— Ему наверняка уготовано место в аду, Грилэм, и я помогу ему туда отправиться, как только наберусь сил. Представляешь, Гастингс сварила Тристу яйцо так, что желток только-только начал сворачиваться.

— Откуда ты знаешь?

— Трист притащил яйцо, чтобы показать мне. Она даже разбила скорлупу, чтобы ему легче было добраться до содержимого. Он слопал яйцо прямо у меня на груди. А чтобы я не обжегся, он дал ему немного остыть.

Грилэм еще хохотал, когда вошла Гастингс с подносом в руках. Северн видел, как она весело улыбается Грилэму и как тускнеет эта улыбка, пока Гастингс идет к кровати мужа. Ну и что, ему нет дела до того, улыбается она или нет, пусть только исполняет свою роль, ту, которую он сам подберет для нее, когда встанет на ноги.

Она молча опустила поднос на кровать и осторожно пощупала его лоб. Северн крепко схватил ее за руку.

— У меня нет жара.

— Я вижу, — подтвердила она, моментально отдалившись, хотя не двинулась с места.

— Черт возьми, перестань обращаться со мной, как с младенцем, у которого не хватает ума тебя раскусить.

— Я принесла тебе еду. Повара в Оксборо зовут Макдир. Он испек этот ячменный хлеб специально для тебя. Можешь его съесть, если понравится. Если нет, можешь швырнуть его на пол. Милорд Грилэм, с вами хотел бы поговорить Норберт.

Грилэм вопросительно глядел то на Северна, то на Гастингс. Эту доверчивую девочку он знал многие годы: веселая, сердечная, вечно поющая, редко чего боявшаяся, поскольку отец не обращал на нее внимания. Попадало ей лишь тогда, когда он выходил из себя. Возможно, если бы Фоук почаще наказывал ее или даже пригрозил убить, как убил жену, она бы иначе отнеслась к Северну. Она бы его опасалась. А теперь вот надулась, закаменела, словно оникс на рукоятке меча. Глядя на нее, подумаешь, что и ураган не сможет поколебать ее, а тем более человек, который стал ей мужем.

И все же Грилэм не хотел бы видеть ее иной. Он лишь молился о том, чтобы Северн не причинял девочке зла. Может, стоит ему намекнуть, поговорить наедине, объяснить, что поднять на нее руку — значит убить ее. Кто же тогда станет заботиться о его удобствах, рожать ему детей?

Идя на встречу со своим оруженосцем, он гадал, что же Северн мог сделать жене. Гастингс дрожала, словно ее продуло холодным ветром с Северного моря. Но она ни секунды не колебалась, спасая мужа от убийцы, а потом ухаживала за ним.

Вряд ли Грилэм вообще сумеет когда-либо понять женщину. Да и зачем, раз Кассия обожает его, прощает дурные выходки, не отвергает его, когда он бывает раздражен или утомлен и побит во время упражнений на ристалище. Ха, ей, пожалуй, надо встать на стул, чтобы высказать мужу в лицо свои упреки. Грилэм понял, что глупо улыбается, представляя, как жена целует его, а он держит на руках их ребенка и Кассия любовно воркует над ними обоими.

Услыхав сообщение Норберта, он сначала не поверил своим ушам. Задумчиво потирая руки, Грилэм решил сам во всем разобраться. Да, это будет его последним делом в Оксборо, и он с удовольствием займется им. Такое, пожалуй, можно считать не выполнением дружеского долга, а развлечением, от которого просыпался боевой дух."

Вскоре Гастингс увидела, как Грилэм выезжает из замка в сопровождении Норберта и еще десятка своих людей. В спальню он не возвращался, значит, Северн не знает, что он уехал.

Подкрепляясь мягким козьим сыром и теплым хлебом, который Макдир недавно вынул из печи, прихлебывая молоко, она глядела на женщин, скоблящих длинные столы. Конечно, ей придется заглянуть к Северну, чтобы убедиться, справился ли он с лихорадкой. Но сейчас он должен еще спать, поэтому есть время наведаться в цветник.

Первым делом Гастингс занялась кентерберийскими колокольчиками и люпином, которые цвели особенно пышно. Один розовый люпин дотянулся до грядки иссопа. Сидя на корточках, Гастингс задумалась. Впрочем, о чем тут размышлять? Она решительно вырвала длинный стебель и отшвырнула в сторону. Ей не обойтись без иссопа и чабреца, росшего поблизости, а все растения одинаково нуждаются в солнце и воздухе.

За работой она по привычке напевала и чувствовала, как успокаивается. Гастингс набрала дюжину отличных ягод земляники, чтобы добавить их в свою пасту, от которой зубы становятся особенно белыми.

Уже миновал полдень, когда в Оксборо вернулся Грилэм. Для него специально подняли решетку, которую теперь постоянно держали опущенной со дня покушения. Собаки, козы, цыплята, свиньи, разгуливавшие по двору замка, с шумом и гамом уворачивались от копыт боевых коней. В сторонке, глазея на воинов, стояли дети всех возрастов.

На выщербленных ступенях, ведущих в главный зал, Грилэма встретил сам хозяин. Одетый, как всегда, в серое, грозный и ужасно злой, хотя выглядел совершенно здоровым. А ведь когда Грилэм уезжал, он крепко спал, и Гастингс не собиралась разрешать ему подниматься. Но вряд ли тот, приняв решение, будет кого-то слушать.

Грилэма не обманула внешняя неподвижность Северна — это его обычная манера встречать врагов. Да, Северн явно решил устроить бой по всем правилам, не замечая, что за спиной у него стоит жена. Грилэм улыбнулся девушке.

— Ты уехал, ничего мне не сказав, — вкрадчиво произнес Северн, — оставил меня валяться в кровати, насильно одурманенного сонным зельем. Не знаю, что ты делал, но вряд ли мне это понравится. Ты поступил нечестно, Грилэм.

— Идем, я пролью бальзам на твои раны, — воскликнул тот, хлопнув его по здоровому плечу. — Гастингс, нельзя ли подать моим людям эля? И, если тебя не затруднит, осмотри раненых.

— Осмотри людей лорда Грилэма, — приказал Северн. — А мы с ним выпьем аквитанского вина, если после тебя и госпожи Агнес там что-то осталось.

— Не обижай Грилэма, — заявила она.

— Видал, Северн, у меня есть покровительница. Не вздумай меня обидеть.

— Ступай, госпожа, — снова приказал Северн жене и отвернулся.

Гастингс очень надеялась, что плечо у него болит достаточно сильно.

— Держи меч в ножнах, Северн, иначе я позову на помощь твою жену. Ладно, не рычи. Это превосходное вино я сам привез тебе. Отец Кассии владеет виноградниками в Аквитании.

— Грилэм, что бы ты ни сделал, это меня не обрадует. Но я готов слушать.

— Малый, которого ты отослал к Ричарду де Лючи, был ужасно тебе благодарен, что ты не стал его пытать…

— Не стал пытать? Боже милосердный, да ведь Гастингс заставила его вывернуться наизнанку. Он чуть не лишился рассудка и хотел умереть.

— А потом ему стало легче, и с телом ничего не случилось. Ни переломанных костей, ни содранной кожи. Как я уже говорил, он тебе благодарен. Он думал, что ты убьешь его, но ты его пощадил и отправил к хозяину. Убить малого решил сам Ричард де Лючи, однако тот, его зовут Осберт, ухитрился выжить и, набравшись сил, пришел сюда. Узнав, что ты еще болен, Осберт обратился ко мне. Короче, Северн, я сделал для тебя что смог. Теперь у тебя одним врагом меньше.

— Нет, Грилэм, ты не должен был… Скажи, что ты не прикончил ублюдка. Но ты убил его, да? Ты осмелился поднять руку на моего врага. Он же был не твоим врагом, а моим, однако ты дерзнул его убить. И ничего мне не сказал. Ничего, Грилэм, мерзавец ты этакий.

Гастингс услышала смех Грилэма, увидела гневное лицо мужа, хотя его голос оставался вкрадчивым, а сам он — неподвижным. Отец, находясь в ярости, всегда поднимал крик. Всегда. И домочадцы успевали скрыться прежде; чем он пустит в ход кулаки. Но Северн не такой.

О случившемся Гастингс узнала от Норберта. Неужели мужчины рождены, чтобы убивать, калечить и уничтожать? Впрочем, уничтожить Ричарда де Лючи — благое дело. Гастингс подошла ближе.

— Он мертв, его владения без хозяина, но, как я уже сказал, осталась дочь, его наследница. Сыновей у него не было.

— Ты ранен, — заметил Северн, глядя на перевязанную руку Грилэма.

— Пустяки. Наверное, Гастингс уже осмотрела моих людей. Я никого не потерял, но четверо ранены. — Грилэм допил вино, утер губы и улыбнулся. — Ну и здорово же все получилось. Благодаря Осберту мы застали ублюдка врасплох, они как раз обедали, их оказалось не больше двадцати. Даже хорошо, что я ранен. Мужчинам кровопускание только на пользу, оно прочищает мозги и помогает забыть о неприятностях.

Северн, все такой же спокойный и неторопливый, ухватился за край стола и швырнул его в стоявшую поблизости серебряную вазу, которая опрокинулась, облив ароматической водой дремавшего рядом волкодава по кличке Эдгар. Тот мгновенно вскочил, ощетинился и зарычал, готовый вцепиться в неведомого врага.

— Хватит, Северн. — Гастингс наклонилась к опрокинутой вазе, ее чудесные волосы рассыпались по плечам, она глядела на мужа, прижимая вазу к груди. — Ты испортил серебро. Эта ваза принадлежала моей бабушке, я очень ее любила, полировала, так ее…

Северн выругался и закричал, что Грилэм наблюдал впервые:

— Закрой рот, Гастингс, и не суйся, куда не надо. Подай меч! Я расправлюсь с этим трусливым негодяем, которого почитал своим другом.

Ему вторило рычание волкодава, слуги и воины толпились у стен, гадая, что сейчас произойдет и что им делать.

— Почему? — возмутилась Гастингс. — Только потому, что он посмел действовать, не спросив у тебя разрешения? Потому, что иначе ты бы сам кинулся в драку, а потом опять свалился в лихорадке? Скажи, милорд, отчего ты так разъярился? Или у тебя нет разума и ты не способен рассуждать?

Северн набросился на жену, схватил за локти и затряс изо всех сил:

— Прикуси язык, не то я возьму тебя прямо здесь, на этом столе, и твой волкодав увидит твою кровь, услышит твой вой!

Гастингс побелела.

— Отпусти ее, Северн. — Рука Грилэма легла на его раненое плечо и безжалостно нажала. — Отпусти. Чего ты хочешь? Опозорить жену на глазах ее людей? Избить до крови? Этого ты хочешь?

Пока Северн тряс ее, дала о себе знать дикая боль в ране, да и у Грилэма была железная хватка. Он медленно опустил Гастингс на посыпанный свежей соломой каменный пол.