— Когда вы с Элизой бросились с обрыва, я думала, вы разбились насмерть.

— О нет, я сразу заметила тог карниз. И я молилась, Гастингс, в те мгновения так, как ни разу в жизни. Чуть не выпустила Элизу, но все же ухватилась за карниз. А потом дала знать тебе. Я рада, что у нас хватило сил держать тебя, пока не подоспел Северн.

— Мне очень неприятно, — сказала Гастингс, ковыряя землю носком башмака, — но я должна повторить. Спасибо, Марджори, что ты меня спасла. И я никогда не уродовала твой нос.

— Знаю. Это леди Морайна. Она пыталась тебя защитить, и ее преданность вызывает уважение.

— Как ты относишься к браку с сэром Аланом и жизни в Седжвике? Конечно, Северну нужно просить разрешения у короля, но, думаю, тот согласится. Возможно, раз в пять лет ты смогла бы приезжать в Оксборо.

— Неплохая идея, — засмеялась Марджори. — Сэр Алан мне очень подходит.

— Тебе не придется думать о куске хлеба.

— Не придется. И я навсегда останусь с моей Элизой.

У Северна лопнуло терпение, и, схватив жену, он направился к лошадям, пообещав:

— Завтра же пошлю гонца к королю. Сэр Алан, позаботься о леди Марджори и, девочке. По-моему, тебе лучше всего немедленно вернуться в Седжвик. Ах да, похороните людей этого ублюдка. Закопайте где-нибудь на берегу, мне все равно.

Гастингс, теребя его за ухо, прошептала:

— По крайней мере в ближайшие пять лет я не увижу ее серебристые волосы.


В замке было тихо. Если не считать храпа спящих в зале мужчин и несравненной Беллы, которая выводила рулады не хуже любого ветерана. Рядом с нею, словно невинный младенец, посапывал кузнец.

А в спальне их лорд в который уже раз наслаждался близостью с женой, любуясь ею при свете единственной оплывшей свечи.

— Нет, Гастингс, не шевелись. Я бы хотел сполна почувствовать твое тело. И чтобы ты могла сполна почувствовать меня, пока желание не заслонит все остальное. Может, ты почувствуешь и мою любовь, которая в этот миг сильнее, чем желание, хотя я не уверен, что это продлится долго. Теперь ты моя, черт побери. Теперь уже не будет споров и подозрений, что я хочу другую женщину. Я хочу лишь тебя. Или тебе необходимы споры, чтобы в это поверить?

— Не хочешь ли ты сказать, что я буду молча сносить твои бесконечные придирки или что ты мнешь в цветнике мои маргаритки?

— Нет, кричи себе на здоровье, пусть даже на твой крик слетятся чайки с побережья. Это все чепуха и не вредит главному, что сложилось между нами, что будет с годами расти, Гастингс, и становиться все сильнее. Ты веришь?

— Я просто обязана, ведь я люблю тебя больше жизни. А когда через пять лет приедет Марджори, ты не будешь смотреть на нее, как оглушенный, и болтать про красоту ее волос?

— Я плюну ей под ноги..

Гастингс засмеялась и слегка приподняла бедро.

— Слушайся меня, жена, и не шевелись, а то будет худо.

— Даже если мне удастся довести тебя до белого каления, я отлично знаю, что надо сделать, чтобы ты мигом позабыл свой гнев. Да-да, я отлично знаю, как сделать тебя столь безмятежно счастливым, какой бывает коза Джильберта, когда стащит новый сапог.

— Я знаю, что ты знаешь. Она изумленно уставилась на него, не сразу осознав, что он начал потихоньку двигаться.

— И что же именно ты знаешь?

— Моя мать любит меня. И предана мне. А мадам Агнес с Алисой преданы моей матери. И еще они верят в ее мудрость. Ну, и меня глупцом не считают. Воистину тут есть над чем посмеяться от души.

— Что это значит?

Он двигался все энергичнее, будя в ней страстное желание. На какое-то время она утратила способность думать, но позднее, чуть отдышавшись и чувствуя себя счастливейшей женщиной в мире, она поинтересовалась:

— Почему ты сказал, что твоя мать тебя любит? Конечно, она тебя любит. Ты — ее сын. Что за разговор про мадам Агнес и Алису? И при чем тут смех?

— Моя мать говорила, что когда ты возишься в цветнике, у тебя всегда отличное настроение. Еще она сказала, что здесь самое подходящее место, чтобы ты проверила, действуют ли на меня твои чары. — Она сердито нахмурилась, и Северн поцеловал ее полуоткрытые губы. — Помнишь, Гастингс? Я дважды приходил в цветник. Уже в первый раз ты начала заигрывать со мною, завела разговор о прогулке в лес, где я мог бы тебя наказать. А на следующий день ты бросилась мне на шею и умоляла снова отвести в лес.

— Да, я помню, но зачем ты все так подробно описываешь? В этом есть какой-то тайный смысл?

— Наконец ты слушаешь меня внимательно. Моя мать сказала, что это мадам Агнес с Алисой дают тебе советы, и получается все, как они говорят.

Мать смеялась над твоим удивлением. Я встретился с ними, и они все мне рассказали, Гастингс. Нужно признать, их советы пошли тебе на пользу.

Та, обхватив его шею, попыталась сжать руки, но это ей не удалось.

— Я должна сейчас прийти в ярость, кричать, топать ногами, швырнуть в тебя вазой. — Она с чувством поцеловала его, шепча:

— Алиса твердила, что мужчины — простофили. Мадам Агнес твердила, что во второй раз надо проявить большее искусство, но она в меня верит. И я тоже считаю их советы превосходными.

— Мы все решили, что это поможет тебе обуздать свой норов, и ты поверишь, что твой муж хочет прежде всего тебя, а не Оксборо с отцовскими титулами. Разве во время наших прогулок по лесу я предоставил тебе мало доказательств, Гастингс? Разве ты не наслаждалась, как хотела, моим телом? Разве я не восхищался тобой?

— А вот и нет. Ты лишь охал, стонал и дергался. — Гастингс еще злилась на женщин, она им доверилась, а те постоянно совещались с леди Морайной и Северном. — Нет, не верю, что они все тебе рассказали и спрашивали твое мнение по поводу их советов.

— Ну, я почти ничего не менял в их советах. — Вдруг она захочет его ударить, раз ей не под силу его задушить. — Сказать, что они сделали по-моему?

— Я и так знаю. — Ел рука скользнула к нему в пах и что-то нашла. — Да, я это знаю точно.

Гастингс легонько сжала пальцы, и он беспомощно улыбнулся, зарывшись в ее волосы. Он собирался с ней поговорить, а не заниматься снова любовью. Надо чем-то отвлечь ее и себя, особенно себя, уж очень искусно она его ласкает.

— Твой живот немного вырос. Ты просто чудо.

Раздалось недовольное ворчание. Гастингс тут же выпустила свою игрушку и откинула покрывало. Изрядно помятый Трист выбрался из-под одеяла и шмыгнул к хозяину.

— Ты и его позвал на помощь, Северн?

— Трист сам знает, что мне нужно.

— И прервал наши игры.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Гастингс? — Северн погладил ее по животу.

— Да, только до рождения ребенка мне стоит воздержаться от прыжков с обрыва. Нет, лежи, ты мешаешь Тристу. Я пошутила, Северн, я отлично себя чувствую. Тебе нечего бояться. Ну, а теперь не желаешь ли продолжить?

Рука мужа у нее на животе осталась неподвижной, и Гастингс услышала его спокойное дыхание.

Трист вольно раскинулся на кровати.

— Я одолела нашего воина, Трист, сделала с ним то же, что Белла со своим кузнецом. Как ты думаешь?

Зверек выразительно фыркнул.

ЭПИЛОГ

Ночь зимнего равноденствия была морозной, ветер, налетавший с моря, бился о стены замка, завывал в щелях, хлопал гобеленами в зале. Двор занесло снегом.

Два дня назад исчез Трист.

Северн не находил себе места, отказывался от еды, неподвижно сидел в кресле, глядя на языки пламени в очаге, рядом с которым дремал волкодав Эдгар. Сырые поленья дымили, и в воздухе стоял голубой туман.

— Он мертв.

— Откуда ты знаешь, — возразила Гастингс, хотя и сама опасалась худшего.

Все в замке этого опасались. Ее сестры молча сгрудились вокруг матери, глядя, как она шьет.

— Мне не следовало его отпускать.

— Ты не смог бы его удержать, он всегда поступал по своей воле.

— Просто он такой же упрямый, как и ты. Я запретил тебе выходить из зала, а ты вчера кормила во дворе цыплят.

— Больше не буду. С Тристом ничего не случится, Северн. Поверь мне. — Она понимала никчемность этих слов, но не смогла придумать ничего лучшего.

— Я же знал, что надвигается буря, и не должен был выпускать его из-под туники. В конце концов мог бы его связать.

Гастингс неловко поднялась с кресла. Живот уже заметно округлился, она выглядела свежей и юной, а на душе лежал тяжкий камень, ибо она понимала:

Тристу не выжить в такую бурю.

Северн надел рукавицы и теплый плащ, который ему подал огорченный Гвент. Целый день он выходил на поиски и возвращался, когда холод становился уже нестерпимым.

В этот момент они услыхали крик. — На пороге возник Аларт, пыхтя и отдуваясь, пытаясь стряхнуть с себя гору снега. А за ним плелся Трист, тоже весь в снегу, с обледенелыми усами, осторожно держа что-то во рту. Это был детеныш куницы.

— Боже мой!

Северн посадил малыша на огромную ладонь и прижал Триста к груди. Но через минуту Трист соскользнул на пол и был таков. Аларт не успел даже захлопнуть дверь.

— Там еще один детеныш! — воскликнула Гастингс.

— Держи этого. — Северн передал ей мокрый комочек и поспешил за Тристом.

Они вернулись через несколько томительных минут. Северн крепко прижимал к груди Триста и второго детеныша.

Из угла поднялась Ведунья и решительно сказала:

— Гвент, сию же минуту прикажи Макдиру подать теплого молока. Гастингс, нам понадобится кусочек белой материи для соски. Да, такая подойдет.

Спустя час Северн прижимал к груди спящего Триста, а к груди Триста прижимались двое малышей, накормленных и здоровых. Даже во сне Трист выглядел самодовольным.

— Наверное, его подружка умерла, и он принес Детенышей сюда. — Северн покосился на четырех сестер, прижавшихся к его коленям, чтобы лучше видеть малышей, и улыбнулся всем по очереди. — Детенышам нужны имена. А еще нужно сделать, чтобы они не замерзли.

— Я уговорю маму сшить мне тунику, чтобы один малыш мог так же спать у меня, как Трист спит у тебя, Северн, — прошептала Харлетт.