Внешность его была сильно изменена. Волосы, выстриженные ровным кругом, напоминали шапочку желудя. Острый нос, тонкие, упрямо сжатые губы, бесцветные глаза и клочки седых баков на розоватом лице, оканчивающемся выдающимся вперед подбородком, — все носило следы явного, только что совершенного преступления.

Приблизившись ко мне, он сказал:

— Возьми, Джен… Теперь я свободен.

Он протянул мне поднос с ружьем и засмеялся старческим смехом.

— Что ты сделал, Эдвард? — с ужасом прошептала я. — Где Джон?

— Я говорил тебе, Джен, что надо остеречься… Кажется, я говорил это… Но, прости меня, я не вполне помню, что еще я говорил… Мне кажется, что теперь я в глубоком обмороке… Но я свободен…

— Ты убил Джона?! — закричала я.

— Он устал, Джен… Он сам хотел этого, — сказал мистер Рочестер. — Я знаю, что такое — устать…

— Это шутка, — пробормотала я. — Скажи, что это шутка…

— Шутка, конечно.

Мистер Рочестер повернулся ко мне спиной и скрылся в глухой горной пещере…

Я была уверена, что умерла.

Но сознание с новой силой извлекало из глубины души смутные образы, потерявшиеся во времени.

— Папа! — вдруг прошептал чей-то голос.

— Кто сказал это? — спросила я.

— Это ты, Джен… Твой голос…

— Я снова стала маленькой?

— Да…

Я снова увидела то, что случилось со мной в раннем детстве, когда впечатления от пережитого связывались для меня простыми словами: «это уже было раньше…»

Так я чувствовала тогда…

Однажды вместе с миссис Рид и ее дочерьми мне пришлось ночевать в каком-то незнакомом доме, куда миссис Рид была приглашена в гости…

Именно в ту ночь произошли события, о которых я никому не рассказывала, но которые снова увидела теперь с поразительной четкостью.

Я снова слышала бой часов на Соборе (правда, не такой родной и близкий, как в детстве, и не такой пугающий и оглушительный, как в Ловудском приюте).

Было четыре часа ночи.

Я тогда поняла, что мне нестерпимо хочется в уборную. Я позвала няньку Бесси, но никто не откликнулся.

— Я хочу в уборную! — снова проговорила я.

И, открыв глаза, поняла, что нахожусь в чужом доме. Я выбралась из-под одеяла, и в одной ночной сорочке, начала лихорадочно искать горшок. Но горшка нигде не было.

— Горшка здесь нет, придется идти в уборную, — сказала я сама себе.

С трудом сдерживаясь, я отправилась в путешествие по незнакомому дому. В окно втекал бледный рассвет.

— Будем надеяться, что здесь нет привидений, — сказала я, чтобы как-то себя ободрить. Все увиденное тогда сбило меня с толку. Коридоры и неожиданно открывающиеся комнаты, забитые хламом, какими-то стульями, картинами, драгоценностями, книгами…

Я слышала чей-то приглушенный храп, одна дверь была приоткрыта. На высоком ложе спал мистер Брокльхерст, он лежал точно король в саркофаге.

Рядом с ним спала миссис Рид. Мне стало как-то не по себе. «Как здесь оказался мистер Брокльхерст, да еще рядом с миссис Рид?» — подумала я.

Я посмотрела на спящего как на грозного врага, с некоторым отвращением и страхом.

Сделав еще несколько шагов, я нашла наконец уборную.

— Теперь надо найти дорогу обратно… Вероятно, это будет не так просто, — произнесла я вслух.

Я открыла одну из дверей и поняла, что попала не туда. Неприятное, леденящее чувство заставило меня присесть на ближайший стул и крепко зажмуриться, чтобы отогнать страх или сдержать слезы…

Когда я опять открыла глаза, я увидела перед собой покойного отца, который смотрел на меня добрым озабоченным взглядом.

Я не испугалась, но и не очень обрадовалась. Я отвела глаза. Мой отец осторожно опустился в невысокое кресло и, благодаря этому, стал ниже меня ростом.

— Я не виноват, Джен, что все пошло вкривь и вкось, — сказал он. — Я бессилен, дочка. Ужасно стоять рядом и видеть, как ты все время страдаешь… Не знаю, за какие грехи я осужден жить в таком аду…

— Можешь держаться подальше, как все другие, — сказала я ему.

— Многие могут, я — нет.

— Но ты всегда говорил, что человек после смерти приходит к Богу. Или это неправда?

— Я не могу тебя бросить, дочка.

— Но если ты все равно не в силах мне помочь, было бы гораздо лучше, если бы ты подумал о себе, отец, и убрался на небо или куда там положено.

Слезы обиды и гнева стояли в моих глазах.

— Всю жизнь я прожил с твоей матерью, Джен… А твоя тетя, миссис Рид, всегда была рядом… Смерть не имеет никакого значения…

— Вообще-то это не мое дело, — ответила я.

— Почему ты сердита, Джен?

Я молчала.

— Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Наверное, я любила тебя, папа, когда была крошечной… Мне так кажется… Дети миссис Рид, Джорджиана и Элиза, очень любят мистера Брокльхерста, потому что он одаривает их подарками… Но мне кажется, я любила тебя иначе…

— Ты бы тоже получала подарки, Джен, если бы я был жив.

— Наверное, — ответила я. — Но ты всегда был такой глупый, папа. Так говорит миссис Рид. Вечно ты делал какие-нибудь глупости. Моя мама и миссис Рид всегда решали все за тебя… Ты был смешон, говорит миссис Рид, не зная, как поступить, спрашивал у всех совета… И я стыжусь за тебя. Ты ни разу не высказал собственного мнения… Лишь тогда, когда умер… Но это было лишь раз. И сейчас ты тоже, так же как при жизни, не можешь ни на что решиться. Ты говоришь, что тебе меня жалко. Все это одни слова, папа. Почему ты не пойдешь к Богу и не попросишь его убить мистера Брокльхерста? Или Богу на тебя наплевать? И на меня тоже? Ты, папа, видел ли Бога там, по ту сторону? Я могу поклясться, что ты даже не попытался узнать, какие есть возможности приблизиться к Богу… Ты только, как всегда, бестолково суетишься и беспокоишься за меня…

— Мой отец тоже считал меня ничтожеством, — с грустью сказал он.

Он произнес эти слова едва слышно, отвернувшись. Крупные слезы катились по его щекам.

Я хотела ему сказать еще что-то, но сдержала порыв своей ненависти.

— Ты должна любить людей, — сказал отец.

— Они грязные и глупые, почти все! — воскликнула я.

— Со временем ты, Джен, поймешь…

— Не верю я всему этому! Что это за слова «со временем»? Я ведь все вижу, папа! Люди смешны. И я не люблю их.

Я крепко зажмурила глаза. Когда я разомкнула их, моего отца уже не было. Я стояла босая в чужом коридоре и дрожала от холода.

Вдруг я услышала какой-то звук, будто кто-то крался.

В дальнем конце коридора приоткрылась дверь. На ручке двери была пугающе огромная рука… Она переходила в чудовищное предплечье, которое исчезало в широком рукаве.

Из-за двери до меня донеслось мощное, спокойное дыхание. Я вдруг поняла, что там, во мраке коридора, скрывается великан… Я оцепенела от ужаса, волосы мои (так мне казалось) встали дыбом, сердце остановилось, губы заледенели, лицо свело судорогой.

Дверь с тихим скрипом отворилась пошире. Там колыхалось что-то красное, бесформенное, белая рука на ручке двери была похожа на умирающее животное.

Открылась еще одна дверь. Подрагивающее трепетное сияние без усилия перелилось через порог и с журчащим смехом быстро взмыло к потолку. Из глубины мерцающего сияния выглянуло лицо, смеющееся лицо девочки, похожей на меня… Внезапно оно исчезло…

— Господи! Помилуй! — прошептала я. — Кто там стоит за дверью?

— За дверью стоит Бог, — услышала я чей-то голос.

— А ты не мог бы выйти?

— Ни одному живому существу не дозволено узреть лицо Бога.

— Что же тебе от меня нужно? — с дрожью в голосе спросила я.

— Я просто хотел доказать, что я существую.

— Благодарю. Спасибо.

— Ты, Джен, для меня — всего лишь крошечная, ничтожная пылинка. Ты знаешь об этом?

— Нет, — сказала я, подумав.

— Ты очень дурно обращаешься со своими благодетелями, особенно с миссис Рид и ее детьми… Ты забываешься, Джен… И у тебя бывают такие гадкие мысли. Собственно говоря, я сам не понимаю, почему позволяю тебе жить, Джен.

— Да?

— Свет! Джен!

— Что?

— Свет! Кошка на мышку, мышка на веревку, веревка на мясника и так далее… Понимаешь, девочка, что я имею в виду?

— Кажется, нет, — тихо сказала я.

— Бог есть мир, и мир есть Бог. Только и всего…

— Прошу меня простить, но если это так, как ты говоришь, — прошептала я, — значит, я тоже бог.

— Ты, Джен, вовсе не Бог, ты всего лишь тщеславная дерзкая девчонка!

— Но я не более дерзкая, чем Бог! А ты смог бы доказать мне противоположное?

— Любовь! Джен!

— Какая любовь?

— Я говорю о Моей Любви. Любви Бога. Любви Бога к людям. Ну?

Несколько секунд я думала, не зная, что ответить.

— Да, об этой любви я наслышана…

— Может быть, ты хочешь, чтобы я совершил чудо?

— А что ты умеешь?

— Я всемогущ. Ты забыла, Джен? Сейчас ты девочка, ты вновь стала маленькой, но стоит тебе открыть глаза, и ты все увидишь по-другому… Весь мир для тебя окажется иным…

Я неожиданно улыбнулась и с грустью прошептала:

— Да, Господи, я сдаюсь…


Это была тягостная и беспокойная тьма. Вздохнув, я открыла глаза и тотчас же почувствовала сильную боль в груди. Я лежала на каком-то твердом выступе скалы. Океан звезд сиял в черном провале воды. Тревожный ропот замирающего волнения окружал спасшую меня скалу.

В отдалении раздавались голоса, крики, вздохи. Иногда доносился протяжный вопль.

Измученная, я закричала, моля о спасении:

— Где же ты, Господи? Где? Соверши чудо!

Я призывала Спасителя, уповая на его лучшие чувства, уповая на его возлюбленную мать, я рыдала, ломая руки.