соответствовать?

— Конечно, сможете, — уверил он ее с чувством подавляя свои собственные сомнения, — ничего нет страшного в том, чтобы пройти через зал в красивом платье, да мы еще с вами попрактикуемся, наберитесь храбрости, дитя мое. А теперь отправляйтесь и проследите, чтобы это платье попало в отдел доставки.

В дверях она приостановилась и выдавила голосом, полным мольбы:

— В конце концов, он же сказал — мисс Димитриу спрашивала обо мне. Он, видно, очень преданный брат.

Леон, уже принявшийся за дела, нехотя усмехнулся:

— А может, они опять поссорились, а вы явитесь подарком для нее.

— Не возражаю, радостно ответила она, — так даже интереснее.


Чармиэн жила охваченная волнующими предчувствиями, Леон обещал позаботиться о ней, позаниматься ее подготовкой и защитить от Алекса. Но последнее, кажется, излишне, поскольку Алекс продолжает роман с Хельгой Петерсен. Она запомнила, как он подчеркнул, что его в салоне ожидает дама. Он сделал это намеренно, чтобы у Чармиэн не возникло никаких иллюзий. Она уверяла себя, что это действительно фантазия его сестры — познакомиться с ней. Однако она поняла одно — этот человек становится невыносимым, когда его воле начинают противоречить.


В Париж пришла весна: каштаны на Елисейских полях оделись свежей зеленью, а клумбы в парках покрылись всходами; цветочные рынки переполнились красками.

Чармиэн собрала всю силу духа, так как все уже знали, что она попала в число избранных. Леон шил на нее наряды для поездки, она выходила на показы в салоне. Эти выходы были сущим наказанием для девушки из-за неприязни ее товарок и явного неодобрения мадам Дюваль; она нервничала и становилась неловкой. Особенно злобствовала Дезире, обойденная, как она выражалась, «этой чертовкой». Но потом, пока Леон принял решение взять не двух, а трех манекенщиц, и ее тоже включили в список. Однако она договорилась с Ивонн игнорировать Чармиэн. Похоже, Дезире строила планы обольщения Алекса. Чармиэн внутренне посмеивалась — она не думала, что у Дезире много шансов соперничать с Хельгой Петерсен.

Последняя, часто наведывалась в салон на примерки, и одна из служащих — Гортензия, рассказывала, как много эта шведка приобрела прекрасных вещей. Она отправилась на остров за несколько дней до Себастьена и его команды. Гортензия была добродушной молодой женщиной, которая должна была сопровождать их в качестве гардеробщицы и помощницы-секретарши. Не будучи манекенщицей, она была настроен к Чармиэн дружелюбно. Но и красавица Хельга ей нравилась.

— Дай ей Бог удачи, — говорила она Чармиэн — хорошо бы Себастьен получил заказ на ее приданое; это будет что-то необыкновенное.

Группа готовилась вылететь в Афины, куда заранее доставили одежду другим рейсом, а яхта Димитриу должна была ждать их в Пирее. Вся процедура, включая транспортировку, была рассчитан на несколько дней, со вторника по субботу в отсутствие Леона дом остался под присмотром директрисы. А он тоже готовился к ответственной поездке; кроме того, он давал Чармиэн приватные консультации, в которых она остро нуждалась, чтобы подготовиться к показу наилучшим образом.

К ее радости, Александрос Димитриу больше не появлялся в салоне; последние консультации делались посредством телефона и письменно. За неделю до отъезда Леон был крайне встревожен и очень занят; он беспокоился о здоровье Рене, у которой случился приступ аппендицита.

В понедельник был выходной, и, поскольку отъезд был намечен на другой день, Чармиэн приготовилась получить последние наставления. Однако ее встретили новостью о том, что Рене в тяжелом состоянии доставлена в больницу на срочную операцию; Леон отказался покинуть Париж, и с девушками отправлялась мадам Дюваль.

Чармиэн повидалась с ним наспех, чтобы выразить сочувствие, и нашла его в полном расстройстве.

— Я знаю, что в наши дни это самая простая операция, — пытался он успокоить и себя и ее, — говорят, через неделю она будет дома, но, разумеется, я не могу ее оставить. Элиза позаботится о вас, дорогая, и, я уверен, все у вас пройдет отлично.

Чармиэн скрыла обуявший ее страх — ведь именно на его защиту она надеялась. Девушка уверила его, что все будет хорошо. Леон слушал ее рассеянно, видно было, что ни о чем, кроме жены, он думать не может.

— Удачи вам и хорошей поездки, — механически пожелал он ей.

Поскольку в салоне делать было нечего, Чармиэн вышла на залитую весенним солнцем улицу. Она отправила в больницу Рене цветы и решила пройтись по Луврской набережной. Позже ей надо было встретиться с парикмахером, а пока нужно было чем-то заполнить время. Она брела вдоль реки, останавливалась около уличных живописцев. В водах реки отражалось сине-белое небо и зелень деревьев. Проходившие мимо, весело болтали, и ее дурное настроение, вызванное печальными вестями от Леона, стало улучшаться.

Она стала обдумывать предстоящее путешествие. Она не побоялась попытать счастья в Париже и добилась своего — чего же ей бояться на Эгейских островах? Странным образом ей почему-то не пришло в голову, что удачей своей она в основном обязана Алексу. Ведь все началось с подаренного им платья, которое, так сказать, привело ее к Леону. И ведь именно по его настоянию ее везут на Ираклию. Что ждет ее там?

Глава 5

Дождливым майским утром группа отправилась в Афины. Нельзя сказать, чтобы полет был приятным: мадам Дюваль беспрерывно ворчала, она не видела большого проку от этой поездки в рекламном смысле и вообще терпеть не могла покидать Париж; Дезире жаловалась, что в воздухе ее тошнит; Гортензия просто боялась летать; Чармиэн чувствовала всеобщую недоброжелательность. Одна Ивонн бодрилась, уверяя, что они проведут четырехдневные каникулы в прелестном местечке.

Чармиэн не ощущала все это каникулами, она тоже побаивалась полетов, несмотря на то, что уже летала на Рождество через Ла-Манш. Ивонн же, летавшая и в Европу, и в Америку, была очень весела. Ей чрезвычайно шел темно-красный костюм, и Чармиэн отметила ее утонченную элегантность. Сама она была в превосходно сшитом зеленом костюме, но не была уверена, что выглядит безупречно. Девушка немного завидовала француженкам, тому, как они умеют носить туалеты. Мадам, как обычно, оделась в черное, на Дезире был брючный костюм, а на круглолицей Гортензии неописуемый плащ — она заявила, что при ее простецкой внешности надо носить вещи не красивые, а комфортные.

— Я всегда боюсь взлетать, — поделилась она с Чармиэн, — тогда и бывают всякие несчастные случаи.

Замечание не слишком ободряющее. Она сидела рядом с англичанкой, трое других напротив, через проход. Однако взлетели они благополучно и поднялись из затянутого облаками неба Западной Европы в залитую солнцем голубую даль; почти весь путь они ничего не могли разглядеть из-за облачности, и в полете не было ничего примечательного, кроме завтрака.