Заметив меня, неподвижно застывшую в безмолвной молитве, сторож некоторое время ожидал, что я поднимусь, — он собрался закрыть храм. Но я не шевелилась, тогда, окликнув, а затем и тронув меня, он принес холодной воды. Очнувшись, я дала ему все деньги, какие были со мной, и усталая, еще не вполне окрепшая после болезни, вернулась домой, спрашивая: как дальше жить?

Глава 26

Стемнело. Я с беспокойным ожиданием сидела в своей комнате перед распахнутым окном и смотрела на розы…

Мне, только что вернувшейся к жизни после перенесенной болезни, снова, со всей полнотой чувства, захотелось увидеть Джона. Но я даже не знала, где он. В письме он ни словом не обмолвился о своем маршруте. С тоской и восторгом я вспоминала наше путешествие, вспоминала в мельчайших подробностях, ставших для меня самым сокровенным даром Бога. Я знала, знанием необъяснимым, что Джон Стикс приедет, вернется, я чувствовала это сердцем, знала также, что он уведомит меня о новом появлении каким-то свойственным лишь ему образом.

Устав от ожидания, я села на крыльцо, зажгла свечу и раскрыла книгу. Вслушиваясь в свое дыхание и в ночные звуки, я стала тихо читать:

Земля достигла там предела,

Там взор напрасно бы искал

Отдохновенья, вкруг чернела

Гряда бесплодных диких скал.

И лишь печальная, одна,

Росла там жалкая сосна.

В ее ветвях ветра гуляли,

Сосны сгибая тонкий стан,

Над нею тучи нависали,

Под ней ярился океан…

Там явен был — суров и дик —

Природы первозданный лик.

В ущелье сумрачном шуршали

Сухие стебли тростника,

И родники там не журчали,

И пересохла там река.

Но был суровый этот край

Для нас — благословенный рай.

О, как мы счастливы там были

Наш каждый день, наш каждый час,

Весь мир мы с нею там забыли

Весь мир друг в друге был для нас!

И тихо наша жизнь текла

Вдали от суеты и зла.

Глаз не сводили мы друг с друга

Страсть набегала, как волна,

Лишь мной жила моя подруга,

Всем для меня была она.

И нас узрев из райских кущей,

Поведал ангел небесам:

Часы любви быстротекущей

Равны векам, равны векам…

В тысячелетье каждый час

Господь преображал для нас.

Я пил любовь — и в упоенье

Длил сладость каждого глотка;

Но скоро чашу наслажденья

Я выпил. И была горька

На дне ее печаль моя.

Но кто еще любил, как я.

Никто! И кто был столь любимым?

Любимой кто дарил себя.

В блаженстве столь невыразимом?

И чьи сливались так, любя,

В одно и души и сердца,

Не ведая любви конца?

Кто знал, что горестные годы

Нас неотвратно стерегут.

И что сердечные невзгоды

Разрушат мирный наш приют?

Ах, рай наш на краю земли,

Увы, сберечь мы не смогли.

Но я не тщусь в пустой надежде,

Вновь зреть те милые места,

Ведь я уже не тот, что прежде,

И та, кого любил, не та…

И мне чужие те края,

Где был когда-то счастлив я.

Земля достигла там предела,

И рая нет на той земле,

Под ветром чудом уцелела

Сосна на вздыбленной скале…

И ныне сумрачен и дик

Покинутой природы лик.

Я прочла созвучные моему сердцу стихи и подумала: как странно лелеять что-либо еще не свое, видя и предвосхищая то в книге, говорящей о постороннем! А в это время свое, то, что заключено в сердце, плавает над строками, напряженно и трепетно. Закрыв глаза, я взывала к близкому будущему, призывая его стоном своего сердца.

Читая, или, вернее, держа на коленях книгу, я провела час или два.

Кто-то подошел и спросил:

— Не хотите ли ужинать, миссис Рочестер? Это был Радж. Я была рада его приходу.

— Посиди со мной, Радж, — сказала я ему.

Мы вместе поужинали, Рао принес нам цыпленка, приготовленного по какому-то специальному, лишь ему известному рецепту.

Я похвалила его за старание.

— Как вы себя чувствуете, миссис Рочестер? — спросил Радж, когда мы остались одни.

— Не знаю… Мне кажется… Джон все время стоит у меня перед глазами.

Радж посмотрел на меня с грустной улыбкой.

— Что вы читали? — спросил он, взяв в руки мою книгу.

— Это стихи, Радж… Хорошие стихи.

— Прочтите еще.

— Хорошо.

Я наугад открыла книгу:

Я отложил перо, мне шквальный ветер пел

О бригах гибнущих, о буреломных чащах, —

Полуночный псалом, утраченный для спящих

Невольников забот и повседневных дел.

Помыслил я тогда: вот мой земной удел —

Внимать мелодии, без меры и созвучий,

Чтоб я ответствовал на вещий зов певучий

И страстным языком природы овладел.

Немногим явственен надгробный стон такой,

Зовущий набожно над горем и тоской

Давно минувших лет, но он, как буря эта,

Порывом яростным печаля сердце мне,

О наступающей пророчит тишине,

О легкой зыби вод в сиянии рассвета.

— Очень хорошие стихи, — сказал Радж, — только слишком грустные.

— Как ты считаешь, Радж, он вернется?

— Я думаю, что вернется, — помолчав, сказал индус, почтительно сложив перед сердцем ладони.

— Но он даже не сказал мне, когда придет опять… Если он вообще придет! — с отчаянием воскликнула я. И снова посмотрела на Раджа, словно ожидая опровержения своим словам…

Радж подошел ко мне и пристально посмотрел в мое, едва освещенное луной лицо.

— Вы будете разводиться, миссис Рочестер?

— Нет, Радж… Тогда у меня не останется никого, — тихо сказала я.

— Вы не должны так говорить.

— Почему?

Радж ненадолго задумался, а потом сказал:

— Я вам расскажу одну историю, когда-то я узнал ее от своего отца, а он — от своего, у меня же нет своих детей и я решил рассказать ее вам.

Я молча согласилась.

— Однажды, — заговорил Радж странным голосом, полным великой древней тайны, — однажды явился к царю Кунтибходже необычайно могучий брахман. Он был очень высок, бородат, волосы носил так, как носят отшельники, а в руках у него был посох… Красивый, безупречно сложенный, с золотистой, как мед, кожей, он, казалось, излучал силу. Речь его была плавной, украшали ее мощь подвижничества и знание Вед.

Великий подвижник сказал царю Кунтибходже:

— Я хочу получать подаяние в твоем доме, о, не ведающей гордыни! Ни ты, ни твои близкие не должны делать того, что мне неприятно. Я остановлюсь у тебя в доме, если это тебе по душе. Когда захочу, я уйду, когда захочу — вернусь, но пусть никто не осквернит моего ложа и место, где я сижу!

Кунтибходжа ответил ему с радостью:

— Да будет так. И более того, — добавил он, — славная дочь моя по имени Притха отличается праведностью и благочестием. Она добра, смиренна, почтительна и станет ревностно и благостно ухаживать за тобой. Ты будешь доволен и нравом ее, и поведением.

Сказав это брахману, Кунтибходжа воздал ему почести, как положено, а потом отправился к своей дочери, большеокой Притхе, и сказал ей:

— Дочь моя! Некий достойный брахман желает поселиться в моем доме. Я согласился. На тебя же я возлагаю заботу об этом брахмане. Ты должна сделать так, чтобы все слова мои не оказались ложью. Чего бы ни попросил достойный, могучий подвижник, познавший Веды, ты должна ему предоставить с великой готовностью. Ведь брахманы — это грозная сила, брахманы — высочайшее подвижничество. С благословения брахманов блистает солнце на небесах. Великий асурга Ватапи, а также Галаджанга были убиты жезлом брахмы за то, что отнеслись с пренебрежением к тому, кто достоин почестей. Великое бремя ложится теперь на тебя, дочь моя! Неустанно смиряй свои чувства и ублажай этого брахмана! Я знаю, дочь, что ты с детства почтительна к каждому брахману так же, как к родственникам, наставникам, слугам, всем друзьям, к матери и ко мне, к каждому ты относишься с уважением и воздаешь по заслугам. Ты ведешь себя столь достойно, что ни в городе, ни в самом дворце, даже среди прислуги, нет человека, который был бы тобой недоволен. Желанное дитя, ты родилась в роду Вришни. Давным-давно тебя еще маленькой отдал мне с любовью сам твой отец, ты — моя дочь, он обещал мне отдать своего первенца. Вот из какого славного рода ты происходишь и выросла тоже в достойной семье. Ты пришла к счастью от счастья, как переплывают из озера в озеро. Женщины самого низкого происхождения, хотя их особенно трудно держать в узде, все-таки в большинстве своем меняются, если их еще в детстве оторвать от семьи. Но ты, Притха, рождена в царском роду, и твоя красота удивительна. Ты обладаешь всеми достоинствами. Поэтому, отринув гордыню, заносчивость и самомнение, ублажай премудрого подателя даров, и ты достигнешь блаженства. Но если лучший из подвижников будет тобой недоволен, в пламени его гнева погибнет мой род!

Девушка ответила:

— Преданно и почтительно я буду служить тому брахману, — как ты ему обещал. Правду я говорю тебе. Таков мой характер: я должна почитать брахманов, а сделать тебе приятное для меня — высшее благо. Придет ли владыка на закате дня или же явится на рассвете, пусть это будет поздно вечером или даже среди ночи, я не прогневлю его.

Следуя твоему повелению, я буду делать добро, почитая лучшего из брахманов. Верь мне: он не будет испытывать неудобств. Пусть тревога покинет твою душу. Ведь если почитать великих брахманов, то они даруют спасение, а если нет, способны и погубить. Я знаю об этом и буду стараться снискать милость подвижника.