Вообще никогда не надо поднимать трубку.

– Там всего пара миллионов, но клиент будет продан в ближайшие несколько лет, и я не хочу, чтобы они привыкали иметь дело с другими адвокатами.

Если она не возьмет это на себя, о партнерстве можно и не мечтать.

– Его юридический отдел подготовит письмо-заявку и составит примечания к контракту, – пообещал он. – Он только хочет, чтобы ты проконтролировала процесс. Я рекомендовал именно тебя.

Джастин вздохнула и стала звонить новому клиенту, держа трубку подальше от уха, пока он представлялся. Джордж Андерхилл Голсуорси IV, но он будет польщен, если она будет называть его Крикет. Он переключил ее на своего генерального советника, который переслал ей материалы по сделке к тому времени, как принесли пиццу.

Она просматривала факс, пока они ели. Люди Голсуорси не провели никаких проверок, а заявку собирались подать на следующий день после Рождества. Так как у них почти не было информации о компании, они хотели контракт, который защищал бы их от всего на свете. Она решила не поддаваться панике. Позвонила библиотекарю, который работал по выходным, и заказала годовые отчеты, квартальные отчеты, доверенности и лицензии компании «Фитцсиммонс кемикалс».

Барри Кантор ел пиццу и с интересом за ней наблюдал. Что-то в нем казалось ей смутно знакомым. Она представила его помоложе и без лысины, но все-таки не могла сообразить. После обеда Джастин поставила «Звуки музыки». Он целых пять минут подтрунивал над ней из-за того, что пульт дистанционного управления был запаян в пластиковый пакет. Они дослушали едва до середины «How Do You Solve a Problem Like Maria», и он выключил телевизор.

– Не могу заниматься любовью под пение монашек, – объяснил он и плюхнулся обратно в кровать. Если больше ничего не случится, это будет идеально. В ту ночь она спала, как большой замшелый камень в темной пещере в сезон дождей.


В понедельник вечером Джастин ждала Барри в баре шумного рыбного ресторанчика, который выбрал он. Оставалось два дня до Рождества, и какие-то бизнесмены из пригорода напивались здесь в стельку. Она прохромала в уголок поближе к гардеробу, потому что нервничала, и ей казалось, что все на нее смотрят. За выходные она уже заработала себе крапивницу на нервной почве.

Никто бровью не повел, когда сегодня в десять утра она на костылях приковыляла в офис. Фарло вышел из кабинета и увидел, как Джастин сражается с сумками и костылями.

– Я так понимаю, что у тебя все в порядке. Он махнул рукой в воздухе снизу вверх, имея в виду ее общее состояние. Он, как всегда, был на работе с восьми тридцати, прочитав «Таймс», «Джорнал» и «Нью-Йорк ло джорнал» в электричке по дороге из Риджфилда.

Ей совершенно необходимо было сначала сесть и выпить кофе.

– Конечно. Но послушайте, они не хотят, чтобы я контролировала их работу, они хотят, чтобы я сделала все сама, причем прямо сейчас. Они присылают сегодня с курьером наброски.

– Только не вздумай отсылать что-то с курьером обратно. Мы тратим на курьеров слишком много. Все посылай по факсу, – разбушевался он. – Пусть эти головорезы на велосипедах останутся не у дел.

Когда старший сын Фарло получил место в «Ай-би-эм», отец продал ему один из своих старых костюмов. С таким человеком Джастин не собиралась спорить.

– Что вы думаете об этом генеральном директоре? – спросила она.

– Заносчивый ублюдок с юга, – проворчал Фарло. – У него есть компания. Я что, должен прослезиться от восхищения? Он мне этой ерундой все уши в пятницу прожужжал.

– Послушайте, они не провели никаких проверок, не собрали никакой информации.

– Ну так выполняй свои обязанности.

– Мне понадобится помощь. Можно я возьму Никки?

– Спроси его.

Никки Лукаш был застенчив и тих, он работал младшим сотрудником второй год, и Джастин часто на него полагалась в трудных ситуациях. Все выходные он торчал у принтера, работая над подготовкой первичного выпуска акций некой компании, но согласился взяться и за это задание, только сначала он сходит домой и примет душ. Флойд, курьер, принес почти метровой высоты пачку документов на «Фитцсиммонс». Ей нужно продраться через все это до вторника.

В одиннадцать утра ей позвонил Барри Кантор. Она чуть не запела. Она разговаривала бы с ним до бесконечности, если бы Элма не напоминала постоянно, что ее срочно требует Дриггс. Джастин вдруг показалось очень важным, чтобы Барри отвез ее в департамент автомобильного транспорта, хотя менять права ей надо было только через полгода. Он спросил, когда ей будет удобно, и они договорились сегодня вместе поужинать.

Мысли о Барри все еще витали где-то на грани сознания, когда она встретилась с Дриггсом, маленьким суетливым партнером, который отвечал за значительную часть ценных бумаг, с которыми работала фирма, – на данный момент сумма составляла 12 миллионов долларов. Он редко давал Джастин понять, что она закончила работу, и еще реже – что она сделала ее хорошо.

– Шифф, ты едешь в Цинциннати, – начал он, глядя на часы.

– Хорошо, – она достала ежедневник.

– Нет, я имею в виду – сейчас. Билет у Элмы. Она показала ему костыли.

– Шифф, если ты можешь поехать в Феникс, то можешь и в Цинциннати. – У него было худое лицо законченного эгоиста. Никки говорил, что Дриггс вставал в метре от писсуара, руки в боки, и стрелял, как из ружья.

– Я не ездила в Феникс, и всю эту неделю я с утра до вечера работаю для Фарло, – сказала она, указывая на свою стопку бумаг. – Мне очень жаль.

Он ушел злой. В дверь просунула голову Харриет Лазарус.

– Как дела?

– Он позвонил, – просияла Джастин. Она гордилась Барри.

– Поразительно. Я про самолет. Как нога?

– То есть он обещал, что позвонит, и позвонил.

– С ума сойти, – ухмыльнулась Харриет, кивая проходящим мимо младшим сотрудникам.

Харриет и Джастин пришли в «Пэкер Брибис» в один и тот же день шесть лет и три месяца назад. Харриет делала неплохие успехи, пока не просочился слух, что у нее есть мужчина. К тому времени, как они обручились, Дриггс утопил Харриет в бесконечном потоке мелкой писанины, где ее личный вклад ограничивался выбором шрифта для объявления в «Джорнал» об эмиссии ценных бумаг. Харриет говорила о Дриггсе с бессильной яростью. Сейчас она была в свободном полете – от нее ждали, чтобы она нашла другую работу и перестала занимать место. В «Пэкер Брибис» проигравших не терпели.

– Харриет, этот человек сказал, что позвонит в одиннадцать, и он позвонил в одиннадцать, – настойчиво повторила Джастин. – Кажется, мне придется выйти за него замуж.

– Сейчас приду, – сказала Харриет кому-то снаружи. Внутрь она возвестила театральным шепотом: – Ты не обязана за него выходить.

– Но, может быть, я этого хочу.

– Это всего лишь телефонный звонок. Что с тобой такое? Ты принимаешь какое-нибудь обезболивающее?

С тех пор как Харриет вышла замуж, разговаривать с ней было все равно что махать рукой с той стороны улицы.

Илана Дуасно на крейсерской скорости пронеслась мимо в бутылочно-зеленом костюме от «Эскада», оглушительно позвякивая золотыми украшениями. Она завернула к Джастин в кабинет, чтобы осмотреть ее больную ногу, рассказать, как однажды сломала коленную чашечку, обсудить свой ишиас, своего физиотерапевта и утреннее падение акций «УорлдУайд» на нью-йоркской бирже. Ее золотые волосы были забраны в аккуратный хвост, перевязанный элегантным бантом цвета бутылочного стекла, и намертво залиты лаком. Она была уже немолода, но вся такая золотистая, гладкая и ухоженная, что о каком-то конкретном возрасте и речи быть не могло.

Как обычно, эти сплетни были только присказкой. Илане нужно было, чтобы кто-то срочно составил ей трудовое соглашение.

– Ной лично просил, чтобы этим занялась ты, – гордо объявила Илана. Ной Клерман, бывшая звезда тенниса и очаровательный мужчина, сейчас контролировал несколько компаний. Илана, хоть и входила в Банковскую группу, оставляла при себе все его дела и строго регулировала доступ к нему. – Я знаю, что у тебя дел по горло, – верещала она, – но это не займет много времени. Спасибо, ты ПРОСТО прелесть.

Она выскользнула в коридор, оставив за собой облако «Рив Гош». С Иланой «нет» никогда не рассматривалось. Джастин сделала пару глотков «Таб» и позвонила Митчу Бурману который работал вместе с ней над первичным выпуском акций для венчурной группы Ноя в июне этого года. Он в фирме уже три года.

Никки Лукаш вошел и неловко сел на диван. Он был невероятно высокого роста и чрезвычайно худ, желтовато-коричневые волосы падали на длинное лошадиное лицо, вертикальный шрам разделял его верхнюю губу на две неравные припухлые половины. Тем, кто с ним не знаком, его облик мог бы показаться зловещим.

– Проверь последние сделки по химическим компаниям, которыми мы занимались, – сказала Джастин, доедая «Даниш». Никки кивнул, безжизненно глянув на нее из-под очков. – Что нас обычно интересует в таких случаях. Запроси подтверждение их патентов, – продолжала она; Никки высморкался в салфетку. – Если они истекают через два года, компания не стоит и пяти центов. И не думай пить «Дристан». Позвони своему доктору, пусть выпишет тебе антибиотики.

– У меня нет доктора. – Он покраснел, вид у него был несчастный.

– Как это? Тебе же уже двадцать семь лет.

– Двадцать шесть. Я никогда не болею. Вошел Митч, губы у него потрескались, нос был красный.

– У тебя есть доктор? – Митч кивнул, высморкавшись в белый платок. Ему было двадцать восемь, и у него была несовершеннолетняя жена. – Значит, оба позвоните доктору Митча, чтобы он прописал вам эритромицин. – Они уставились на нее опухшими глазами. – Выясните все про дочернюю компанию в Дареме. Убедитесь, что мы сможем взять землю в аренду, – настойчиво продолжала она, и Никки записал это на листке, пришпиленном к желтой дощечке для письма. – Поправляйтесь, оба. Никки, ты завтра едешь в Ричмонд. Митч, мне нужны записи, которые ты делал для Ноя.