Валери Блок - Рождество наступает все раньше

Барри повесил трубку и завопил. Позвонили в дверь, и он перепугался: разведенка услышала его крик?

– Привет. Извини, что побеспокоил, – сказал, немного задыхаясь, невысокий бородач, коротко, но приятно пожимая ему руку. – Я Колин Кристи, отец Пиппы.

– Вы ирландец! – воскликнул Барри, и бородач улыбнулся, демонстрируя ужасные зубы. – Я и не подозревал! То есть я знал, что она – лепрекон, но я и не знал, что она получила это по наследству! Проходите, проходите!

Бородач скромно стал около двери, в синей клетчатой рубахе с коротким рукавом, шортах и кедах.

– Пиппа опаздывает – она говорит, что оставила сумку в кладовке.

Барри нашел сумку, ремень держался на английских булавках. Милая неряха Пиппа! Когда она уедет в Париж, ему не с кем будет поговорить.

– Не уходите, – взмолился он. – Присаживайтесь, пожалуйста. Съешьте пару восхитительных печений вашей дочери и поговорите со мной. Пиппа – исключительная. Вы замечательно ее воспитали.

– А, лепреконы просто такими рождаются. – Колин Кристи сел за стол и грустно улыбнулся.

Барри хотелось выпить с этим человеком море пива.

– Мне нужен ваш совет, – сказал он, наливая в две кружки кофе со льдом. Буквально за пару минут он рассказал про инцидент, про безработный период, про дело своей матери, про авиакатастрофу, объявления в газетах, дантиста, разведенку и Джастин. Он потерял всякий стыд.

– Ну, – проговорил Колин, медленно пережевывая миндальное печенье с отвлеченным видом. – Тебе удобно, приятно без работы?

– Пф-ф-ф!

– Так соглашайся на работу с лекарствами.

– А если она мне не понравится?

– Найдешь другую.

– У меня есть связи в рекламе, – попробовал Барри, – но я их пока не использовал.

– А почему? – Колин подался вперед, легко опираясь на стол розовыми веснушчатыми руками.

– Я хочу собственную компанию, – сказал Барри и, еще не договорив, понял, что не собирается таскаться по всей Америке, сметая на пути стальные двери. И все бутерброды со стейком на свете не сделают его предпринимателем, если у него не хватает драйва. – Я думал, не выпустить ли на рынок Пиппин соус с кунжутом и горчицей.

– Замечательный, правда? Мы едим его со свеклой. Вкусно.

– Но это не значит зайти в пару магазинчиков, а потом – бум – и мои дети обеспечены до конца жизни, – сказал он. Колин кивнул – для хиппи он был очень реалистично настроен. – Может, я не предприниматель. Может, я просто не люблю работать на кого-то.

Пиппин отец запустил пальцы в рыжеватую бороду и подумал немного.

– Мне кажется, – сказал он наконец, – если ты не хочешь войти в дело своей матери и тебе нечего продать, то тебе лучше ставить на рекламу. Там ты достаточно далек от конечного результата, чтобы жить своей жизнью. Ты даешь совет, а если они ему не следуют, ну и что: это не твоя проблема.

– Но я не хочу «ну и что». Я хочу, чтобы это была моя проблема.

– Тогда позвони матери. – Он посмотрел на Барри спокойно. – Или запусти салатный соус.

– Я не могу этого сделать.

– Тогда разошли резюме и жди, пока зазвонит телефон.

Они посмотрели друг на друга.

– Может, это не главный перекресток в моей жизни, – вздохнул наконец Барри. – Может, это перекресток перед главным перепутьем.

– Ну вот! – Колин обрадовался, посветлел лицом.

– Эй, я и не знал, что хиппи занимаются рекламой.

– Ну, лично я не занимаюсь, – Колин медленно сложил салфетку. – Но это, похоже, именно то, чем тебе стоит заниматься.

– Так вы меня осуждаете. Считаете низменным и порочным.

– Совсем нет! – Колин улыбнулся. Это было интересно.

– Я понял. Вы лояльный оппозиционер. Вам нужно, чтобы люди создавали вещи, которые вы сможете презирать.

– Все это не имеет ко мне никакого отношения, – сказал тот нетерпеливо, и Барри почувствовал себя инфантильным. Сколько Колину Кристи, сорок пять? Барри уже должен бы иметь детей, жить семейной жизнью.

– Ты не уверен. Будешь сваливаться обратно в колею, пока не найдешь в себе уверенности. И вообще, – добавил Колин сердито, – какая тебе разница, что я думаю? Я учу десятилетних детишек в Вермонте играть на рекордере.

Было бы замечательно сыграть с ним в мяч.

– Рекордер – это очень важно.

– Да ладно тебе, – отозвался Колин, понимающе улыбаясь.

– Тогда вы – циник.

– Нет, просто делаю, что должен, – сказал Колин, разглаживая усы. – Нечто посередине между тем, что я люблю, и тем, что ненавижу.

Так просто.

– По-моему, вы меня только что вытащили. Спасибо.

– Не за что, не за что.

– Ладно! А как насчет Джастин?

Колин оглушительно расхохотался.

– Тут уж ты сам, парень!

Когда Колин ушел, Барри позвонил Лену Лефковичу, пока не струсил.

– Помнишь меня?

– Барри Кантор. Ты притча во языцех. Как поживаешь?

– Хорошо. – Барри широкими шагами ходил вдоль окон.

– Рад слышать.

– Не хорошо. Без работы. Несчастный. Я звоню посоветоваться.

– Мы только что получили твоих старых знакомых, «Галантные крекеры» и «Штрудель Сьюзи».

Только услышав эти названия, произнесенные вслух, Барри уже перепугался. На днях в «Слоунс» он покрылся пятнами, а ведь даже близко не подходил к приправам и соусам.

– Я вот что скажу: почему бы нам не пообедать где-нибудь в местечке потемнее на следующей неделе, – серьезно сказал Лен. – Но, по правде говоря, я занят.

– А.

– Ты бы позвонил Берни Штайпелю, – навскидку предложил Лен. – Он по уши в новых заказах. Чихать он хотел на некий пищевой конгломерат, который выплачивает за меня стоимость моей квартиры. Удачи тебе.

Барри повесил трубку и позвонил Берни.

– Где ты был так долго? – спросил Берни. – Я слышал о твоем, э, нежном расставании.

– Я слышал, ты потерял пару крекеров.

– Крекеры, гренки и джем, – уточнил Берни задумчиво.

– Черт побери. Так, – быстро сказал Барри, – я хочу к тебе на собеседование.

– Ладно, – бодро согласился Берни. – Приходи в среду в полдень. Я свожу тебя пообедать.

Барри осторожно повесил трубку. Встал. Он чувствовал робкую радость. Почему все казалось ему таким трудным?

Эндрю Карнеги женился только в пятьдесят один. Ринго работал на детском телевидении. Люди живут дальше.

В тот же день Барри столкнулся с Дэбби Векслер, бойкой девицей, с которой он встречался недолго в Дартмуте. Он вспомнил, что она тараторила без передыху о занятиях, преподавателях, требованиях, кабинете секретаря. Он перестал ей звонить, потому что с ней было скучно. Странно было видеть ее на Бродвейском меридиане.

– Ну и что ты, – спросил он после приветственных поцелуев в щечки. – Кого поделываешь?

– Барри! – Она смутилась. И тут же, будто он включил в ней режим ускоренного воспроизведения, она бросилась расписывать балетные уроки дочери, учителей сына, школьные требования, заведующих. Ее муж был адвокат, они жили за утлом. Она бы продолжала до бесконечности, если бы он не притворился, что у него дела.

Он пошел дальше, думая: «Ответственная, прилежная, бойкая, чистюля». Но не умная. Джастин принадлежала к другому слою человечества.

Пока Джастин перевязывали в «Нью-Йорк хоспитал», зазвонил ее сотовый. Она была уверена, что это Роберта, которая попросит ее вернуться в Бостон, – знак доверия, которого она не заслуживает после компьютерной бойни. Она придерживала телефон плечом, пока медсестра промывала ей ладони.

Но это был Джин. Он звонил из Бедфорда.

Мириам умерла в десять тридцать.

Он сейчас поедет опознавать тело. Кэрол занимается организацией похорон.

Не могла бы Джастин приехать?

Джастин поблагодарила его.

Она попросила медсестру набрать номер Роберты.

– Джастин! – воскликнула Роберта. Новость о том, как она рыдала при всем честном народе на Парк-авеню, несомненно в мгновение ока облетела весь офис. – Где ты, что с тобой?

– Я в больнице, – ей захотелось расплакаться, – и моя жизнь просто… разваливается. Ой! – Она дернулась, когда медсестра помокнула ее раны антисептиком.

Роберта велела ей не торопиться и звонить в любое время, когда захочется поговорить. Джастин поблагодарила ее и попросила сестру выключить телефон.

Тело Наны находилось где-то в том же здании.

Она на такси доехала до дома – ноги все в синяках, руки в бинтах и мази. Стелла прыгнула на нее, расцарапывая колени и норовя полизать повязки. Джастин попыталась собрать вещи без помощи рук. Она вызвала машину по телефону и приехала в Бедфорд вместе с собакой. Колени распухли и посинели от ушибов, руки болели от каждого движения.

Джин и Том Зазлоу, муж Мередит, казались огромными на диванах в гостиной. Кэрол спустилась по лестнице в синем спортивном костюме и в своих золотых шлепанцах. Собака бросилась к ней и принялась с энтузиазмом лизать ей руки. Лицо Кэрол распухло от слез. Вот так выглядит горе. Вот что случится с ней, когда умрет Кэрол.

– Она весила всего сорок килограммов, когда умерла, – сказала ее мать, вытирая глаза рукой и открыто всхлипывая. Она дала матери бумажную салфетку и присела с ней на ступеньках.

Через какое-то время Кэрол взяла себя в руки.

– Что с тобой случилось? – спросила она требовательно, заметив повязки.

– Не обращай внимания.

– Донни приедет завтра, – сказала ей мать. – Он сегодня наконец позвонил. Через пять дней! Я не понимаю людей, которые не могут прийти проведать мать. Он хотел поговорить с ней по телефону! Но она не может говорить по телефону! В этом все дело!

Мередит Зазлоу вдруг оказалась рядом, попыталась взять ее за руки. Джастин подняла свои забинтованные руки вверх и отстранилась, чтобы уберечься. Тогда Мередит подхватила Джастин за локти, чтобы обнять. Мередит Зазлоу была так близко, что они соприкоснулись животами.