Сейчас он завидовал другим и готов был к ним присоединиться. «К черту слуг, даже если они увидят графа и графиню, резвящихся на снегу!» – мелькнула шальная мысль, и в этот момент в лицо ему угодил и тут же разлетелся снежными брызгами снежок. Холодная струйка потекла по шее за ворот. Он знал, что снежок бросила Элинор, его жена. При этом она громко рассмеялась и нагнулась, чтобы слепить новый. Он действовал мгновенно, импульсивно, чего не делал никогда с тех самых пор, как умер дед более десяти лет назад. Он не совсем понимал, как поступит дальше, когда подхватил Элинор на руки и быстро зашагал прочь от места снежного боя. Но, увидев сугроб, не избежал искушения. Давно он не испытывал такого удовольствия, как в тот момент, когда, размахнувшись, бросил ее в этот сугроб и она проплыла по воздуху, некрасиво растопырив руки и беспомощно болтая ногами, и наконец исчезла в мягком, пушистом снегу.

Он готов был от души расхохотаться и сделал бы это непременно, если бы не поймал ее гневный настороженный взгляд. А если бы она увидела себя в зеркале в этот момент, она содрогнулась бы от стыда. Покрасневшие щеки и нос блестели, как лакированные, мокрые волосы в беспорядке выбились из-под капюшона, вся она была в снегу, даже брови и ресницы стали белыми от налипшего снега.

И несмотря на все это, когда он резким рывком вытащил ее из сугроба и сделал это так стремительно, что она, не удержавшись на ногах, упала ему на грудь, он испытал непреодолимое желание обладать ею. Это чувство стало тревожить его с первого же дня их пребывания в поместье. Несмотря на свой неприглядный вид, Элинор была красива. Кроме того, неожиданно для себя он стал открывать в ней еще что-то, о чем не ведал и не знал. Приезд ее родственников помог ему увидеть сердечность, молодой задор и непосредственность – качества, столь незнакомые ему, но к которым его неосознанно влекло в людях. Если бы Элинор оказалась действительно такой, думал он, а не холодной мраморной статуей, какой он узнал ее в Лондоне… Ему почему-то стало трудно дышать.

Тетушки Берил, Юнис и Рут остались дома, чтобы обследовать чердак. Все остальные спустились вниз и одевались для похода в лес.

– Получше закутайте шею шарфом, – по-матерински заботливо наставляла графа тетя Берил. – Простуда на Рождество вам совсем ни к чему.

Граф послушно согласился с тем, что это ему ни к чему, и получше укутал горло шарфом.

– Не беспокойтесь, Рэнди, мы со всем здесь справимся, – заверила его тетушка Берил, – к вашему приходу все будет сделано.

Граф в этом не сомневался.

– Элли, дорогая, – тиская Элинор, шептала ей в это время тетушка Рут. – Он такой красивый. Дорогой Джозеф хорошо позаботился о тебе. Граф совсем не такой надменный и недоступный, как я опасалась, хотя он носит титул и все такое прочее. Ты видела, как вчера он присел на подлокотник моего кресла, будто член нашей семьи? Конечно, это не так, но очень мило с его стороны. О Господи, только подумать, что наша маленькая Элли теперь графиня!

«Маленькая» Элли, которая была на несколько дюймов выше своей тетушки, наклонилась и поцеловала ее в щеку.

– Ты, должно быть, счастлива, дорогая, – промолвила тетушка Рут и вздохнула.

– Да, тетя, – улыбнулась ей Элинор и в этот момент не кривила душой. Ее муж весело смеялся, слушая то, что рассказывал ему дядя Гарри, и действительно казался вполне своим среди них. Почти своим.

Дженни уселась на плечи отцу, а Дэйви побрел по снегу рядом, норовя отыскать сугроб повыше. К семье Тома присоединился виконт Созерби. Джордж подхватил под руку Мейбл, а мистера Бедкомба сразу окружила молодежь: Мюриель, Сьюзан, Гарвей, Джейн и Речел. Тетя Катерина шла между дядей Гарри и кузеном Обри, лорд Чарльз о чем-то разговаривал с Уилфредом. Граф и графиня, оказавшись между дядей Сэмом и дядей Беном, как бы замыкали шествие.

– Кто обычно помогает вам собирать остролист и омелу в лесу и парке, а также тащить из лесу рождественское полено, Рэнди? – полюбопытствовал дядя Бен.

– Меня не было здесь в прошлое Рождество, – ответил граф. – Да и все предыдущие восемь лет тоже. Тогда Гресвелл-Парк принадлежал моему кузену. Я давно не бывал здесь на Рождество. В детстве, при моем деде, кажется, этим занимались слуги. Они также празднично украшали дом.

– Здесь жил ваш кузен, и вы за это время ни разу не приехали сюда? – спросил дядя Сэм, нахмурив брови. – У вас большая семья, мой мальчик, где же они все в этом году? Разве, кроме кузена и вас, никого больше нет?

– У меня есть тетки, дяди и кузены, – сказал граф. – Но боюсь, мы не очень близки.

– Невероятно. – Дядя Сэм переглянулся с дядей Беном. – Просто невероятно, как ты считаешь, Бен? Нет семейных праздников? Нет смеха, шуток, разговоров, розыгрышей? Тишина, покой и одиночество. Тебе бы это понравилось, братец?

– Тишина и покой с моей Юнис? – удивился Бен. – Семейные праздники для меня отдых от ее болтовни, Сэм.

– Как вам не стыдно, дядя Бен! – упрекнула его Элинор.

– «Как не стыдно, дядя Бен!» – передразнил ее он. – Значит, ты говоришь, Рэнди, что всю подготовку к Рождеству поручали слугам? Да ведь подготовка к празднику – это самое интересное в нем! Разве у вас нет обычая есть пудинг, пить пиво с пряностями, петь рождественские песни и целоваться под венком из омелы?

– В нашей семье это всегда был тихий праздник, – пояснил граф. – Он не отличался от обычных дней в году. Разве только тем, что был еще скучнее.

– Скучнее? И это вы говорите о Рождестве? – Рокот баса дяди Сэма был подобен грому. – Да, мой мальчик, видимо, наш мир и ваш мир никогда не встретятся. Даже через миллион лет. Ты как думаешь, Элли? Хотя теперь, когда вам досталась наша маленькая Элли, кто знает, как будет. Что ты на это скажешь, девочка? Советую, когда мы вернемся, утаить для себя веточку омелы и повесить ее над постелью. Она отлично помогает против рождественского уныния. Взгляни-ка, Бен, не покраснела ли наша Элли, ты ближе к ней. Так как, покраснела или нет?

– Думаю, покраснела, – согласился дядя Бен, – хотя, может, от морозца так горят ее щечки. А теперь скажи, Сэм, покраснел ли Рэнди? Это важнее.

– К моему великому сожалению, я должен прервать ваш остроумный разговор, но с этого места мы расходимся в разные стороны, – сказал граф, останавливаясь.

Он снял руку Элинор со своей и, попросив внимания, стал пояснять, что делать дальше. Хвойные деревья и остролист росли к востоку от дома; деревья покрупнее, включая дуб, – в северной части парка, там же, где и омела. Вскоре несколько мужчин, и в их числе граф, направились на север в поисках рождественского полена. С ними пошли и девушки нарвать омелы. Элинор присоединилась к тем, кто повернул на восток. Она хотела набрать остролиста и сосновых веток. Едва придя в себя от смущения, в которое поверг ее дядя Сэм, посоветовав, да еще в присутствии мужа, повесить ветку омелы над постелью, Элинор увидела рядом с собой Уилфреда. Улыбнувшись ему, она ускорила шаг, чтобы не отстать от тети Катерины и дяди Гарри.

– Элли, – понизив голос, произнес Уилфред, заглядывая ей в глаза, – как ты?

Когда семья собиралась, Элинор и Уилфред всегда искали общества друг друга, даже еще не понимая того, что были влюблены. Им казалось, что так и должно быть, и они всегда ждали новой встречи. Уилфред ростом был выше ее мужа. Ей нравилось, что макушкой она едва дотягивалась до его плеча и поэтому рядом с ним чувствовала себя миниатюрной и женственной.

– Все хорошо, – ответила Элинор, беззаботно улыбаясь. – А ты, Уилфред? Должно быть, счастлив, что стал партнером? Расскажи мне об этом.

– Ничего особенного, – проговорил он. – Сейчас это уже не имеет значения.

– Ну что ты, – рассмеялась Элинор. – Видимо, ты еще не привык к своему высокому положению. Дядя Обри, наверное, гордится тобой.

– Как он к тебе относится, Элли? – спросил Уилфред. – Я не буду спрашивать, счастлива ли ты. Надеюсь, он, во всяком случае, добр к тебе?

– Конечно, – снова рассмеялась Элинор. Они уже подходили к сосновой роще, и она вспомнила, как прошлым летом они не могли глаз оторвать друг от друга, держались за руки, когда их никто не видел, и украдкой целовались. Это было всего лишь прошлым летом, несколько месяцев назад. А кажется, прошла целая вечность.

Дядя Гарри уже распоряжался, кто что будет делать. Мужчинам предстояло рубить хвойные ветки, а женщинам – складывать их. Работая, все оживленно разговаривали и смеялись, хотя труд был не из легких. Элинор, оглядываясь, успела заметить, как виконт Созерби улыбается ее кузине Мюриель, когда передает ей срубленные ветки, и краем глаза увидела, что Джордж и Мейбл, зайдя за куст, обменялись поцелуем.

И она могла бы вот так украдкой обмениваться с Уилфредом взглядами и поцелуями, подумала Элинор, если бы можно было стереть в памяти эти два месяца. Если бы был жив отец. Если бы он не устроил ее брака с графом Фаллоденом. Если бы… Одни «если бы»…

У ее мужа никогда не было веселого Рождества, вдруг вспомнила она. Он, видимо, рос очень одиноким ребенком. День Рождества проводил как любой другой день, даже еще более скучно. И своей семье он не был нужен. Никто из них не приезжал на Рождество в Гресвелл-Парк, а вот ее семья приехала. Все, кроме ее отца. Эта мысль только сейчас пришла ей в голову. В поместье приехали четыре друга графа, но не его семья.

Странная печаль вдруг охватила Элинор, ей стало грустно. Необъяснимо грустно. Причину она не знала. Она выбрала из груды ветвей две маленькие, чтобы дети сами могли дотащить их до дома. На обратном пути она не замечала жарких взглядов Уилфреда.

* * *

Сэр Альберт Хэгли не собирался отправляться в лес. Он приехал в Гресвелл-Парк поохотиться и был раздражен тем, что кто-то из гостей заставил Рэндольфа изменить все планы. Конечно, он не винил своего друга. Семейка Трэнсомов была напористой, если не сказать больше. Настроение его еще больше ухудшилось, когда после завтрака в одиночестве он покидал столовую и увидел в холле шумную толпу, состоявшую преимущественно из дам, только что вернувшихся со двора. Все были в снегу, а впереди шествовал сам граф Фаллоден. Сэр Альберт понял, что упустил возможность посмотреть снежную баталию.