Джудит часто думала, что Сильвия завидует их семейному счастью. Она-то никогда не была замужем. Правда, у нее был продолжительный роман с мужчиной намного старше нее. Она сама призналась в этом Джудит. Эта связь продолжалась десять лет — с двадцати пяти до тридцати пяти лет. Сильвия любила его, но в какой-то момент он от нее устал.

— Я ни за что не останусь рядом с человеком, которому не нужна. Я для этого слишком гордая, — заявила она уверенно.

— Конечно, у вас же не было детей. Это могло заставить тебя терпеть, — мягко возразила Джудит.

Но Сильвия стояла на своем. Нет, ни при каких обстоятельствах она не станет никому навязываться, даже если у нее с мужчиной общие дети. И по отношению к детям это жестоко — заставлять их жить в доме, который покинула любовь.

Джудит не спорила, а предпочла согласиться. Сейчас она вспомнила, что это была лишь одна из обсуждаемых ими наедине тем. Еще они говорили о власти, вкусе и статусе. Для Сильвии все это было очень важно, и она ставила эти далекие от прозаичного быта ценности выше всего.

Но сейчас, сидя в боулинг-клубе и дрожа всем телом от сделанного только что открытия, Джудит поняла: это не были абстрактные разговоры. Сильвия готовила почву для будущего разрыва с новой подругой. Она предупреждала ее, что не стоит удерживать мужчину, если нет любви.

Кен, Джудит и дети переобулись и ждали, пока освободится дорожка. Джудит прислонилась к стене. Оказывается, делать вид, будто все нормально, гораздо труднее, чем ей представлялось вначале. Наверняка щеки у нее горят и все переживания написаны на лице.

Однако только Кен заметил, что ей не по себе.

— Ты мне дай знать, если что-то случилось… Скажем, что-то нехорошее, — попросил он.

— Да, конечно, — солгала она и посмотрела ему прямо в глаза.

Этим большим, добрым карим глазам она всегда доверяла — всю жизнь, с того самого момента двадцать лет назад, когда они только познакомились. Им обоим тогда было по шестнадцать лет. Она верила ему, когда родители с обеих сторон твердили, что они еще слишком молоды, чтобы пожениться. Верила, когда он уехал надолго — фирма послала его учиться. Ей и в голову не могло прийти, что Кен может ее обмануть. И вот пожалуйста, он смотрит на нее с сожалением и болью. Ему неловко, потому что вскоре он собирается сказать ей правду. Вероятно, это произойдет еще до Рождества. Но пока она не даст ему произнести роковые слова. И все будет хорошо. Ну, если не хорошо, то хотя бы лучше, чем могло бы быть.

Это было нелегко: так иногда идешь, стараясь не наступать на стыки тротуарной плитки, а не получается; или мучительно пытаешься удержаться на диете в первые три дня, зная, что после них уже будет намного легче. Почему-то Джудит казалось: если сейчас муж не поставит ее перед фактом, вся измена так и останется каким-то фантастическим событием, не имеющим отношения к реальности.

А еще она знала, что Сильвия захочет, чтобы все вели себя «цивилизованно». О, это одно из ее любимых словечек! Она не желала знаться с теми, кто не умел «цивилизованно» принимать удары судьбы (а ведь нередко их наносят самые близкие люди). Однако не жестоко ли требовать от тех, кто потерял в жизни все, чтобы они держались бодро, как ни в чем не бывало? Сильвия на такие возражения пожимала плечами и говорила, что это в любом случае лучше, чем терзать друг друга.

«Ладно, еще будет время посмотреть, насколько цивилизованно я смогу на все это отреагировать», — уговаривала себя Джудит. Самое главное — избежать объяснений. Будет просто невыносимо слушать, как Кен начнет оправдываться, рассказывая, что в первый раз встретил настоящую любовь. «Нет, дорогой, только не сейчас, когда весь мир готовится встретить Рождество».

Кен коснулся ее руки.

— Дорожка свободна, Джудит. Ты будешь играть?

Он никогда не называл ее Джуди или Джуд, и ей с самого начала это было по душе. Он понимал, что для нее это важно: еще с того раза, когда она, стоя перед ним в школьной форме, назвала свое полное имя. А ему нравилось, когда она звала его Кеном — сокращенно от Кеннет. Он говорил, что так он себя чувствует другом и партнером. Он в отличие от жены никогда не хотел доминировать, руководить. Вероятно, это и сыграло роковую роль: уменьшительное имя, которым она его называла, ее новая должность в агентстве, со стороны казавшаяся столь значительной… Может, ему захотелось быть рядом с менее властной и жесткой женщиной? С кем-то легкомысленным и беззаботным, как Сильвия.

Не исключено, что Сильвия никогда не отказывалась заниматься любовью. А Джудит последнее время так уставала на работе. Вероятно, ее соперница больше интересовалась работой Кена, вдохновляла его на все новое: с ней он с удовольствием пробовал то, чего раньше не делал, к примеру вдруг занялся гольфом. А ведь ему всего через каких-то три-четыре года стукнет сорок…

Или все это бред? Что за старомодные взгляды, как у выжившей из ума пожилой дамы? С другой стороны, может, эти замшелые истины по-прежнему актуальны и брошенным женам стоит о них задуматься? Джудит пожалела, что давно ничем таким не интересовалась. Ей раньше казалось, что в современном мире брак и отношения полов основаны на равенстве. Но теперь уже ни в чем нельзя быть уверенной.

Она кинула мяч как на автопилоте, но кегли упали. Дети обрадовались и захлопали в ладоши. Что она сможет предложить им после того, как их отец покинет семью? Будут ли они приходить сюда по средам? Это будет бесцельное, впустую потраченное время…

— Честно говоря, я уверен, что ты плохо себя чувствуешь, Джудит. Тебе нужно посидеть спокойно. — Он был добр и внимателен, как никогда.

К своему ужасу, Джудит почувствовала, что ее глаза наполнились слезами.

— Я и правда, наверное, немного устала, — призналась она. — Это все работа…

— Я тоже раньше так говорил, — он пристально посмотрел на нее. — Но теперь я просто не позволяю офисным проблемам выбить меня из колеи. Жизнь ведь так коротка!

Во всех его словах ей виделись знаки. Давно, когда Сильвии еще не было и ему неоткуда было черпать силы, неприятности на работе одолевали его, мешали дышать. А теперь он считает, что надо спешить жить — времени так мало. В этом Джудит усматривала предвестие прощания. Он скажет, что полжизни прошло и каждый должен, если представляется возможность, постараться добыть свою долю счастья.

Позже, в ресторане, она наблюдала, как он ерошит волосы Томми и с гордостью улыбается, глядя на Джейн. «Он всегда будет любить их и восхищаться ими, — подумала Джудит. — Даже если я поведу себя “нецивилизованно” и буду препятствовать его свиданиям с ними». И в то же время она знала, что не станет бороться за то, чтобы ограничить его общение с Томми и Джейн. Это было бы нечестно по отношению к детям — они ведь уже взрослые люди: сыну почти двенадцать, дочери четырнадцать. И они, наверное, сами захотят жить с отцом и Сильвией.

В ресторане тоже звучала рождественская музыка. Но сейчас Джудит, всегда любившая Рождество, воспринимала эти звуки как жестокую насмешку.

Все последующие дни она прилагала максимум усилий, чтобы жизнь в доме била ключом и в нем все время были гости. Муж пять раз делал попытки остаться с ней наедине, чтобы поговорить о разводе, но она всякий раз притворялась, что страшно занята. Однажды он даже позвонил ей на работу.

— Я буду недалеко от твоего офиса, Джудит. Может, выпьем кофе или пообедаем вместе?

Не собирался он быть поблизости! И раньше он никогда не делал перерыва на обед.

— Нет, Кен, — ответила она. — После Рождества. Пожалуйста, что бы там ни было, дождись, пока пройдут праздники.

— Вообще-то это не может ждать, — произнес он.

Внутри у нее все похолодело, но она постаралась ответить весело.

— Придется подождать, дорогой. Я абсолютно вымотана, у меня нет сил. Если ты не хочешь, чтобы я совсем потеряла рассудок, давай до окончания праздников не говорить ни на какие серьезные темы. Будем только здороваться и улыбаться друг другу, ладно? — Ее голос звучал странно даже для нее самой.

— Обычно так не бывает у живущих вместе людей, — простодушно заметил Кен.

Джудит знала: он прав. Но она уже слышала в его голосе интонации Сильвии. Это все ее самоуверенность и категоричность. Да, это она, маленькая белокурая Сильвия, во всем придерживающаяся крайностей; слишком гордая и независимая, чтобы оставаться с немолодым мужчиной после того, как тот устал ее любить.

Вдруг Джудит поразилась: оказывается, они уже десять дней не виделись с Сильвией. За последние полгода не было таких перерывов. Раньше и двух дней не проходило, чтобы они не созвонились и не узнавали, все ли у каждой из них в порядке. Боль в последнее время притупилась, но сейчас разгорелась вновь, когда Джудит стала думать о вероломной подруге. Наверное, она решила «уйти со сцены», пока Кен во всем не признается семье и не расчистит дорогу для новой жизни. И тогда они уже все вместе смогут начать изображать цивилизованных людей — вероятно, прямо за рождественским столом.

Чтобы все эти переживания не прорвались наружу, нужны были колоссальная выдержка и изворотливость. Джудит как-то ухитрялась практически не бывать наедине с мужем. Единственным временем, когда они оставались вдвоем, была ночь. Они спали на огромной двуспальной кровати, которую выиграли лет десять назад в какой-то игре, где нужно было сочинить короткое стихотворение о любви.

Иногда, когда Кен приходил в спальню, Джудит притворялась, что уже спит, а потом лежала без сна долгие часы, слушая ровное дыхание мужа и громкое тиканье будильника. Два раза она все же потянулась к нему и обняла сильно и страстно. Он еще не успел проснуться, а они уже занимались любовью. Но после этого поговорить тоже не удалось: Джудит заявила, что хочет полежать в тишине. Кстати, интересно, как он объяснил Сильвии то, что до сих пор не рассказал жене. Может, та уже сочла его безвольным слабаком или решила, что он передумал?