Ночь бесшумно двигалась в вышине.

Джон шел напряженный, он вслушивался. Мне казалось тогда, что смерти вообще нет и что я и Джон всегда будем жить и чувствовать себя, свое тело и свои мысли. Будет всходить и заходить солнце, леса обратятся в прах, исчезнут звери, птицы, рассыплются от времени горы, воды уйдут в землю, а я и Джон никогда не умрем и вечно будем видеть голубое небо, золото палящего солнца и слушать ночной мрак.

Где-то в стороне от нас затрещало, тонкий писк невидимой птицы раздался в гуще деревьев.

Джон шел через сгустившийся лес, под темными нависшими сводами ветвей… Впереди темной толпой выходили и расступались деревья. Раздавался то протяжный вой, то рев, то тревожный птичий крик.

Мы выбрались на поляну и остановились.

Теплое звездное небо подернулось светом зари. Трудно было сказать, где кончались горы и начиналось небо. Через несколько мгновений ярким алым факелом взошло огромное индийское солнце.

Сколько мы шли, я не помню. Усталость делала нас безмолвными. Но с течением времени мы становились ближе и чутче к дыханию друг друга…

Странные, великолепно разодетые птицы пролетали мимо; живое кольцо змеи, путаясь в траве, ускользало, заслышав шум наших шагов; звуки, напоминающие свист, отдаленный топот раздавались по сторонам, в таинственных горных пещерах, а мы внимали душой и сердцем этим звукам. И нашей молитвой была вся Вселенная.

Это был праздник жизни всех существ, праздник, полный очарования. Золотые локоны солнца, падая в лесную глушь, все расцвечивали красным, растягивались — это был признак близкого вечера.

— Дай-ка мне граммофон, — сказал Джон.

Он поставил коробку с пластинкой посредине лесной поляны и через несколько минут воздух наполнился божественной музыкой.

Мы с Джоном спрятались в густых зарослях. Осторожно раздвинув ветви, я увидела, как с деревьев, с разных концов поляны, сбежались и собрались вокруг странного предмета обезьяны. Их было около пятнадцати или даже больше.

Несколько минут обезьяны, будто зачарованные, слушали музыку, не двигаясь и не издавая никаких звуков. Затем одна из них подошла совсем близко… Маленькая коробка, по-видимому, притягивала ее сильнее, чем остальных.

— Посмотри на ее глаза, Джен, — шепнул Джон.

Я отвела в сторону ветку пальмы и увидела, что глаза обезьяны, слушавшей музыку, были полны блаженства. Когда внезапно тема сменилась и звуки, вылетающие из раструба, стали напряженней и громче, обезьяна, испытав острый прилив чувств, ударила лапой по таинственному предмету…

— Эге-гей! — закричал Джон, мигом выскочив из-за скрывавших нас ветвей. Он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

Громко визжа, обезьяны убежали на деревья. Я вышла ему навстречу.

— Подумать только, — улыбнулся Джон. — Обезьяны… и Моцарт…

— Скажи, когда мы здесь все осмотрим, куда ты отправишься? — спросила я.

Джон неопределенно развел руками, словно пытаясь обхватить окружавший нас простор.

Я рассмеялась, настолько по-детски ответил он мне.

— Через неделю примерно нас будет трое… — сказал Джон. — Здесь есть один человек из Германии… Я думаю, это будет интересная прогулка… Я с Марком поеду на месяц, ну, может быть, на полтора…

Легкая грусть коснулась моего сердца.

— Зачем ты занимаешься этим, Джон? — спросила я.

— Я не знаю… Не знаю и не умею ничего другого, — сказал он.

Через несколько дней путешествия мы услышали доносившийся из глубины чащи странный рев. Спустя полчаса, мы оказались на каменистом берегу горной реки. Невдалеке был огромный водопад. Река перекатывалась через острый утес. Возле водопада мы с Джоном разглядели нескольких индусов.

— Подойдем ближе, — радостно сказал Джон.

Мы взобрались наверх и спустились по огромным валунам, затем перебрались через лужи между полосками песка. Подойдя ближе, я почувствовала, как водяная пыльца охлаждает мне лицо и руки.

Наконец мы оказались около индусов. Джон быстро объяснился с ними на их языке. Оказалось, что один из индусов (его звали Асгар) говорил по-английски. Я слабо улыбнулась, услышав английскую речь.

— Вы устали, — сказал индус. — Теперь вы должны здесь искупаться. Идите за мной.

Остальные индусы остались сидеть на берегу, а мы с Джоном, ведомые нашим новым знакомым, пошли через скалы вдоль озера, в которое низвергался водопад. Вскоре мы остановились возле сырой стены. Здесь брызги от водопада долетали до нас.

Джон взял меня за руку и мы пошли вдоль основания утеса. Вода лилась на нас все сильнее. Несколько раз мне казалось, что нас унесет прочь. Одной рукой я цеплялась за камни, другой держалась за руку Джона. С каждым шагом идти становилось труднее.

Вдруг мы оказались под водопадом в теплой пещере, похожей на волшебный грот. Свет проникал только через воду, падающую сверху, отрезавшую нас от всего мира. Несмолкающий рев водопада наполнил мое существо целиком.

— Нас отрезали от мира изначальные стихии — Земля и Вода, — сказал Джон.

— Это Дом предков, — крикнул индус.

Он неожиданно стал ходить то в одну, то в другую сторону по этой необыкновенной комнате, при каждом шаге выкрикивая слова: «Тан, тан, тан…»

— Что он говорит? — спросила я у Джона.

— Он хочет привлечь внимание предков.

Я подставила свое лицо под струю воды. Джон положил свои руки поверх моей головы. Оказавшись под двойным куполом, я успокоилась.

Я не чувствовала больше ни жары, ни холода, ни усталости. Шум водопада становился все дальше и дальше и казался таким успокаивающим, таким мирным… Я почувствовала, что здесь мое настоящее место, что я наконец-то вернулась домой!

Стена падающей воды стала светящимся потоком, словно состоящим из миллионов маленьких звезд. Когда звезды проносились мимо меня, мне казалось, что они неподвижны, а я стремительно поднимаюсь, всплываю на поверхность и, наконец, взлетаю над ними. Это был полет внутри горы. Я слышала над собой, словно из глубины мироздания, голос Джона, читавшего стихи, исполненные щемящей грусти и любви:

Пора плодоношенья и дождей!

Ты вместе с солнцем огибаешь мызу,

Советуясь, во сколько штук гроздей

Одеть лозу, обвившую карнизы,

Как яблоками отягченный ствол

У входа к дому опереть на колья,

И вспучить тыкву, и напыжить шейки

Лесных орехов, и как можно доле

Растить последние цветы для пчел,

Чтоб думали, что час их не прошел

И ломится в их клейкие ячейки.

Кто не видал тебя в воротах риг?

Забравшись на задворки экономии,

На сквозняке, раскинув воротник,

Ты, сидя, отдыхаешь на соломе;

Или, лицом упавши наперед

И бросив серп средь маков недожатых,

На покосе храпишь, подобно жнице,

Иль со снопом одоньев от богатых,

Подняв охапку, переходишь брод;

Или тисков подвертываешь гнет

И смотришь, как из яблок сидр сочится.

Где песни дней весенних, где они?

Не вспоминай, твои ничуть не хуже.

Когда зарею облака в тени

И пламенеет жнивий полукружье.

Звеня, роятся мушки у прудов,

Вытягиваясь в воздухе бессонном

То веретенами, то вереницей,

Как вдруг заблеют овцы по загонам,

Засвиристит кузнечик; из садов

Ударит крупной трелью реполов,

И ласточка с чириканьем промчится…

Голос Джона смолк. Остался только гулкий рев беспредельной воды.

Джон снова взял меня за руку. Он вывел меня из волшебной горы, и вместе с Асгаром, повел назад, вдоль утеса, туда, где были остальные индусы…

Мне почему-то было жаль покидать это священное место.

В дальнейшее путешествие мы отправились вместе с индусами.

Глава 24

Пожалуй, до» самой смерти, читатель, я буду помнить это недолгое путешествие вдоль горних хребтов…

Многое увидела я собственными глазами, многое узнала. Однажды при переходе горной реки вода унесла одну из лошадей, которых привели с собой индусы. Асгар бросился спасать ее (конечно, самую ценную) и чуть не потопил Джона между пляшущими камнями…

На следующее утро слон, которого довелось мне увидеть впервые в жизни, обратил наших коней в бегство… И нам понадобилось два дня, чтобы всех их собрать.

Воспользовавшись предоставившейся возможностью, я вместе с Джоном сделала несколько набросков тех картин, которые всплывали одна за другой в моем истосковавшемся сердце.

Джон оказался прекрасным художником, он открывал мне миры, и вселенные, наполненные красками, звуками, переливами тишины. Он совершил нечто потрясающее — он научил меня смотреть на мир глазами Господа…

Однажды, наблюдая, как купалось в реке стадо слонов, мы заметили среди них одного, совсем еще молодого; рядом с ним резвилась такая же молодая слониха, недавно отбитая отцом… Притаившись в прибрежных зарослях, мы, почти не дыша, наблюдали за их любовной игрой…

Кожа у молодой слонихи была нежная и упругая, гладкая, и когда она поднимала хобот, чтобы окатить себя водой, мы видели ее рот, нежно-красный, как молодые побеги мангового дерева.

— Смотри, Джен, она пританцовывает, — шепнул мне Джон.

Слониха, по-видимому, очень понравилась молодому слону. Вожак тем временем, в обществе двух-трех старых жен, купался неподалеку…

Молодой слон приблизился к своей избраннице и изверг на нее целый поток воды. Она ответила ему тем же самым. Он попытался схватить ее за хобот, но она ловко увернулась и побежала. Он тотчас настиг ее. Их хоботы сплелись. Началась любовная игра.

Отпустив хобот слонихи, молодой слон засунул кончик своего хобота ей в рот, она слегка прикусила его, а он подпрыгнул, будто ему было очень больно…